Читаем без скачивания Университетская поэма - Владимир Набоков

УНИВЕРСИТЕТСКАЯ ПОЭМА[1]

1

“Итак, вы русский? Я впервыевстречаю русского...” Живые,слегка навыкате глазаменя разглядывают: “К чаюлимон вы любите, я знаю;у вас бывают образаи самовары, знаю тоже!”Она мила: по нежной кожерумянец Англии разлит.Смеется, быстро говорит:“Наш город скучен, между нами, —но речка — прелесть!.. Вы гребец?”Крупна, с покатыми плечами,большие руки без колец.

2

Так у викария за чаеммы, познакомившись, болтаем,и я старательно острю,и не без сладостной тревогина эти скрещенные ногии губы яркие смотрю,и снова отвожу поспешнонескромный взгляд. Она, конечно,явилась с теткою, но тасоциализмом занята, —и, возражая ей, викарий, —мужчина кроткий, с кадыком, —скосил по-песьи глаз свой карийи нервным давится смешком.

3

Чай крепче мюнхенского пива.Туманно в комнате. Ленивов камине слабый огонекблестит, как бабочка на камне.Но засиделся я, — пора мне...Встаю, кивок, еще кивок,прощаюсь я, руки не тыча, —так здешний требует обычай, —сбегаю вниз через ступеньи выхожу. Февральский день,и с неба вот уж две неделинепрекращающийся ток.Неужто скучен в самом делестудентов древний городок?

4

Дома, — один другого краше, —чью старость розовую нашивелосипеды веселят;ворота колледжей, где в нишеепископ каменный, а выше —как солнце, черный циферблат;фонтаны, гулкие прохлады,и переулки, и оградыв чугунных розах и шипах,через которые впотьмахперелезать совсем не просто;кабак — и тут же антиквар,и рядом с плитами погостаживой на площади базар.

5

Там мяса розовые глыбы,сырая вонь блестящей рыбы,ножи, кастрюли, пиджакииз гардеробов безымянных;отдельно, в положеньях странныхкривые книжные лоткизастыли, ждут, как будто спрятавтьму алхимических трактатов;однажды эту дребеденьперебирая, — в зимний день,когда, изгнанника печаля,шел снег, как в русском городке, —нашел я Пушкина и Даляна заколдованном лотке.

6

За этой площадью щербатойкинематограф, и туда-топо вечерам мы в глубинутуманной дали заходили, —где мчались кони в клубах пылипо световому полотну,волшебно зрителя волнуя;где силуэтом поцелуявсе завершалось в должный срок;где добродетельный уроквсегда в трагедию был вкраплен;где семенил, носками врозь,смешной и трогательный Чаплин;где и зевать нам довелось.

7

И снова — улочки кривые,ворот громады вековые, —а в самом сердце городкацирюльня есть, где брился Ньютон,и древней тайною окутантрактирчик “Синего Быка”.А там, за речкой, за домами,дерн, утрамбованный веками,темно-зеленые коврыдля человеческой игры,и звук удара деревянныйв холодном воздухе. Таковбыл мир, в который я нежданноупал из русских облаков.

8

Я по утрам, вскочив с постели,летел на лекцию; свистеликонцы плаща, — и наконецстихало все в холодноватомамфитеатре, и анатомвсходил на кафедру, — мудрецс пустыми детскими глазами;и разноцветными мелкамиузор японский он чертилпереплетающихся жилили коробку черепную;чертил, — и шуточку нет-нетда и отпустит озорную, —и все мы топали в ответ.

9

Обедать. В царственной столовойпортрет был Генриха Восьмого —тугие икры, борода —работы пышного Гольбайна;в столовой той, необычайновысокой, с хорами, всегдабывало темновато, даромчто фиолетовым пожаромот окон веяло цветных.Нагие скамьи вдоль нагихстолов тянулись. Там сиделимы в черных конусах плащейи переперченные елисупы из вялых овощей.

10

А жил я в комнате старинной,но в тишине ее пустыннойтенями мало дорожил.Держа московского медведя,боксеров жалуя и бредякрасой Италии, тут жилстудентом Байрон хромоногий.Я вспоминал его тревоги, —как Геллеспонт он переплыл,чтоб похудеть… Но я остылк его твореньям... Да проститсянеромантичности моей, —мне розы мраморные Китсавсех бутафорских бурь милей.

11

Но о стихах мне было вреднов те годы думать. Винтик медныйвращать, чтоб в капельках воды,сияя, мир явился малый, —вот это день мой занимало.Люблю я мирные рядылабораторных ламп зеленых,и пестроту таблиц мудреных,и блеск приборов колдовской.И углубляться день-деньскойв колодец светлый микроскопаты не мешала мне совсем,тоскующая Каллиопа[2],тоска неконченых поэм.

12

Зато другое отвлекало:вдруг что-то в памяти мелькало,как бы не в фокусе, — потомясней, и снова пропадало.Тогда мне вдруг надоедалоиглой работать и винтом,мерцанье наблюдать в узореоднообразных инфузорий,кишки разматывать в уже;лаборатория ужемне больше не казалась раем;я начинал воображать,как у викария за чаеммы с нею встретимся опять.

13

Так! Фокус найден. Вижу ясно.Вот он, каштаново-атласныйпереливающийся лоскпрически, и немного грубыйрисунок губ, и эти губы,как будто ярко-красный воскв мельчайших трещинках. Прикрылаглаза от дыма, докурилаи, жмурясь, тычет золотымокурком в пепельницу... Дымсейчас рассеется, и станутмигать ресницы, и в упорглаза играющие глянути, первый, опущу я взор.

14

Не шло ей имя Виолета,(вернее: Вийолет, но этоедва ли мы произнесем).С фиалкой не было в ней сходства[3], —напротив: ярко, до уродства,глаза блестели, и на всемподолгу, радостно и важновзор останавливался влажный,и странно ширились зрачки...Но речи, быстры и легки,не соответствовали взору, —и доверять не знал я самчему — пустому разговоруили значительным глазам...

15

Но знал: предельного расцветав тот год достигла Виолета, —а что могла ей принестибританской барышни свобода?Осталось ей всего три годадо тридцати, до тридцати...А сколько тщетных увлечений, —и все они прошли, как тени, —и Джим, футбольный чемпион,и Джо мечтательный, и Джон,герой угрюмый интеграла...Она лукавила, влекла,в любовь воздушную играла,а сердцем большего ждала.

16

Но день приходит неминучий,он уезжает, друг летучий:оплачен счет, экзамен сдан,ракета теннисная в раме, —и вот блестящими замками,набитый, щелкнул чемодан.Он уезжает. Из переднейвыносят вещи. Стук последний, —и тронулся автомобиль.Она вослед глядит на пыль:ну что ж — опять фаты венчальнойнапрасно призрак снился ей...Пустая улочка, и дальнийзвук перебора скоростей...

17

От инфлуэнции презреннойее отец, судья почтенный,знаток портвейна, балагур,недавно умер. Виолетажила у тетки. Дама этаодна из тех ученых дур,какими Англия богата, —была, в отличие от братавысокомерна и худа,ходила с тросточкой всегда,читала лекции рабочим,культуры чтила идеали полагала, между прочим,что Харьков — русский генерал.

18