Читаем без скачивания Дорога доблести - Роберт Хайнлайн

Хайнлайн Роберт

Дорога доблести

1

Мне известно такое местечко, где нет ни смога, ни проблем парковки автомашин, ни демографического взрыва, ни «холодной» войны, ни водородных бомб, ни рекламных передач, ни совещаний на высшем уровне, ни помощи слаборазвитым странам, ни махинаций при уплате налогов, ни самого подоходного налогообложения. Климат там такой, каким похваляются Калифорния и Флорида (хотя на самом деле климат у обоих штатов куда хуже), ландшафт великолепен, люди гостеприимны и доброжелательны к иноземцам, а женщины очаровательны и на удивление готовы ко всем услугам…

И я мог бы туда вернуться. Мог бы…

То был год национальных выборов с обычной предвыборной болтовней (типа «все, что вы можете сделать, я сделаю куда лучше») на фоне бибикающих «спутников». Мне уже стукнуло двадцать один, но я ещё не решил, против какой партии следует голосовать.

Вместо этого я позвонил в призывную комиссию и попросил прислать мне повестку. Вообще-то я против призыва в армию примерно на том основании, на котором раки возражают против кипятка: может, и станешь красивым, да по чужой воле. А страну свою я люблю. Даже очень люблю, несмотря на школьную пропаганду, что патриотизм — понятие устарелое. Один из моих прадедов пал под Геттисбергом<Геттисберг — город в Пенсильвании, где в эпоху Гражданской войны (1861—1865) произошло кровопролитное сражение северян и южан.>, а отец протопал всю дорогу от водохранилища Инчхон<Инчхон — город и озеро в Южной Корее, получившие известность в связи с боевыми действиями во время Корейской войны (1950—1953).>, так что мне эти новые идейки не по нутру. Я выступал против них на школьных диспутах, пока не схлопотал двойку по обществоведению, после чего заткнулся и благополучно сдал экзамен. Взглядам своим, в угоду учителям, что не могут отличить божий дар от яичницы, я, однако, не изменил.

А вы-то сами из моего поколения? Если нет, то хоть знаете, почему у нас мозги набекрень? Или просто списываете нас со счета как малолетних преступников?

На эту тему я целое сочинение мог бы написать. Бог ты мой! Да возьмите хоть это: неужто можно ждать от мальчишки, из которого годами выбивают патриотизм, радости при виде повестки «сим уведомляем, что вам надлежит явиться туда-то для зачисления в вооруженные силы Соединенных Штатов»?

А ещё болтают про «потерянное поколение»! Я перечел всю эту волынку, что появилась после Первой мировой войны — Хемингуэя, Фицджеральда и других, и пришел к выводу, что шум они поднимали из-за сущей ерунды. Мир-то у них был в кармане, так чего было вопить, спрашивается?

Разумеется, впереди у них был и мировой кризис, и Гитлер, так они же о том, что впереди, ничегошеньки не знали! А у нас были и Хрущев, и водородная бомба, о которых мы знали даже слишком много!

Нет, мы не были потерянным поколением. Мы были хуже, мы были «поколением благонамеренных». Не битники. Битниками были считанные сотни на многие миллионы. О, конечно, мы охотно болтали на жаргоне битников, с пеной у рта спорили о результатах опроса «Плейбоя» насчет рейтинга джазовых групп, будто это было бог знает какое важное дело. Мы зачитывались Сэлинджером и Керуаком<Керуак Джек (1922—1969) — один из родоначальников литературы «битников», американский писатель.>, говорили языком, от которого шарахались наши родители. Иногда мы даже одевались как битники. Но мы никогда не думали, что оркестровые барабаны и бороды важнее банковского счета. Нет, мы не были бунтарями. Мы были конформистами, такими, что дальше некуда. Благонамеренность — вот наш тайный пароль! Наши пароли не произносились вслух, но мы следовали им так естественно, как естественно новорожденный утенок направляется к воде. «С начальством не спорят», «бери пока дают», «не пойман — не вор». Эти формулы обозначали наши высшие цели, наши моральные ценности, входившие в понятие благонамеренности. «Тише едешь — дальше будешь» (наш вклад в Американскую Мечту) вот она, основа устойчивости: если ты едешь тихо — конкуренция исключается.

Но амбиции были и у нас. Да, сэр, были. Оттянуть призыв в армию и окончить колледж. Жениться, заделать ей ребёнка, и пусть твоя и её семьи помогают вам, пока ты будешь укреплять свое положение студента, пользующегося отсрочкой. Получить работенку, считающуюся у призывных комиссий престижной, например, в какой-нибудь ракетной фирме. Ещё лучше стать аспирантом (если твоя или её семьи имеют нужные средства), сделать ещё одного ребёнка, полностью оставить призывную комиссию в дураках, тем более, что докторская степень — прямая дорога к продвижению по службе, к высокой зарплате и к обеспеченной старости.

Ну, а если нет беременной жены с богатыми родичами, так сойдут и «4-F»<«4-F» — негодный к действительной военной службе (США).>. Неплохо, например, иметь проколотые барабанные перепонки, а ещё лучше — аллергию. У одного из моих соседей была ужасная астма, продолжавшаяся до его двадцатишестилетия. И это вовсе не лажа: у него была аллергия на призывную комиссию. Ещё одно недурное средство спасения — убедить военного психиатра, что твои закидоны больше подходят для министерства иностранных дел, чем для армии. Чуть ли не половина моего поколения состоит из лиц, непригодных для службы в строю.

Все это меня нисколько не удивляет. Есть старинная картина, на которой изображены сани, мчащиеся сквозь зимний лес, а за ними гонятся волки. Время от времени люди хватают одного из седоков и кидают волкам. И вот все эти льготы — от отсрочек призыва и «альтернативных служб» до разного рода выплат и преимуществ ветеранам — все они весьма похожи на ту картину, где большинство сбрасывает меньшинство волкам, чтобы самому продолжить стремительную гонку за гаражом на три машины, бассейном и надежным обеспечением после ухода от дел.

Но не думайте — я-то сам тоже не святой. И мне тоже нравятся гаражи на три машины. Вот только моя родня не смогла протащить меня через колледж. Мой отчим служил уоррент-офицером<Уоррент-офицер — категория командного состава в армии США, занимающая промежуточное положение между офицерами и унтер-офицерами.> в ВВС, и его содержания хватало разве что на обувку и одежку для собственных ребятишек. Когда отчима перевели в Германию — как раз за год до моего перехода в последний класс, и мне пришлось поселиться с родной теткой со стороны отца и её мужем, — нам, то есть мне и отчиму, сразу полегчало. В финансовом отношении, правда, лучше мне не стало, так как мой дядюшка выплачивал алименты своей первой жене, что, учитывая калифорнийское законодательство, делало его положение не лучше положения негра на плантациях Алабамы до начала Гражданской войны. Сам я получал 35 долларов в месяц как «несовершеннолетний иждивенец умершего ветерана» (а это совсем не то, что «осиротевший в результате войны», тем пенсия куда выше). Мать была уверена, что смерть отца последовала в результате ранений, но у Администрации по делам ветеранов были другие соображения, так что я был всего лишь «несовершеннолетним иждивенцем умершего ветерана».