Читаем без скачивания Мисс Микс - Фрэнсис Гарт

Фрэнсис Брет Гарт

Мисс Микс

Самым ранним воспоминанием моего детства ясно рисуется большой дикий утес и слышится шум морских волн, разбивающихся о него. На утесе стоят три пеликана с вызывающим видом. На заднем плане низко нависли темные тучи небосклона, а на первом плане — две морские чайки и гигант баклан зорко посматривают на тело утопленницы. Несколько браслетов, коралловые ожерелья и другие драгоценности дополнят картину.

Одна из этих картин, рисующихся воображению, непременно, по моему мнению, согласуется с характером человека. Почему — я никогда не была в состоянии объяснить причину. Вероятно, ребенком я видела эту картину в какой-нибудь иллюстрации, или мать моя видела ее во сне до моего рождения.

Я была очень некрасивый ребенок. Когда я глядела на себя в треугольный зеркальный осколок, который всегда носила с собою, в нем отражалось бледное лицо, усеянное веснушками, с желто-зелеными волосами цвета водоросли, когда солнце прямо ударяет на нее над водою. Говорили, что глаза мои бесцветны; они были светло-серые; единственным украшением моего лица был большой, высокий, открытый лоб с висками белыми и блестящими как фарфор у дверных ручек.

Все в вашей семье были гувернантками. Мат моя была гувернанткою, и сестра также. Когда мне минуло тринадцать лет, и моя старшая сестра подала мне объявление м-ра Рожестера эскв., вырезанное из «Times'а» того дня, я уже приняла это как свое назначение. Тем не менее таинственное предчувствие чего-то в будущем чудилось мне во сне всю ту ночь, когда я лежала на своей белоснежной постельке. На следующее утро, связав две картонки в два шелковых платка и захватив ящичек с гребенками, я покинула навсегда коттедж Минервы.

Блундербор-Голл — местопребывание Джемса Рожестера эсквайра было окружено со всех сторон мрачными соснами и печальными кипарисами. Ветер уныло завывал в длинных аллеях парка. Когда я подошла к дому, — я заметила какие-то таинственные фигуры мелькнувшие в окнах, а дьявольский рев и хохот раздался в ответ на мой звонок. Пока я старалась побороть в себе мрачные предчувствия, экономка, застенчивая и запуганная старушка, впустила меня в библиотеку. Я вошла под тяжестью разнообразных ощущений. На мне было узенькое платье из темной саржи, отделанное черным стеклярусом. Толстая, зеленая шаль была заколота у меня на груди. На руках были черные полу-митенки, отделанные стальными пуговками; на ногах — широкие резиновые галоши, принадлежавшие ранее моей бабушке. В руках я держала синий зонтик. Проходя мимо зеркала, я не могла удержаться, чтобы не взглянуть на себя и не могла не заметить, что была некрасива.

Я взяла стул, села в уголок и, сложив руки, спокойно ожидала прихода хозяина дома. Раз или два, тишину нарушил страшный гул, точно звон цепей, пронесшийся по всему дому, слышались проклятия, произносимые глухим мужским голосом. Внутренне я старалась приготовить себя ко всякой случайности и неожиданности.

— Вы, кажется, испугались мисс? Вы ничего не слышите милая моя? — сказала нервно экономка.

— Ровно ничего, — ответила я спокойным голосом; но в ту минуту ужасающий крик и шум передвигаемых стульев в комнате над тою, в которой я находилась, заглушил мой ответ. — Наоборот, здешняя тишина сделала меня так страшно нервною. — Экономка одобрительно взглянула на меня и тотчас заварила мне чай.

Я выпила семь чашек; когда я принималась за восьмую, я услыхала треск, и следом за тем в разбитое окно в комнату кто-то прыгнул.

Этот треск отнял у меня самообладание. Экономка наклонилась ко мне и шепнула.

— Успокойтесь. Это м-р Рожестер, он предпочитает входить иногда таким образом. Он шутит, ха! ха! ха!

— Это и заметно, — спокойно возразила я. Свободный порыв возвышенной души, порывающей нити, накладываемые обычаем. И я обернулась к нему. Он ни разу не взглянул на меня. Он стоял спиною к камину, ярко освещавшему его геркулесовскую фигуру. Лицо его было мрачно и выразительно; нижняя его челюсть была широкая и замечательной величины. Я была поражена его громадным сходством с гориллою. Внимательно следила я затем, как он своими мускулистыми пальцами рассеянно вязал узлы из кочерги. Вдруг он повернулся ко мне.

— Находите ли вы меня красивым, юная барышня?

— Вы не классически красивы, — возразила я спокойно, но в вас есть, если я могу так выразиться, отвлеченное мужество, искренний, цельный барбаризм, который, поглощая естественность… — но я остановилась, потому что он зевнул в эту минуту и показал при этом чрезмерную величину нижней челюсти; я заметила, что он уже забыл обо мне. Он обратился к экономке.

— Оставьте нас.

Старуха с поклоном удалилась.

М-р Рожестер умышленно повернулся ко мне спиною и молчал в течении двадцати минут. Я крепче завернулась в свою шаль и закрыла глаза.

— Вы гувернантка? — сказал он, наконец.

— Да, сэр.

— Существо, преподающее географию, арифметику и обращение с глобусами, ха! — несчастное женское отродье, жалкий образец девичества с преждевременным запахом чайных листьев и нравственности… Уф!

Я молча наклонила голову.

— Слушайте, барышня! — сказал он мне сурово; — ребенок, которого вы будете обучать — моя воспитанница — незаконный. Она родилась от моей любовницы, — простой девки… А! мисс Микс, что вы теперь думаете обо мне?

— Я восхищаюсь — возразила я спокойно — вашею откровенностью. Презренная деликатность заставила бы вас утаить это. В вашей откровенности я узнаю полную общность мысли и чувства, какая должна существовать у оригинальных натур.

Я подняла глаза; он уже позабыл о моем присутствии и стаскивал с себя сапоги и сюртук. Исполнив это, он опустился в кресло у камина и лениво водил кочергою по волосам. Я не могла удержаться, чтобы не пожалеть его. На дворе страшно шумел ветер, дождь с силою стучал в окна. Я тихо подошла к нему и села на низеньком стуле подле него.

Он повернулся и, не приметя меня, в рассеянности положил мне ногу на колени. Я сделала вид, что не примечаю. Но он вздрогнул и посмотрел вниз.

— Вы еще все здесь… Tête de carotte! Ах, я забываю. Вы говорите по-французски?

— Oui, monsieur.

— Taisez-vous! — сказал он резко, с замечательно-чистым акцентом. Я послушалась. Ветер страшно завывал в трубе, свеча слабо горела. Я невольно вздрогнула.

— А, вы дрожите, барышня!

— Ужасная ночь!

— Ужасная! Вы это называете ужасным, ха! ха! ха! Смотрите! вы, жалкий, ничтожный атом, смотрите! — он ринулся вперед и, выскочив в окно, сложил руки и замер, точно статуя среди бушующей бури. Он простоял не долго и через несколько минут вернулся обратно через каминную трубу. Глядя, как он вытирает ноги о мое платье, я приметила, что он забыл о моем присутствии.

— Вы гувернантка? Чему вы можете учить? — спросил он неожиданно, вдруг заглянув мне в лицо.

— Хорошим манерам! — ответила я спокойно.

— Ха! учите меня!

— Вы ошибаетесь, — сказала я, натягивая митенки. — Ваши манеры не требуют искусственной, особенной выдержки, в сущности вы вежливы; эти порывы и суровое обращение естественны, а естественность — настоящая основа уменья прилично держать себя. Ваши инстинкты нравственны; я вижу, вы религиозны. Как замечает св. Павел — см. главы 6, 8, 9 и 10…

Он схватил тяжелый шандал и пустил им в меня. Я покорно, но ловко увернулась от удара.

— Извините меня, — заметил он, причем его нижняя челюсть немного отвалилась. — Извините меня, мисс Микс — но я не переношу св. Павла. Впрочем, довольно — вы поступаете ко мне.

Я последовала за экономкою, застенчиво указывавшею мне дорогу в мою комнату. Когда мы вступили в темную залу во флигеле, я приметила, что она была заперта железными дверями и окружена решеткою. Три двери в коридоре тоже имели решетки. Странный шум — точно кто-то ходит — и рев рассвирепевших животных проносился по зале. Пожелав экономке покойной ночи и взяв свечку, я вошла в свою спальную.

Я сняла платье и, надев желтый фланелевый капот, вовсе не подходивший в цвету моего лица, собралась заснуть, читая «Риторику Блера» и «Нравственную философию» Пэля. Только-что я погасила свечу, как в коридоре раздались голоса. Я внимательно вслушивалась, и узнала грубый голос м-ра Рожестера.

— Вы дали корм № 1-му — спросил он.

— Да, сэр, — ответил угрюмый голос, видимо принадлежавший слуге.

— Что с № 2?

— Теперь она мало ест, но через день иди два поправится.

— No… А № 3?

— В страшной ярости, сэр. Нет силы справиться с дурным расположением её духа.

— Тс!

Голоса смолкли, и я заснула крепким сном. Мне снилась тропинка в лесу, по которой я иду. Вдруг ко мне подошла горилла; когда она близко стояла подле меня, я узнала черты м-ра Рожестера. Он придерживал рукою бок, точно от боли. Я приметила, что он ранен. Он узнал меня и назвал по имени, но в ту же минуту видение исчезло; мне снилось теперь, что я в селении Ашантиев; вокруг огня плясали группы негров, принимая участие в диком празднестве Оби. Я проснулась, но в уме у меня все еще звенела их музыка.