Читаем без скачивания О себе, и своем творчестве (статьи, заметки, стихи) - Бертольд Брехт

Брехт Бертольд

О себе, и своем творчестве (статьи, заметки, стихи)

Бертольд Брехт

О себе, и своем творчестве

СОДЕРЖАНИЕ

Из письма Герберту Иерингу. Перевод И. Фрадкина

Единственный зритель для моих пьес. Перевод В. Клюева

Мои работы для театра. Перевод В. Клюева

Перечитывая мои первые пьесы. Перевод Е. Эткинда

Предисловие к пьесе "Что тот солдат, что этот". Перевод В. Клюева

Оформление сцены в "Трехгрошовой опере". Перевод И. Млечиной

Примечания к опере "Расцвет и падение города Махагони". Перевод Е. Михелевич

Нечто к вопросу о реализме. Перевод В. Клюева

"МАТЬ"

Пьеса "Мать". Перевод М. Подляшук

"Мать". Перевод Э. Львовой

Различие в методах игры. Перевод Е. Эткинда

О стихах без рифм и регулярного ритма. Перевод Е. Эткинда

Умеренное значение формального начала. Перевод Е. Эткинда

О "Свендборгскях стихотворениях". Перевод Е. Эткинда

К эпиграммам. Перевод Е. Эткинда

Фабула "Швейка". Перевод И. Млечиной

"ЖИЗНЬ ГАЛИЛЕЯ"

Лафтон играет Галилея. Перевод Л. Копелева

Добавления к "Лафтон играет Галилея". Перевод Е. Михелевич

Чувственное в Галилее. Перевод Е. Михелевич

О роли Галилея. Перевод Е. Михелевич

Замечания к отдельным сценам. Перевод Е. Михелевич

Хитрость и преступление. Перевод И. Фрадкина

"МАМАША КУРАЖ И ЕЕ ДЕТИ"

Модель "Кураж". Перевод С. Апта

Когда заговорил камень. Перевод Э. Львовой

Проблемы театральной формы, связанной с новым содержанием. Перевод Э. Львовой

Несчастье само по себе - плохой учитель. Перевод Э. Львовой

"ГОСПОДИН ПУНТИЛА И ЕГО СЛУГА МАТТИ"

Перевод Э. Львовой

Опьянение Пунтилы

Актуальна ли еще у нас пьеса "Господин Пунтила и его слуга Матти" после того, как изгнаны помещики?

"ДОПРОС ЛУКУЛЛА"

Перевод И. Млечиной

Примечания к опере "Допрос Лукулла"

Дискуссия об "Осуждении Лукулла"

Музыка Дессау к "Лукуллу"

"КАВКАЗСКИЙ МЕЛОВОЙ КРУГ"

Перевод И. Млечиной

Противоречия в "Кавказском меловом круге"

Примечания к "Кавказскому меловому кругу"

Брехт как режиссер. Перевод Э. Львовой

Где я учился. Перевод Е. Эткинда

Мне не нужно надгробия. Перевод Е. Эткинда

ИЗ ПИСЬМА К ГЕРБЕРТУ ИЕРИНГУ

Я появился на свет божий в 1898 году. Мои родители родом из Шварцвальда. Народная школа докучала мне в течение четырех лет. За время моего девятилетнего пребывания в консервированном состоянии в аугсбургской реальной гимназии мне не удалось сколько-нибудь существенно способствовать умственному развитию моих учителей. Они же неустанно укрепляли во мне волю к свободе и независимости. В университете я слушал лекции по медицине, а учился игре на гитаре.

В гимназические годы я довел себя всякого рода спортивными излишествами до сердечного спазма, который открыл передо мной тайны метафизики. Во время революции я, как студент-медик, работал в госпитале. Затем я написал несколько пьес и весной этого года был доставлен в Шарите по поводу истощения. Арнольт Броннен со своими приказчичьими доходами оказался не в силах в достаточной мере меня поддержать. Прожив на свете 24 года, я несколько отощал.

Аугсбург, 1922

ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ ДЛЯ МОИХ ПЬЕС

Когда я прочитал "Капитал" Маркса, то понял и свои пьесы. Не удивительно, что я желаю этой книге самого щедрого распространения. Не то чтобы я обнаружил, что написал целую кучу марксистских пьес, не имей то том ни малейшего понятия; нет, этот Маркс оказался единственным зрителем для моих пьес, какого я никогда не видел; ибо человека с такими интересами должны были интересовать именно эти пьесы не из-за моего ума, а из-за его собственного; они были иллюстративным материалом для него. Это произошло потому, что у меня было так же мало взглядов, как и денег, и потому, что и на взгляды у меня был такой же взгляд, как на деньги: их нужно иметь, чтобы раздавать, а не копить.

МОИ РАБОТЫ ДЛЯ ТЕАТРА

Вскоре после революции 1918 года я написал комедию "Барабанный бой в ночи". Она описывала возвращение с войны одного немецкого солдата, который застает другие, новые обстоятельства, менее благоприятные по сравнению с теми, которые он оставил, уходя на войну. На некоторое время он примыкает к революционным народным массам, но затем покидает их, как только вновь обретает свои старые права и возможности карьеры. Здесь я описывал поведение людей, которых наблюдал, и цитировал их выражения; мое же собственное поведение, покуда я наблюдал за их поведением и собирал их выражения, определялось некоторым любопытством. Но при создании комедии я переживал своего рода триумф справедливости, ибо писавшие подобно мне и одновременно со мной не хотели замечать повсеместно наблюдавшиеся, действительные явления и рассматривали революцию как чисто духовный, этический подъем. Они приветствовали тот факт, что "человек" поднялся против "несправедливости" и умер за "идею". То, что некоторые умирали, было в интересах авторов пьес, но в меньшей мере в интересах тех, кто действительно погибал, борясь за в высшей степени жизненные, точные и разумные интересы. Они боролись и рисковали жизнью до тех пор, пока того требовали их интересы, а интересы их были весьма различными. Следовательно, и длительность их борьбы была различной, и многие бросали борьбу и даже переходили на сторону противника, как только "добивались своего". В своем отвращении к тем идеологиям, которые лгали нам, будто люди готовы умереть за идеи, не имеющие ничего общего с их интересами, даже противоречащие им, я зашел слишком далеко. Я чрезмерно одобрял стержневого героя моей пьесы и чествовал его как реалиста, избежавшего соблазна беспредметного для него идеала. Таким образом, я упустил из виду других революционеров, боровшихся за интересы, которые хоть и были их собственными, жизненными, точными и разумными, но при этом являлись интересами несравненно более глубокими, общими и значительный. Из-за своего демонстративного сочувствия мелкому реалисту Краглеру, этому солдату-бунтарю из мелких буржуа, я растратил мое куда более серьезное уважение к пролетарским революционерам, к тем, чьей борьбой мелкий буржуа шантажировал свой собственный класс или класс, обычно допускавший его к участию в эксплуатации, и кого затем, использовав, предавал. В свое оправдание я мог бы, вероятно, сослаться на то, что меня очень возмущала позиция моих пишущих современников и их зрителей, господствовавших в театре; и возмущала потому, что они сами были отъявленными мещанами и своей идеалистической болтовней соучаствовали в обмане краглеров. Они выступали провокаторами, мололи вздор о "всеобщих", "человеческих" и "идеальных" интересах, тогда как в действительности отнюдь не были готовы согласиться на то, чего добивались настоящие борцы, пролетарские революционеры: на полное преобразование имущественных отношений и всего с этим связанного. Подобно этому Краглеру, они не собирались умирать за тех, которые все-таки умирали и за них и за других; они были просто бесстыднее Краглера и утаивали его действительное поведение. Восхваляя перед лицом бесстыдной подлости подлость стыдливую, я позабыл и последнюю назвать подлостью, как она того заслуживает. Правда, по этой пьесе было ясно видно, отчего погибла немецкая революция: не только из-за предательства вождей, но и из-за различия интересов у революционных народных масс (предательство начиналось только там, где это различие интересов облыжно отрицалось, чтобы втянуть в борьбу те массы, интересы которых вообще удовлетворению не подлежали). Но действительно большой урок для пролетарской политики должен был заключаться в том, чтобы разъяснить краглерам, что это различие интересов весьма недолговечно, поверхностно и незначительно, что очень долго длиться шантаж не может. Поскольку у пролетарской политики такой _реалистической_ точки зрения не было, то это и стало одной из основных причин того, что десять лет спустя краглеры совершили свою революцию уже без пролетариата и против него.

ПЕРЕЧИТЫВАЯ МОИ ПЕРВЫЕ ПЬЕСЫ

Из моих первых пьес наиболее полемична комедия "Барабаны в ночи". Здесь борьба против достойной забвения литературной традиции едва ли не привела к забвению настоящей борьбы - социальной. "Нормальное", то есть традиционное ведение сюжета развивалось бы так: солдат, который вернулся с войны и который потому примкнул к революции, что девушка в его отсутствие обручилась с другим, этот солдат либо получил бы назад свою девушку, либо окончательно утратил бы ее, но в обоих случаях он остался бы в революции. В "Барабанном бое в ночи" солдат Краглер получает назад свою девушку (правда, "испорченную") и поворачивается к революции спиной. Этот вариант кажется самым жалким из всех возможных, тем более что есть, основание предположить и сочувствие Краглеру самого драматурга.