Читаем без скачивания УЗНИК РОССИИ - Юрий Дружников

Юрий Дружников

УЗНИК РОССИИ

Хроника первая

…Изгнанник самовольный,

И светом, и собой, и жизнью недовольный,

С душой задумчивой.

Пушкин. «К Овидию",

26 декабря 1821(II.63)

Глава первая

Краев чужих неопытный любитель

И своего всегдашний обвинитель…

Пушкин, 30 ноября 1817 (1.281)

Летним вечером 1817 года в Петербурге маститый поэт и будущий переводчик на русский язык гомеровской «Илиады» Николай Гнедич познакомил в театральном антракте двух поэтов. Один из них, Павел Катенин, был гвардейским офицером, дослужившимся три года спустя до полковника, и драматургом. Другой… Этот другой молодой человек прогуливался вместе с Гнедичем. «Вы его знаете по таланту, – представил Гнедич Катенину своего спутника, – это лицейский Пушкин». На самом деле Пушкин уже получил чин 10-го класса, то есть коллежского секретаря, и был зачислен на службу в Министерство иностранных дел. Гнедич, конечно, это знал, а «лицейский» означало «тот самый, который был в Лицее».

По-видимому, разговор между ними пошел о продолжении знакомства, но выяснилось, что это сейчас невозможно. «Я сказал новому знакомому, – пишет в воспоминаниях Катенин, – что, к сожалению, послезавтра выступаю в поход, в Москву, куда шли тогда первые батальоны гвардейских полков; Пушкин отвечал, что и он вскоре отъезжает в чужие краи; мы пожелали друг другу счастливого пути и разошлись».

Сомневаться в том, что Катенин запомнил слова Пушкина, не приходится. Исследователи не раз убеждались в достоверности его мемуаров. Катенин не указывает даты знакомства, но, скорей всего, Пушкин сказал ему, что уезжает, 27 августа на представлении драмы Августа Коцебу «Сила клятвы», в которой играла трагическая актриса красавица Екатерина Семенова. Гнедич был ее учителем декламации, а Катенин и Пушкин были актрисой увлечены, не подозревая о соперничестве.

К нашей теме флирт этот не относится, не будем на нем задерживаться. Отметим лишь слова Пушкина, что он вскоре отъезжает в чужие краи. Слова «чужие краи», «чужбина» были просто синонимами слова «заграница». В те годы образованное общество с ними не связывало никаких негативных оттенков. Итак, после окончания Лицея (а возможно, и еще раньше, но мы не знаем) Пушкин начал думать о поездке за границу. Исполнилось ему восемнадцать.

Мы выделяем факт, отмеченный Катениным, потому, что биографы поэта не упоминали о намерении Пушкина сразу после окончания учения отправиться за границу. Вот, например, как забавно толкуются слова его, сказанные Катенину, что «он вскоре отъезжает в чужие краи»: «Пушкин имел в виду свою поездку в Михайловское». Выходит, родное поэту Михайловское он назвал «чужие краи». Выдающийся пушкинист М.Цявловский в первой и, кажется, последней существующей статье на эту болезненную тему начинает разговор о планах поэта выехать за границу с 1923 года, на шесть лет позже. Через 20 лет жизнь Пушкина оборвется, но за это время великий русский поэт так и не побывает ни разу за пределами империи, – факт, важность которого для него и для страны, где он жил, нам предстоит исследовать.

Голос крови был силен в Пушкине. Может быть, поэтому важно его, так сказать, иностранное происхождение. Предка Пушкина считали негром, потом абиссинцем, т.е. уроженцем страны, которую ныне называют Эфиопией. Ныне доказывается, что африканский прадед поэта Ибрагим, так называемый арап Петра Великого, родился, по-видимому, недалеко от озера Чад, на границе современных Чада и Камеруна. Ибрагим был ребенком, когда началась война с Турцией. Турки вывозили трофеи, ценности, рабов. В конце ХVII века мода на чернокожих слуг дошла до России, в их число попал и предок поэта. Журналист с несколько попорченной репутацией Николай Греч говорил, что Ганнибала продали в Кронштадте Петру за бутылку рома. Легенда о том, что Савва Рагузинский привез их в Россию морем, тоже была придумана. На деле, чтобы потешить царя Петра, двух негритят тайно, в зашторенной кибитке, ввезли через Бессарабию в Россию.

Ибрагима назвали Абрамом Ганнибалом. Любопытно, что черный мальчик был в Турции рабом, но оказался в России свободным человеком – не по прихоти Петра, а по закону, тогда изданному. Для пущего эффекта он выдумал себе аристократическое происхождение. Впоследствии за сметливость и преданность царь произвел его в генералы. Женат Абрам был первым браком на гречанке, а потом на немке или шведке Христине Шеберг, от которой у него были дети. Сын Абрама и Христины Иосиф, ставший впоследствии Осипом, и стал дедом Пушкина. Могилу пушкинского прадеда Абрама Ганнибала в Гатчине революционный народ в 1917 году уничтожил.

Голос предков может оказаться немаловажным фактором в желании покинуть страну, где ты родился, а может и не иметь никакого значения. Желание эмигрировать любили списывать на наличие иностранных кровей компетентные органы в разгар бегства из Советского Союза. В определенные периоды в политической полемике подчеркивалась то чистая русскость Пушкина, то его «интернационализм» или «братская солидарность с другими народами», поскольку негры символизировали угнетаемых в капиталистических странах. Маяковский, имея в виду негритянское происхождение поэта, писал: «Ведь Пушкина и сейчас не пустили бы ни в одну «порядочную» гостиницу и гостиную Нью-Йорка». Происхождение Пушкина использовалось, чтобы доказать советскому читателю, как хорошо жить в СССР и как плохо в Америке.

В противоречие с традиционным представлением, волосы у Пушкина не были черными, а когда он вырос, перестали виться. Он их не стриг, и они свисали до плеч. «У меня свежий цвет лица, русые волосы», – кокетливо описывал он себя по-французски в стихотворении, когда ему было пятнадцать лет (I.80). Говорил он также, что хочет покрасить волосы в черный цвет, чтобы более походить на арапа. Биограф Пушкина Петр Бартенев записал со слов родственников, что у Надежды Ганнибал, матери Пушкина, были на теле темные пятна. Ее называли креолкой. Возможно, такие пятна свидетельствуют о нарушении пигментации кожи, а не о происхождении. Что касается прозвища, оно и вовсе означает потомков европейских колонизаторов в Латинской Америке. Надежда Ганнибал была полушведкой, или, как туманно намекает советский источник, со стороны матери были «рюриковичи». Предки другой бабушки, о которой мало что известно – Ольги Чичериной, матери его отца, приехали из Италии.

Род Пушкина по отцу идет от прусского выходца Радши (Рачи), въехавшего в Россию во время княжения Александра Невского. Пушкин упомянул его в своих записках. Когда поэта канонизировали, начали писать, что Радша не немецкого, а славянского происхождения. Имеет ли это значение? Кажется, только для мифа. При всем влиянии генетики, главное – кем Пушкин сам себя ощущал. Он считал себя русским дворянином, это была его национальность. Интеллигентный Вяземский, человек более космополитический, уверял его, что русскости в определенные периоды истории лучше бы стыдиться. Но и гордость Пушкина своим российским рождением вполне имела право на существование.

Тем не менее отдельные черты характера своего африканского прадеда поэт перенял, причем не только лучшие. Мальчиком Абрама Ганнибала пытались выкупить, Петр его не уступил, но отпустил учиться во Францию. С восторгом, даже излишним, правнук описывает его заграничные похождения там, где «ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов» (IV.7). Царь звал Абрама обратно, а тот учился, гулял, вступил в армию, воевал за Францию. Только промотавшись окончательно и запутавшись в любовных интригах, заявил, что готов возвратиться, если пришлют средства на дорогу, что и было сделано. Про жизнь прадеда в России Пушкин не дописал, оборвав записки на полуслове.

Есть подозрение, что Петр сделал Абрама приближенным не случайно. Царь воевал с Турецкой империей, и не исключено, что имел виды не только на Индию, но и на Африку. На этот случай у него была бы, мысля современными категориями, готовая марионетка. Петр умер, оставив сии планы для последующих владык империи. Как бы там ни было, Африку Пушкин называл своей.

Социальное происхождение Пушкина теоретически дало ему определенные привилегии для поездок за границу, и это происхождение следует рассмотреть. Где точно родился Пушкин в Москве, остается не до конца ясным и является предметом споров вот уже полтора века, – такова хлипкость русской истории. Установлено лишь, что родился он в Немецкой слободе и что крестили его в церкви Богоявления в Елохове. Мы жили пару лет в этой бывшей Немецкой слободе после Второй мировой войны – там все оставалось, как в конце восемнадцатого века. Разве что трамвай громыхал рядом с извозчиками, развозившими дрова по кривым улочкам между развалинами, в которых из каждой заборной щели вылезали люди. Немецких профессоров университета и обрусевшей иностранной интеллигенции там, разумеется, не осталось, большую часть улиц переименовали, и дома вельмож и богатых помещиков заполнила пролетарско-деревенская голытьба.