Читаем без скачивания Cheek to Cheek - Юнас Гардель

Юнас Гардель

Cheek to Cheek

Перевод Елены Ермалинской

Маргарита

Рагнар

Эрика

Анжела

Хокан

Эва

Лиза

Гуннель

Женщина-священник

Первая девушка

Вторая девушка

ПРОЛОГ

Дождь. Бесконечный дождь. Похороны. Люди — расплывчатые серые фигуры. Они стоят вокруг ямы, в которую опускается гроб. Люди одеты в черное. Сквозь туман проступают их очертания. Строгие, застывшие, угрюмые лица. Тишина. Траурные одежды. Тяжелые, черные, грубые. Люди стоят, склонив головы, выпрямив спины.

Сцена 1

У МАРГАРИТЫ

Маргарита стоит возле кожаного дивана. В руке у нее стакан Кампари. На столешнице из прозрачного дымчатого стекла стоит телевизор. Безразлично взглянув на экран, Маргарита глотает из стакана и морщится. Идет к окну, вначале по тканому коврику, затем по паркету. Когда она проходит по паркету, слышится цокот ее каблуков. На ней ярко-красные туфли для чечетки. Сквозь конус одинокого фонаря виден дождь. Вечереет. Маргарита стоит у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Стоит долго, глядя на улицу. Как будто чего-то ищет. Как будто кого-то ждет. Чего-то, чего нет на свете. Кого-то, кто никогда не придет. Затем, вздохнув, Маргарита отворачивается от окна, поправляет платье и включает маленький магнитофон на подоконнике: играет музыка, Бинг Кросби поет Cheek to cheek.[1] Маргарита начинает медленно и немного печально отбивать чечетку. «Клиперти клак, клик клак. Клиперти, клиперти» — отстукивают ее туфли. Heaven, I’m in heaven, and my heart beats so that I can hardly speak…[2] Маргарита танцует, закрыв глаза.

Сцена 2

В РЕСТОРАНЕ

Дешевый ресторанчик с обитыми красным бархатом стенами, на которые десятилетиями оседал сигаретный дым. Вокруг маленькой полукруглой сцены расставлены столы и стулья. На сцене стоит Рагнар Рённ в шикарных дорогих одеждах, расшитых стразами, бисером и блестками, позади него фон из сверкающей золотой мишуры. Вытянув руки вперед, он словно приветствует аплодирующую ему публику. В этой позе он и начинает свой монолог.

РАГНАР: Мы тоскуем по утешению, бесконечному утешению. Поэтому я перед вами. Ради вас и ради себя. Я тоскую по любви, безграничной любви. Поэтому я перед вами. Я готов снова пасть, снова позволить растерзать себя на части. Снова, снова и снова, пока не останется ничего, кроме тоски, которая будет печально мерцать в небесах, подобно маленькой недосягаемой звезде. (Лицо перестает быть серьезным, он опускает руки). А как вам мой наряд? Я сам его сшил. Все, что я делаю, я делаю страстно. Я поджег свою жизнь с обоих концов, не правда ли, захватывающее зрелище? А сейчас жду аплодисментов за костюм (кланяется воображаемым зрителям). Что же вы хотите услышать теперь? Песню или сальную шутку? Сальную шутку? О, у меня сегодня классная публика, и пусть кто-нибудь попробует меня в этом разубедить. Итак, сальная шутка! Тот, кому доведется провести со мной ночь, переживет нечто вроде клинической смерти. Сначала он окажется в длинном темном коридоре, а затем встретится с кем-то самым дорогим и любимым. Как вам такое? Ух! (Бормочет себе под нос). Однако боюсь, я уже староват для такой шутки… А теперь споем… (Заглядывает в сценарий, щурится). Не пойму, темновато здесь что ли? (Пауза). Споем Get Happy. Неплохая идея, правда? (Напевает и слегка пританцовывает). Everybody come on, get happy[3](Пауза). Forget your troubles, come on, get happy[4] (пауза). Sing Halleluhja, come on, get happy. Get ready for the judgement’s day  [5] (перестает петь). Judgement’s day. Да-да. Что-то я об этом слышал. (Заглядывает в сценарий). А сейчас давайте вдарим по коктейлю. А затем скажем: когда-то вся жизнь моя была полной чашей, а теперь мне остается лишь смотреть в рюмку. (Прерывает монолог). Нет, это не годится. Это смешно. Хокан, может, вычеркнем эту реплику?

Хокан сидит за ближайшим к сцене столиком. Он жует бутерброд с сыром. В нескольких метрах от него, за столом с прожекторами сидит осветитель. Когда Рагнар обращается к Хокану, он скрещивает руки на груди и нарочито громко откашливается. Пытается выглядеть солидно.

ХОКАН: Да ну уж, чем она хуже остальных?

РАГНАР: Ну ее, Хокан, эту шутку! Чертовски пошло.

ХОКАН: Но именно за это публика нам и платит.

АНЖЕЛА: (голос за кадром) К тому же это единственное, на что ты способен.

РАГНАР: Кто это там? (Щурится, пытается разглядеть говорящего. Все это время Анжела молча наблюдала за репетицией в глубине сцены. Выходит, направляется к Рагнару). Ах, это ты? Слушай, придержи язык. Я взялся за это шоу, потому что оно крайне важно для моего творческого развития.

АНЖЕЛА: Черта с два! Это просто единственное, что тебе осталось. Откажись ты прочесть эту дрянь, и тебя вышвырнут со сцены.

РАГНАР: Это ложь.

АНЖЕЛА: Последние десять лет это всегда было правдой. Кроме того, никто не станет смеяться над твоей грязной шуткой.

РАГНАР: Да? Почему это?

АНЖЕЛА: А что здесь смешного?

РАГНАР: Как что смешного? Тот, кому доведется провести со мной ночь, переживет нечто вроде клинической смерти?! Это безумно смешно! Разве не так, Хокан?

ХОКАН: Да-да.

РАГНАР: Просто обхохочешься. Объясни ей, что тут смешного, Хокан.

ХОКАН: Видишь ли, это такая же шутка, как про того парня, который пытался доставить женщине удовольствие своим, хм, пальцем и уронил туда кольцо. Пытаясь его найти, он запустил внутрь руку, сначала до запястья, потом до самого локтя, а потом залез весь целиком. Он блуждал там, блуждал, пока не повстречал другого парня, у которого спросил: «Не видал ли ты мое кольцо?». А тот в ответ спрашивает: «А ты не видал моих дозорных?» (хихикает, неуверенно поглядывая сначала на Анжелу, затем на Рагнара).

АНЖЕЛА: (не поведя и бровью) Во всяком случае это смешнее.

РАГНАР: Просто потому, что это старый анекдот. Старый, избитый, с длиннющей бородой.

АНЖЕЛА: Ну и что? Что в этом удивительного? Он такой же, как все мы.

РАГНАР: (щелкнув пальцами) Здорово! «Такой же, как все мы». Эту остроту стоит вставить куда-нибудь. Вначале плоско пошутить, а затем сказать: «Фу, какой старый анекдот. Избитый, с длиннющей бородой». Потом вдруг сделать серьезное лицо, посмотреть зрителям прямо в глаза и добавить: «Такой же, как мы все. А если кто-то и молод, то и он однажды состарится». А после спеть «Аккордеон» Эдит Пиаф. (Напевает песню). Отлично. Мы заплатим тебе за эту находку.

ХОКАН: Нет-нет, это нам не годится.

РАГНАР: Годится и еще как. Спасибо, Анжела!

ХОКАН: Посмотрим.

АНЖЕЛА: Ненавижу тебя.

РАГНАР: Спасибо, что пришла, Анжела, для меня так важно твое мнение. (Нарочито отворачивается от Анжелы, давая понять, что разговор окончен. Обращается к Хокану): Так, ну что же дальше? Может, мне спеть? Скажем, вот это:«What now my love»?

ХОКАН: Нет, петь еще рано.

АНЖЕЛА: (уходит, напевая) What now my love, now that you left me…[6]

ХОКАН: Она что, с утра уже навеселе?

РАГНАР: Раз она поет, значит, уже пьяна.

АНЖЕЛА: (Останавливается. Злой сарказм Рагнара, как всегда, глубоко ранит ее. Словно прямой удар в спину. В гневе она поворачивается.) Это я брала тебя с собой на концерты Джуди Гарленд. Это я научила тебя любить Пиаф.

Рагнар и Хокан обмениваются ухмылками.

ХОКАН: Анжела, милая, нам надо репетировать.

АНЖЕЛА: (Кричит) На этом месте должна была быть я!

СЦЕНА 3

В ПОХОРОННОМ БЮРО

В приемной похоронного бюро за столом сидят три сестры и женщина-священник. Маргарита в рабочей одежде стоит за стойкой в соседней комнате, она заполняет бланки и что-то пишет в блокноте формата А-4.

ЭВА: (с безграничным удивлением. Словно с трудом что-то припоминая) Каким был отец?..

ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: Да, что можно сказать о вашем отце? Каким он был человеком? Я, конечно, видела его несколько раз в последнее время, но он был уже очень болен.

ЛИЗА: Об отце? (смотрит на Гуннель).

Женщина-священник смотрит на Гуннель. Все смотрят на Гуннель.

ГУННЕЛЬ: Не надо на меня смотреть.

ЛИЗА: (еще более теряясь и смущаясь. Затем вдруг ее осеняет): Он любил море!

ЭВА: (с облегчением) И морские путешествия. Он любил плавать по морю.

ЛИЗА: Собственно, сообщение о его смерти в газете следовало бы разместить не под крестом, а под парусной яхтой. Прошу прощения, ведь папа ведь не был верующим.