Читаем без скачивания Ковёр - Сергей Сказкин

Сергей Сказкин

Ковёр

Аннотация

В этой истории причудливо переплетаются события, мировоззрения, культуры Востока и Запада. А началось всё с того, что у старой верблюдицы Асы родился белый верблюжонок…

КОВЁР

Когда у старой верблюдицы Асы родился белоснежный верблюжонок, хромоногий Акбар ещё не понимал своего счастья. Не понимал он этого и когда верблюжонок впервые вышел на окраину пустыни, широко и неуклюже расставляя белые как сахар ножки с розовыми раздвоенными копытцами. И когда он выкармливал верблюжонка ячменными отрубями и пахтой из молока Асы, он тоже ещё не осознавал, какое счастье ему привалило. Он только вздыхал, заглядывая в сине‑фиолетовые глаза верблюду, качал головой и восклицал:

– Иль‑Алла!

Что делать с белым верблюдом, у которого нет на шкуре не только ни единой серой, но даже рыжей шерстинки? Погонщики не дадут за него и поломанной драхмы, ибо поверье, что недолговечен путь каравана, в котором есть белый верблюд известно каждому вшивому погонщику от запада до востока Даккарской степи. А эти погонщики суеверны, как старые бабы и упрямы, как дикие ишаки.

Но когда в дверь его хижины постучался жирный Мустафа, Акбар начал наконец догадываться о счастье посетившем его. Мустафа – алчный торговец, пройдоха и ростовщик и шагу не ступал из собственного дома, если это не сулило большой прибыли. Вот что он сказал, войдя в дом хромого Акбара:

– Да умножатся дни твои как песок в этой пустыне, о достопочтенный Акбар!

– Пусть твои дни умножатся как песок в пустыне трижды больше нашей, уважаемый Мустафа! – ответил хромой Акбар.

– Пусть не оскудевает дом твой, о мудрый Акбар! – сказал жирный Мустафа, поглядев на дырявый пол в хижине.

– А твой дом пусть наполнен будет всегда молоком и мёдом, как реки переполняют вместилища озёр, о добрейший Мустафа! – произнёс хромоногий и подумал, что даже если этот толстобрюхий жирный как нечистое животное прохиндей всё потеряет, ему нужно год не есть ничего скоромнее верблюжьей колючки, чтобы его живот стал таким же маленьким, как у него, Акбара.

– Пусть…– начал Мустафа.

– Позволь, о, глубокоуважаемый, предложить тебе подушку и пиалу чая и мои уши будут впитывать твои слова также жадно, как барханы пустыни родниковую воду! Что привело тебя в мой дом?

– Я прощу тебе долг 300 дидрахм за обучение сына и дам ещё 200 дидрахм сверху, если ты отдашь мне своего белого верблюда, Акбар!

– Акбар затянулся коричневой сигаретой, наморщил табачного цвета лоб, и подумал, что не зря прожил в пустыне шестьдесят две зимы, чтобы сразу согласиться на предложение жирного Мустафы. Ибо всякому известно, что обычный верблюд стоит 300 дидрахм. Он выдохнул терпкий дым и неспешно сказал:

– Я и так отдам тебе долг, Мустафа, ибо один погонщик с востока обещал мне за этого верблюда пять тысяч дидрахм… И только из уважения к твоему доброму имени я готов уступить тебе верблюда за эту же цену.

 Восточный торг длился четыре часа, затем Мустафа покинул хижину Акбара, а его кошелёк стал легче на две тысячи .

У шейха родился первенец. «Пусть к совершеннолетию моего сына соткут ковёр, равного которому по красоте не было до сих пор!» Лучшие ковроделы империи принесли во дворец шейха свои творения. Там были ковры тканные золотом, серебром и жемчугами, ковры, с которых яхонтовыми глазами смотрели райские звери и птицы, ковры, которые могли уместиться в кулаке и такие, на которые могла усесться целая армия. И был ещё один ковёр длиной всего 12 локтей без серебра и золота. Но на нём лежали бескрайние барханы седой пустыни, в лазоревом небе плескались несколько огромных голубых лун, а в их призрачном свете пустыня распускалась побегами удивительных растений, и чашечки цветов их благоухали свежей росой. Правитель не мог оторвать глаз от чудесного ковра.

– Ты соткёшь ковёр для моего наследника! – произнёс он, взглянув на молодого мастера Ильсана.

– Я сделаю тебе то, что ты просишь, но мне нужна шерсть белого верблюда.

И шейх пообещал награду в десять тысяч тому, кто доставит ему неиспорченную шкуру.

Жирный Мустафа привёл верблюда к шейху и получил свою награду. Ослепительная, сияющая шерсть жемчужно блестела на солнце. Стреноженный верблюд безжизненно лежал на песке, щепоткой влажной соли, просыпавшейся на ломоть серого хлеба. Он медленно опустил голову на землю, и его выпуклый, как набежавшая слеза, сине‑фиолетовый глаз слился с небом. А потом небо стремительно пронзили две полосы: серебристо‑стальная, сверкнувшая сверху вниз, и багрово–алая, брызнувшая снизу вверх.

***

Даккарская школа мастеров делающих ковры известна далеко за пределами пустыни и за пределами империи. И лучшим её мастером был Хафиз. А его лучшим учеником был Ильсан. Его отец – хромой Акбар увидел как Ильсан рисовал на песке диковинных птиц, а на стенах хижины, угольком из очага, вязи цветочных орнаментов.

***

Когда ночью в остывающем мареве, пустыня пыталась дотянуться тёплыми губами до огромных звёзд, странники выходили из города и отправлялись в дальний путь.

И вот однажды ночью Акбар, положив в заплечный мешок сыну большую вкусную лепёшку, отвёл его в мастерскую ковров.

В этой мастерской ткали ковры самых разнообразных размеров, необыкновенных орнаментов и диковинных расцветок. И Ильсан учился десять лет ткать ковры. А хромой Акбар посылал ему раз в неделю молока от верблюдицы и ароматную пшеничную лепёшку. Ильсан рисовал геометрические и растительные орнаменты, острым как бритва ножом обрезал ворс, складывал особым образом девять шерстинок вместе и вывязывал узелок ворса, соединяя его с двумя или тремя соседними. Так что ладонью можно было закрыть больше тысячи узелков. Ковры этой мастерской славились ещё и тонкостью работы, и даже в маленьком ковре узелков было триста или четыреста тысяч. Узелки смотрели как крохотные жальца живописных кисточек.

Полтора миллиона их должно было быть в ковре шейха, и Ильсан каждые сутки делал сто двадцать узелков, чтобы закончить к восемнадцатилетию наследника.

Шейх имел нефтяную скважину и торговал нефтью, ведя дела с американскими и русскими компаниями. Дела с русскими вести было интересно. Они приезжали на баснословно дорогих машинах, обязательно целовались с шейхом в смуглые щёки, пили vodka, иногда дрались и предлагали проценты со сделок достойные упоминания в арабских сказках. И однажды шейх согласился, а потом согласился ещё раз и ещё. Его партнёр, Арсений Петрович Ривкин, посверкивая золотым зубом, коверкал: «Алейкум ассалам, дорогой шейх!» и, ухмыляясь, передавал большие коробки с долларами. А шейх прятал деньги в сейф и подписывал следующий контракт.

Ковёр – символ царской власти, избранности и причастности к горнему миру. Голова мастера уже седела, когда были готовы последние ряды ковра из шерсти белого верблюда. Ислими – растительный орнамент, бесконечным и прихотливым узором стекал по полотну ковра и непостижимо сплетался с гихири – точной геометрической окантовкой, объединяющей в одно целое всю композицию рисунка. Птицы,