Читаем без скачивания Старая избушка на куриных ножках - Сергей Тарасов

Сергей Тарасов

Старая избушка на куриных ножках

День угасал прямо на моих глазах. Солнце уже почти зашло, и большие размытые тени от елей и сосен лежали на лыжне, по которой я ехал домой. Мне надо было поторопиться, иначе предстояло ехать при свете звезд, или луны по морозному бесконечному лесу. Я ехал очень быстро, из всех оставшихся сил толкаясь палками, и не глядел по сторонам, только на лыжню. Несмотря на мороз, мне было жарко в одной тельняшке под старенькой энцефалиткой. Небольшая, уже пустая сумка для еды колотилась по ножнам с большим охотничьим ножом.

Я забрался на невысокую горку, достал сигареты и решил передохнуть и отдышаться, перед долгим спуском в болотистую пойму таежной речки. За ней я мог себя чувствовать в полной безопасности, — там были знакомые с раннего детства места, по которым можно проехать и в темноте. Но сначала надо было благополучно переехать через речку — в ней уже были промоины, и в сумерках можно было запросто в них провалиться. Речка была неглубокой, и утонуть в ней я не боялся — просто продолжать бег на мокрых лыжах было невозможно.

Лыжня, по которой я ехал, на вершине раздваивалась: одна спускалась к речке, а вторая вела вглубь сумрачного леса. Что и кому понадобилось в этом медвежьем углу, мне не было известно, но стало интересно, я бросил докуренную сигарету и решил узнать, куда она вела, эта натоптанная лыжня. Спустя насколько минут я заехал по ней в густой ельник, за которым начиналось высохшее болото с сухими елками и многочисленными кочками, покрытыми снегом. Лыжня свернула к небольшому бугру и там, видимо заканчивалась — вряд ли незнакомые лыжники решили пройти по кочковатому болоту, где каждый шаг мог привести к поломке лыж.

Я подъехал к бугру, где было все утоптано, и дальше была обычная тропинка, которую уже припорошить снегом. Она привела меня на маленькую полянку, окруженную со всех сторон высокими елями. На ней было костровище и рогулины, на которых обычно готовили обед, или кипятили чай, а за ним старая избушка с дверью, припертой колом. Я снял лыжи, палки и убрал кол. Дверца сразу отворилась, словно приглашая мне зайти. На полянке под сенью высоченных, раскидистых елей уже царили сумерки, и чтобы разобрать, что там было, в избушке, я срезал с молодой березки бересту и зажег ее перед входом, затем с факелом ступил через порог.

Слева от входа был очаг с камнями, на стенках висели поварешки, эмалированные кружки и несколько закопченных кастрюль. Справа находились широкие нары, сделанные из толстых сосновых столов, слегка обтесанных топором. Они были установлены на толстых чурках и довольно высоко над земляным полом. На стенке предо мной висел небольшой кухонный шкафчик, и когда я его открыл, то понял, что сегодня вечером я не умру с голоду: там была заварка, хлеб, луковица, соль, банка с сахаром, несколько пакетиков супа и несколько банок со сгущенным молоком.

Я посмотрел на свои часы, и понял, что сегодня уже поздно добираться домой — надо было переночевать здесь, а утром доехать до речки и при свете дня перебраться через опасные промоины, в которые мог в темноте провалиться. Вышел на улицу, и стал искать дрова для ночевки. Около костра была небольшая поленница, и я стал выбирать из нее сухие поленья, отбрасывая в сторону еловые поленья — от них было много искр, а я не собирался сгореть ночью в этой избушке. Набрал охапку березовых поленьев и занес их внутрь. Стены у очага были обиты листами железа, а в потолке было небольшое отверстие, для выхода дыма.

Я зажег несколько березовых поленьев, и когда береста загорелась, внутри стало светло и тепло. Можно было приготовить ужин — я здорово проголодался. В один котелок и большую кастрюлю набрал снега, и когда он растаял, добавил туда еще снега из кастрюли, которую я плотно набил снегом. С водой для ужина и завтрака было покончено, и когда вода закипела, я налил в кружку кипятка, а в котелок вытряхнул содержимого пакетика с супом. Пока он варился, открыл банку со сгущенным молоком и налил его в кружку с кипятком.

Через десять минут я уже с аппетитом ужинал. Хлеб, который я отогрел, был вкусным, суп тоже, а молоко горячим и очень сладким. В избушке стало очень тепло, и я снял энцефалитку и спортивную шапку. Березовые поленья горели ровным и ясным пламенем, я пододвинул к ним большие камни очага, чтобы они нагрелись, как следуют. Они них будет еще долго тепло, а я не собирался засыпать и просыпаться от холода. После плотного и горячего ужина меня стало клонить в сон, но засыпать было еще рано. Надо было еще покурить, и осмотреть пространство под нарами.

Под нарами было много места, и почти все оно было заставлено всякой ерундой — пустыми ведрами, ящиками, черенками для лопат и какими-то брезентовыми свертками. Я вытащил один и развернул. В нем оказались одеяла. Очень кстати, улыбнулся я про себя, и тут же развернул одно из них. Оно оказалось большим и теплым на вид, и я кинул его на нары. В следующем были горняцкие каски с фонариками. Я задумался, зачем они тут оказались. Им место в строящем метро, или в шахтах, но не в старой избушке под елками. Осмотреть большую часть прилегающую к стене пространства под нарами мне мешали ведра и инструмент — лопаты, кайло и ломики. Пришлось поступить проще — я попробовал одно из бревен на нарах — оно шевелилось, и тогда я сдвинул его в сторону.

Оказывается, что все барахло под нарами было сложено у прохода. За ним, у стенки, не было ничего, кроме земляного пола. А у стенки стояла простая заслонка, какой закрывают русскую печку, когда в ней остаются угли. У меня дома была русская печка, в которой иногда пекла пироги моя бабушка. Но здесь печки не было. Зачем тогда понадобилась заслонка? Я залез за ответом на этот вопрос на нары, взял ручку от заслонки, отодвинул ее в сторону. За ней было большая дыра, и из нее пахнуло сыростью и тайной. Лезть в нее ночью без фонарика было неудобно и рискованно, и я оставил эту дыру на утро, когда рассветет.

Положив бревно на место, я запихал все под нары, завернулся в одеяло,