Читаем без скачивания По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом) - Юрий О.Ш.

Юрий О.Ш.

По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом)

История первая. Вантуз сантехника Городихина

<ремарка от автора

Совсем не творчеству, что «нео», это месть,

Хотя … к примеру, в свете вантуз есть –

А вантуз – он предмет беспафосный совсем,

Не выделяется особо он ничем,

Но то, когда в руках лишь говночиста,

А вот для модернового артиста

Способен вантуз быть удачным реквизитом

В спектакле современном, экстра-даровитом,

Он там не вантуз, а эффектный мем

И флейтой, и бокалом, и много кое-чем,

Регалией вновь испечённого магистра,

Да и карающим перстом министра.

P.S. Впрочем, рассказ ни на что не претендует, кроме как, на его прочтение (пафосно говоря, крик души не ради почестей и славы, а из эстетических, так сказать, побуждений, навеянных ныне песенно-популярным: «Она же некрасивая. / Сказал один мне гей … Но у неё такая жопа … В общем я её люблю! / Жопа! Жопа! Жопа! / В общем я её люблю! …1» ).>

Эпиграф

Один по-всякому имел любые строфы,

(Но, правда, сальности отточьем заменял),

Другой те строфы фресками на стенах рисовал.

Стенную роспись восхваляли теософы,

На фресках всех прекрасных видов сеновал

(Ведь все отточия стог сена прикрывал).

Увы и ах, прошли века

и нет стыдливости в стихах,

владеет кистью вовсе похотливая рука,

художники, в своих модерновых холстах,

совсем не озабочены юдолью,

да и в поэмах ныне скверностям раздолье.

§ … / Уж ночь какую снится мне селянка, / Босой, бредёт что по тропинке горной, / И вот она, заветная в глуши делянка, / Где дева, в тайной неге беспризорной, / Она снимает одеяния свои простые …. / А я уж там, в густых кустах кизила: / О, эти локоны волос, воистину, златые / На голову копной их сабинянка водрузила, / Бесстыдно оголяя груди – дьявола холмы …. / Пуста округа, значит, мне ласкать их: / И мысленно, взасос, и взглядом неотрывно … / Я скопище пороков истинно мужских, / Мои душа и взгляд всё мечутся надрывно … / Уж скоро ночь, кизила запах сладкий, / Канун утех – покинуть трудно, и всегда – / Я на любовь неплотскую безмерно падкий, / Оно сидит во мне – рождение холста, / Где грунт – гипс, мел, белила, смолы – / То похотливость девы ожиданьем жениха … / И кисть моя – то есть зачатие крамолы, / То акт рождения Вселенского греха. / … Проснувшемуся сантехнику Городихину далее витать в облаках, припоминая до сладчайших деталей покинутый им мгновениями назад сон, было до одури тяжко. Проснувшийся сантехник Городихин тут же зашаркал к столу и заглянул в стоявшую на нём бутылку. Выпивки в стеклотаре не обозначалось. А значит и не будет вдохновения, а, равно, и творчества. Эх, пропал … бездарно пропал для пятидесятилетнего сантехника Городихина этот выходной осенний день – на холст не ляжет обнажённой женской натуры шедевр. Вернее, на картон или бумагу – холсты Городихин не жаловал по причине хронического безденежья. И сантехник обречённо присел на стул. Но, чу – глухо хлопнула входная дверь (когда хозяин был не при деньгах, дверь его квартиры на замок не закрывалась, а вдруг …). Мгновением спустя в комнату ворвался Рифмач – средних лет дворник Микола Иванович Лузга, а именно. А Рифмачём его прозвали за умение к любому слову выдать, не мешкая, с десяток рифм (лично он, Рифмач, считал это, правда, не «божьим» даром, а лишь словесным баловством (к тому же, в большинстве виршей дворника фривольность присутствовала сверх всякой меры, а потому в газетно-журнальные редакции Микола Иванович со своими опусами даже не совался.

§ … / Всё оспорено на свете, / Полемистов пруд пруди / О любви, деньгах, диете, / О войне и вишен цвете, / О рыбалке на рассвете, / Как над этим не шути, / Я и сам такой … почти. / … Общаться с Рифмачём Городихин очень даже любил – общение художника и поэта (при наличии литров трёх, хотя бы, разливного пива) – это … это, что внутренний раздрай самого искусства. Истина, правда, в тех спорах не рождалась, но сам процесс! – сам процесс свидетельствовал и об его, Городихина, ораторском искусстве, и об его глубинных познаний сути искусства, как такого, и в том числе, живописного. Споры случались часто, и он, Городихин, завсегда был на высоте (по его же, городихинскому мнению) …

<§ … / И повстречались два эстета, / И начался меж ними спор, / Один сторонник был багета, / Другой нахваливал рокфор2. / Да, спор полезен, но темнело, / Пора бы ужинать начать, / Но, к огорченью, сыродела / Не удалось им повстречать. / Не удалось и хлебопёка / Им встретить в этот поздний час, / Без материального итога / Нет в споре истины подчас. / И натощак ушли эстеты, / И каждый в сторону свою, / Хоть что-то съесть, да хоть котлеты, / Коль спор окончился в ничью. / … Вот и накануне, кстати, случился подобный диспут:

– Фу, как не эстетично, рифмовать высокопарное существительное «грудь» с плебейским глаголом «пугануть»!

– А как надо рифмовать?

– … хм, ну не «пугануть» же!

– Например?

– Да хотя бы … да хотя бы: «давануть» … без изыска, конечно, но более гармонично … что-ли!

– Ты ещё «лизнуть» скажи. Тоже мне, фанат гармонии нашёлся … Гармонию искал дотошно, художник наш, и не найдя, вопил истошно, и кисть сломав, и карандаш!

– Ты мою живопись, своими руками сто лет немытыми, не лапай!

– И что?

– Да ничего, я, по крайне мере, в натюрмортах говнецо не рисую!

– Да уж, ты кроме жоп ничего больше не рисуешь!

– Не тебе, «кино – вино», о моих художественных способностях судить. Тело человека, чтоб ты знал, для изобразительного искусства – парадигма3 наивысшая!

– Чего-чего? Ты хоть сам понял, чего сказал?

– Да я-то понял, а вот ты … да тебе кисть-флейц дай, так ты что и сможешь, так это только батарею покрасить, и то, не факт!

– Ах так, да? Ладно, берём «батарея»: галерея – диарея – гонорея – ливрея – лотерея –дурея … хирея … хренея! Что, съел? А теперь-ка давай ты, навскидку, про кисть!

– … это ты уже сам давно со своими рифмами и одурел, и охренел. А мы, художники, мы ..