Читаем без скачивания Латышский детектив в кавычках и без них - Владимир Михайлов

Владимир Михайлов

Латышский детектив в кавычках и без них (послесловие к сборнику Латышский детектив)

Давая книге название «Латышский детектив», составители и издатели шли на определенный риск. Название звучит шире, чем само содержание книги. И невольно заставляет думать не только о представленных в сборнике произведениях и их авторах, но и о современной латышской детективной литературе вообще. Заставляет предполагать, что латышский детектив в чем-то не такой, как литовский, или московский, или новосибирский, — раз уж его происхождение так подчеркивается; иными словами, помимо тех качеств, которые присущи детективу вообще — остроты сюжета, динамичного развития событий и т. д., читатель вправе ожидать еще чего-то, а именно — какой-то дополнительной информации о Латвии и ее жителях, каких-то добавочных характеристик не только работы, предположим, латвийской милиции, но и жизни республики вообще. Такой информации читатель ждет от любого произведения данной литературы, и такое требование лишь подчеркивает простую истину: что детектив, при всех его жанровых особенностях и своеобразии, должен обладать всеми теми литературными качествами, что и, допустим, лирическая, философская, военная и какая угодно другая проза.

В этой связи можно поставить вопрос следующим образом: может ли детектив служить средством национальной характеристики, как служит им литература в целом и — еще шире — вся культура данного народа? И, следовательно, что же отличает или должно отличать латышский детектив от других произведений того же жанра в многонациональной советской литературе? Существуют ли вообще такие черты отличия, или его своеобразие все же ограничивается местом написания, языком, на котором эти произведения написаны, географическими названиями и именами персонажей?

В определенной степени об этом можно судить уже по трем произведениям, составляющим настоящий сборник.

Мне кажется, уже сама постановка вопроса свидетельствует об одном: латышский детектив вырос, сформировался настолько, что о нем можно говорить, как о серьезном явлении в контексте латышской советской литературы вообще. Для сравнения скажу, что этого нельзя было бы сказать, допустим, о национальной, латышскоязычной, фантастике (которой пока просто не существует, как явления) и вряд ли можно — о таких не новых в Латвии жанрах, как юмор и сатира или исторический роман, которые, несмотря на продолжительность своего существования, еще не образуют, мне кажется, определенной литературной системы.

Что же касается возраста латышского детектива, то он относительно невелик. Истоки его надо искать, пожалуй, в начавшемся вскоре после войны совместном творчестве поэта Анатоля Имерманиса и публициста Гунара Цирулиса, в их остросюжетных произведениях. В то время и русская советская литература числила в своем приключенческом активе, пожалуй, только некоторые произведения Ник. Шпанова и «Приключения майора Пронина» Л. Овалова, так что вряд ли я ошибусь, сказав, что латышская советская литература, тогда еще совсем молодая, в лице Имерманиса и Цирулиса выступила в качестве одной из основоположниц приключенческого жанра в нашей стране. Более четкий переход к детективу наметился после того, как соавторы начали работать врозь: А. Имерманис — в области политического приключенческого и фантастического романа, Г. Цирулис же шел к детективу в значительной мере через публицистику, через очерк, через рассказ. Хотя являющаяся уже в полном смысле слова детективным произведением киноповесть «24–25 не возвращается» (опубликованная в журнале «Искатель», № 4 за 1963 год) была написана в соавторстве, она не стала началом нового этапа в развитии латышского детектива, но скорее означала конец предыдущего, если можно так назвать его — общеприключенческого.

Четкая же дифференциация жанра в латышской советской литературе произошла уже в семидесятые годы, когда определился круг авторов, работающих исключительно, или достаточно систематически, в области детектива. Окончательно определилась творческая позиция Гунара Цирулиса. Активно и плодотворно начал работать в детективе Андрис Колберг. Произведения этих двух авторов хорошо знакомы русскоязычному читателю, книги их не раз выходили в центральных издательствах «Советский писатель», «Детская литература», «Молодая гвардия». Не однажды выступал и продолжает выступать в детективном жанре Владимир Кайяк, также представленный в настоящем сборнике. Не являются чуждыми для русскоязычного читателя и имена Миермилиса Стейги, а также Иманта Ластовскиса, автора своеобразного и вдумчивого, чьи произведения начали издаваться на рубеже семидесятых — восьмидесятых годов. Нельзя не упомянуть об участии в становлении детективного жанра в латышской советской литературе Арвида Григулиса, поэта, прозаика и ученого старшего поколения, а также Виктора Лагздыньша, который известен в Латвии прежде всего как детский писатель, в чьем творчестве детективная повесть «Ночь в Межажи» стоит как бы особняком, и точно так же особняком стоит она и во всем латышском детективе.

Особняком — потому что это, пожалуй, единственное в латышской детективной литературе произведение, написанное строго по канонам классического детектива, с соблюдением всех его законов. И несмотря на то, что действие повести В. Лагздыньша происходит в наши дни (она издана во второй половине семидесятых годов) и действуют в ней наши современники, это в общем вполне удавшееся произведение не может служить для характеристики латышского детектива — именно потому, что, являясь по формальным признакам современным и национальным, на деле оно является скорее вневременным и, так сказать, вненациональным — соблюдение законов детектива заставляет автора жертвовать некоторыми качествами, которые делают этот жанр литературой в полном смысле этого слова.

Повесть В. Лагздыньша как бы указывает направление, по которому мог пойти, развиваясь, и весь формировавшийся жанр — и по которому, к счастью, не пошел. К счастью — потому, что в таком случае мы в конечном итоге получили бы некоторое количество условных по сути и неизбежно в той или иной степени подражательных по форме произведений. Но развитие латышского детектива пошло в другом направлении.

Здесь мы, пожалуй, уже вплотную подошли к ответу на поставленный выше вопрос: каковы особенности латышского детектива, позволяющие рассматривать этот жанр в целом как некое литературное явление. Но прежде чем попытаться ответить на него, я хочу еще раз ненадолго отвлечься от темы и вернуться к очень давнему и всем уже, наверное, изрядно надоевшему разговору. Я имею в виду нередкое (если не обычное) для критики стремление выделить детектив в некую категорию «не совсем литературы», или литературы второго, что ли, сорта. Можно (и нужно) не соглашаться с такой позицией — когда речь идет о детективе вообще. И в то же время нельзя не признать, что по отношению к определенным авторам и произведениям такие суждения бывали справедливыми. Отношение «среднего» читателя, зачастую предпочитающего острый сюжет всем прочим литературным достоинствам, а также издательская практика, определенным образом ориентированная на спрос, помогали и продолжают порой помогать появлению на свет произведений, не отличающихся литературными достоинствами. Правда, явление это характерно не только для детектива и — шире — всей приключенческой литературы, не в меньшей мере оно свойственно и фантастике, но в наибольшей степени — самой «серьезной» прозе; в последнем случае оно, однако, воспринимается критикой как-то намного спокойнее — как неизбежные издержки производства, как составная часть литературного процесса, и не дает повода ставить под сомнение литературу вообще. В случаях же приключенческой (и фантастической) литературы то же самое явление дает повод для разговоров о второстепенности данных жанров. Если говорить о корнях такого явления, как возникновение (в любом жанре) плохих книг, то они, вероятно, кроются в том, что будущий автор идет не от внутренней потребности писать — к овладению материалом и мастерством, но наоборот — от наличия материала, понимая конъюнктуры и желания использовать то и другое. Желание и внутренняя потребность — далеко не одно и то же: внутренняя потребность писать определяется чаще всего наличием таланта, желание же может быть вызвано и причинами совершенно иного порядка.

Однако, если говорить о латышской советской литературе и критике, то здесь дело обстоит несколько иначе. Вероятно, такое положение можно объяснить «компактностью» латышской литературы: если количество авторов, профессионально пишущих на данном языке, ненамного превышает две сотни, отношение со стороны всей литературы и критики к каждому ее участнику неизбежно будет более внимательным и бережным, чем когда участников таких — тысячи, и книги издаются не только в одном центре, но и во множестве точек на периферии. Точно так же и отношение к каждому произведению, выходящему в рамках этой литературы, будет более внимательным.