Михаил Серегин
К строевой – годен!
ПРОЛОГ
Если вы проснулись утром в казарме и увидели, как недавно прибывший из учебки сержант застроил всех старослужащих вашей роты, откройте глаза по второму разу, товарищ солдат! Вы спите!
Что? Вы все-таки не спите?!! О боже! Мир сошел с ума! Зачем вы родились на свет?!
Нет! Все сон, все дурной сон! Глаза открылись. Все хорошо, все очень хорошо. В шеренгу построены сержанты всего батальона! Какое счастье! Нет, сержантов жаль, они будут сейчас отжиматься. Как все здорово! Можно не волноваться за Российскую армию – она по-прежнему непобедима.
Да здравствует наш дурдом! Самый правильный дурдом в мире!
Глава 1
ВИКТОР
Весна. Снег еще не сошел с клумб Припрудненского райвоенкомата, а по его ступенькам начали шаркать будущие вояки от Тверской губернии.
Витек вошел в зеленые ворота с красными звездами, преисполненный большого желания стать настоящим бойцом. Его могли посадить за угон. Взяли его менты. Взяли. Но так как он в первый раз... Вообще-то, не в первый, это попался в первый. А чего не подкалымить, если в машинах сечешь? Вот и заработал...
Или в армию на два года, или в тюрьму на три. Выбор очевиден. За решетку кому хочется-то? К тому же служба биографию не портит. Соображай.
Подойдя к дежурному, Витек хотел отдать честь, но передумал и отдал повестку. Все-таки честь дороже, зачем же ее бесплатно отдавать.
Капитан прочитал фамилию, порылся в бумагах, вытащил из стопки личных дел одну тоненькую папочку и отложил ее на край стола.
– Резинкин, иди в шестнадцатую.
Оказавшись в длинном коридоре, худощавый блондин быстро нашел нужную ему дверь. Надпись большими буквами, сделанная от руки толстым красным фломастером на куске ватмана, гласила: «Медкомиссия». Ниже карандашом приписали: «Перед посещением выпить ртуть, принести анализы диабетика, сточить пятки, чтобы походило на плоскостопие. Но лучше сделать операцию по смене мужского достоинства на аналог, но женский. И недостойный». Бумажечка держалась на двери, как и все в нашей стране, ненадежно, с помощью ниточки, надетой на вдавленную кнопочку.
Внутри комнаты одна длинная скамья, несколько крючков для одежды и еще одна дверь, ведущая в соседнее помещение. Тоска одолевала всех, кто входил сюда. Только не Витька. Ему врачей надо пройти – сто пудов. Он сам себя уже годным признал заранее. Пусть во всех бумагах пишут «годен».
Около единственного большого окна стоял одетый лишь в семейные трусы парень. Повернув на шум лысую голову, он со знанием дела рекомендовал раздеваться.
– Здесь ждать не любят.
– Варягин! – донесся женский голос из-за стены.
– Меня, – пацан исчез в боковой двери, топая босыми ногами по каменному полу.
Витек остался наедине с двумя коричневыми облупленными дверьми. Только он успел стащить с себя штаны, как ввалилось сразу трое. Салаги, такие же, как и он.
Призывники шарили глазами по Витьку и висящей на крючках одежде.
– Чего стоите, раздевайтесь, здесь ждать не любят.
– Резинкин, – услышали все, и Витя подался к врачам.
– Топай-топай, – пробасил один из троих пришлых, отличавшийся от остальных шириной плеч и узким лбом.
В соседней комнате под давно не беленным потолком висел засиженный мухами молочного цвета плафон. Стены имели едко-зеленый цвет, разбавленный ярким пятном плаката с оптимистическим названием: «Дифтерия, холера и СПИД вокруг нас». Акварельными красками изображены были довольно отвратные типы, выдающие себя за эти болезни, а внизу буквами помельче: «Встретим их достойно».
– Это с хлебом и солью, – догадался Витек.
Немолодая женщина, склонив голову над столом, наяривала ручкой по одной из страниц в чьем-то личном деле. Рядом с ней сидела толстуха в больших очках. Она теребила ручку в пальцах и ничего не писала.
В углу комнаты стояли ростомер и весы, рядом с ними – медсестра в самом белом халате из всех, что были на присутствующих, и в шапочке с кружавчиками колора спелой ежевики, бегущими по краю.
Похоже, он тут никого не интересует.
Резинкин вернулся было обратно в раздевалку.
– Куда пошел?! – взорвалась толстуха.
Он не обратил на ее рык внимания.
Напустив на себя строгость, Витек в раздевалке объявил:
– Мужики, там сказали, чтобы остальные снимали с себя все.
Трое дегенератов стали переваривать услышанное, а он вернулся к врачам.
– Сердце болит? – спросила пишущая тетя.
– Нет.
– Идите сюда, – позвала медсестра.
– Ночью ходите?
– Хожу, а куда?
– Не прикидывайся идиотом. Писать ходишь? – Докторша подняла голову, уставившись на призывника маленькими злыми глазками.
– Рост – сто семьдесят два.
– Писать хожу.
– И как часто?
– Каждую ночь.
– Вес – шестьдесят девять.
– И давно под себя делаешь?
– Под себя с детства не делаю. А в туалет по ночам встаю. Это плохо? Мне никто об этом не говорил, доктор. Мне надо, чтобы все было хорошо. Ночью писать нельзя, да?
– Грудь – девяносто четыре.
– Можно, только не во сне.
– Нет. Во сне не хожу.
– Молодец.
– Размер противогаза – три.
– Корью, ветрянкой, свинкой болел?
– Болел всем.
– Сотрясения мозга?
– Были.
– Сколько раз?
– Два раза, у моей собаки.
– У тебя!
– Не знаю, документально не зафиксировано.
– Руки, ноги ломал?
– Да, правый указательный палец, он теперь не гнется.
– Ну-ка, покажи.
Резинкин посмотрел вниз на ногу.
– Вон видите, не до конца сгибается.
– Иди ко мне, – позвала записывающая антропометрические данные толстуха.
Резинкин послушно подошел к столу.
– Повернись.
Он подчинился и увидел на стене таблицу для проверки зрения.
– Закрой левый глаз. Читай, что написано над красной чертой.
Витя справился без труда.
– Молодец, другой глаз.
Резинкин повторил по памяти фразу из нескольких букв, не утруждая себя чтением.
– Засранец, – шепотом произнесла толстуха.
Возмущенный Резинкин повернулся. А не послать ли ее?
– Что я сейчас сказала?
– Засранец.
– Правильно, зрение единица, слух в норме.
– Пыреев! – выкрикнула доктор.
В дверь вошел высокий плечистый, что подавал недавно голос.
Медсестра от неожиданности часто заморгала. Толстуха покраснела, а крикнувшая докторша продолжала писать.
– Сердце болит?
– Марья Ивановна, – пролепетала толстуха.
Тетя подняла голову от личного дела и увидела внушительную приспособу для воспроизводства себе подобных.
– Что это? – пролепетала она, протягивая личное дело Резинкину. – В следующую комнату.
– Член, – ответил за слегка сконфуженного парня Резинкин и прошел в следующее помещение.
– Умник! – послала ему вслед доктор.
За столами друг напротив друга сидели два мужика. Один в погонах, молодой, другой в белом халате, старый.
– Ко мне, – позвал старый. – Спусти трусы.
Резинкин подчинился.
Доктор взглянул на добро.
– Годен, – пробормотал дед, начиная быстро заполнять свою графу в карточке.
– А то, еще как годен.
Запись была короткой.
– Берите личное дело и встаньте ко мне лицом, – произнес молодой.
Не натягивая трусы, Витя крутанулся на голос и протянул свою папочку.
– Резинкин Виктор Сергеевич, в соответствии с Законом Российской Федерации о воинской обязанности вы призваны на срочную военную службу сроком на два года. И натяните трусы, подорвете сквозняком здоровье, товарищ боец.
* * *
Витя сидел за большим обеденным столом в зале и держал в одной руке рюмку с водкой, а другой размеренно тискал Аленкину голую нежно-розовую ляжку, задрав юбку так, как только было возможно.
Поскольку произносился не первый тост, никто не вставал, и последние полчаса он не прекращал гладить ее ни на минуту. Все приглашенные порядочно поднабрались, но вряд ли они преодолели и треть пути. Резинкины запаслись зельем основательно и считали своим долгом упоить гостей в дым, что сделать в русском селе весьма не просто. Очень многие способны шевелиться и бормотать даже после нескольких предельно допустимых доз. Один из таких крепких орешков – старый дед Петро – толкал речь:
– Служи геройски, чтоб родители могли гордиться тобой. – Витькина мать всплакнула и поспешила промокнуть глаза краешком цветастого платка, отец молча кивнул, глядя в рюмку, самого оратора повело немного вперед, но он приостановил движение по опасному направлению, уперевшись в стол. – По службе не робей и, если придется бить кому-нибудь морду, делай это на совесть. Не забывай свою красавицу, – все взглянули на румяную Аленку, и та опустила глаза, томно вздохнув. Витькина рука блуждала по знакомым ей местам вот так вот прямо за столом... Хорошо, что скатерть длинная и люди вокруг основательно захмелевшие. – Давайте выпьем за будущего солдата и пожелаем ему легкой службы.
