Читаем без скачивания Время Бояна - Лидия Сычёва

Лидия Сычёва

«Время Бояна»

Книга о русской поэзии и художественном слове

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

БЕСЕДЫ О РУССКОЙ ПОЭЗИИ

Природа русского образа

«Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе», — писал когда-то молодой Павел Васильев. Стихи — трудная работа. А всего-то и кажется — невесомая строчка на белой бумаге… Но «останавливать мрамора гиблый разбег и крушенье» способны лишь настоящие мастера — герои античности, титаны Возрождения, витязи русской поэзии — золотого, серебряного и бронзового веков. Правда, очень часто мы драгоценный мрамор путаем с гипсом подделок. С поэтом Валентином Сорокиным, автором многих стихотворных и публицистических книг, мы говорили о мастерстве. И не только…

— Валентин Васильевич, у меня в руках недавно изданный томик стихов Осипа Мандельштама. В сборнике приводятся слова Георгия Адамовича: «Стихи Мандельштама — наперекор всем его суждениям об искусстве — всего только бред. Но в этом бреду яснее, чем где бы то ни было, слышатся еще отзвуки песен ангела, летевшего „по небу полуночи“…» Честно говоря, лично я больше согласна с первой половиной этого высказывания. Можем ли мы вместе с вами разобрать несколько мандельштамовских стихотворений?

— Пожалуйста.

— Тогда читаю стихи, датированные 1912-м годом.

Образ твой, мучительный и зыбкий,Я не мог в тумане осязать.«Господи!» — сказал я по ошибке,Сам того не думая сказать.

Божье имя, как большая птица,Вылетело из моей груди.Впереди густой туман клубится,И пустая клетка позади.

— Ну, совершенно безотчие, русскоязычные, имитационные стихи.

— А мне они кажутся просто слабыми…

— Первые строчки читайте.

— «Образ твой, мучительный и зыбкий…»

— Уже плохо — «мучительный и зыбкий». Что ж за образ-то такой? Она что, туберкулезом болеет, эта девочка? Ну ладно, пусть. Он мучается, и она далеко где-то… Пусть так. Дальше читайте.

— «Я не мог в тумане осязать…»

— Мало ему, что образ расплывчатый, зыбкий, так еще и в тумане! Ну, как бы в кислом молоке даже.

— «„Господи!“ — сказал я по ошибке, Сам того не думая сказать…»

— А почему по ошибке? Сказал: «Господи!», — что ж тут за ошибка?! А что он: «Сталин», — хотел сказать?! То есть разорванная логика, понимаете? Набор русских междометий, восклицаний, неясностей, смятений, но они все неестественны, они как бы приткнуты друг к другу. Всё это не взахлёб сказано, а так: ходил поэт по комнате, может быть, даже щи хлебал перед этим.

— «Божье имя, как большая птица, Вылетело из моей груди…».

— Ужасно! Представляете, мокрый гусь вылетел! Это просто неряшливо сказано: «Божье имя, как большая птица, Вылетело из моей груди». Я представляю, у него грудь какая! Что это, сарай, что ли?! Это плохо очень!

— Говорят же так: вздох вылетел…

— А-а-а! Сказал бы, как жар-птица, птица, а причем тут эпитет «большая»? Если птица большая из его груди вылетела, представьте, какой он сам! А он был тщедушный, болезненный.

— «Впереди густой туман клубится…»

— Ну было уже — «в тумане»!

— Было… «И пустая клетка позади».

— Грудная клетка, что ли? Ах, птица улетела, и клетка пустая осталась… Ну это вообще, патология какая-то! Стихотворение — пародийное! «И пустая клетка позади», — птица улетела и у него грудная клетка пустая. А если это тюремная клетка позади, то ещё хуже — за что сажать-то, он ни в чем не виноват?! О стихах этих можно сказать: с миру по нитке.

— Да?

— Да. С миру по нитке.

Я пригвожден к трактирной стойке.

Я пьян давно. Мне всё — равно.Вон счастие моё — на тройкеВ сребристый дым унесено!..

Попробуй раскуй, попробуй оторви хоть одно звено! Александр Блок. И состояние как передается! И всё так должно быть сковано! Вот красивая женская ладонь, узкая, а вот мужская, пятипалая, она, может быть, грубая, но всё равно красивая, понимаете? Отними любой палец — изувечишь, красоту искалечишь! И в стихах так. А тут он набрал внешнего — серебрится имя мучительнозыбкое, в тумане, слово Бог по ошибке сказал… Вроде бы хорошо, но потряси это стихотворение, и оно, как после огромного зноя сосёнка, которая высохла — все иголки осыпятся. Типичные стихи, написанные не самоощущением, а иллюзией ощущения. Это не его ощущения, это иллюзия. Ему всё лишь кажется!

— Вы говорите, и так волнуетесь…

— Ну как же! Я же плачу над стихами! Вот если лошадь распрячь, она идет на зелёную траву. Так и я. Я — рабочая лошадь. Творец, рабочий, ну, допустим, как скульптор. У меня всё время под руками этот мрамор дробящийся! А как же — это ведь тяжелейшая работа! «„Господи!“ — сказал я по ошибке…» Тогда «Товарищ Сталин», — сказал бы… Что за вольность?

И беда не в том, что я так говорю, а беда в том, что народ наш настолько околпачен, что похож на человека, который ест несолёное, и не знает, что это несолёное. Это сцена — Мандельштам играет поэта! Ему не до горя! А когда поэт не играет, а говорит, он не знает, он весь в этом, а человек падает от его горя! Поэт даже не понимает, какое у него глубокое горе, он весь в нём! Вот как ветер в море вошел, волны кипят вокруг, но ветру наплевать на то, что валы встают за ним, он творит свою трагедию! Так и поэт. А здесь всё рассчитано.

— Сборник из которого я читаю, называется «Избранное». В него вошли лучшие, по мнению составителей, стихи Осипа Мандельштама.

Как подарок запоздалыйОщутима мной зима —Я люблю её сначалаНеуверенный размах.

Хороша она испугом,Как начало грозных дел, —Перед всем безлесным кругомДаже ворон оробел.

Но сильней всего непрочно —Выпуклых голубизна —Полукруглый лед височныйРечек, бающих без сна…

— Вообще, Осип Мандельштам как русскоязычный поэт отличается от своих соплеменников очень сильно. Прежде всего, он отличается искренностью. Потом, не случайно же он так пострадал — на искреннего человека всегда огонь власти накатывается быстрее, чем на кого-либо другого. Но вот это стихотворение… Есть закон: технически мы должны быть точными, как гвозди в стене, заколоченные с одного удара мастером. Иначе — грош нам цена. Или я пишу белый свободный стих, и всё равно я правлю ритмом, мелодикой стиха, иначе я его развалю, и он никому не будет нужен — это как шла бы машина и вдруг распалась на запчасти… «Зима — размах», — он потерял рифму. Он работает в классической ритмической манере. Ритмы его стихов — классика, они не нарушаемы, значит, рифмы должны соответствовать им. Я не могу надеть голубую рубашку с ярко-зелёным галстуком — это будет некрасиво! Или у меня будут черные туфли, костюм, галстук в тон и ярко-красный портфель возьму — и буду выглядеть как дурачок с погремушкой. Вот в чём дело! А имитация стихии — это имитация поэта. Прочитайте еще раз первую строфу.

— Пожалуйста:

Как подарок запоздалыйОщутима мной зима —Я люблю её сначалаНеуверенный размах.

— Звучит слово «зима» и у нас сразу же возникает картина — это время года может быть буйным, тихим, метельным, солнечным — в общем, это довольно спокойное, неопределенное слово. А «размах» — такое сильное слово, да еще кончается на «ах», и он «съел» эту рифму. Ту тихость, ту созерцательную интеллигентность он словом «размах» приколотил, и получилось так, что он стукнул огромной кувалдой по соломенной шляпе. Ощущения-то у него нормальные, он хотел написать, что зима только начинается, что она покажет потом свою силу, а сейчас она делает как бы разбег, взрослеет на его глазах, вот он что хотел сказать! А всё съел!

— Вторая строфа:

Хороша она испугом,Как начало грозных дел, —Перед всем безлесным кругомДаже ворон оробел.

— Это ничего. Ворон. «Перед всем безлесным кругом», — видимо, поэт видит поляну, она очертилась снегом… Что-то блоковско-фетовское.

— И заключительная строфа: