Читаем без скачивания Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит"

Zampolit

Пулеметчик

Глава 1

Зима 1902

Дверь распахнулась и в помещение вместе с морозным паром ввалились человек пять городовых, в шинелях, митенках и башлыках по зимнему времени. Шедший впереди детина богатырского сложения слегка повел рукой и отодвинул меня с Тулуповым с дороги, отчего мы даром что не отлетели к стене.

— Всем оставаться на местах! — рявкнул один из полицейских среди топота сапожищ и звяканья портупей и сабель. — Остановите машину!

Печатный цех являл собой своего рода живую картину “Не ждали” или, скорее, финальную немую сцену из “Ревизора” — фараоны рассредоточились по типографии, большинство рабочих застыло, гремел вал, станок плевался листовками и двое плавно стопорили его работу.

— Остановить! — снова рявкнул городовой и двинулся в их сторону.

— Останавливаем-останавливаем, только резко-то нельзя, “американка”- машина нежная, вон, тигель-то качается еще… — попытался объяснить пожилой печатник в измазанном краской фартуке, указывая на чугунное творение бостонской фирмы “Планета” с рычагами, колесами и вертикальной панелью-талером. Напарник его, молодой и здоровый парень мрачно глядел на стражей закона, но подтормаживал ножным приводом, отчего и маховик начал замедлять вращение.

— Поговори мне! — сунул держиморда кулак под нос пожилому, тот только поклонился и отошел от машины.

В пропахшем запахом разогретой смазки, бумаги и краски помещении установилась тишина, ну почти — было слышно лишь как затихает станок, из которого выпала последняя листовка, рабочие отошли к стенам и замерли. И тут Алексей, ботаник и педант, двинулся вперед — вот уж от кого не ожидал!

— А что, собственно, происходит? На каком основании вы врываетесь в типографию?

— На основании постановления об обыске! А вы кто будете?

— Управляющий типографией Тулупов, — гордо выставил вперед жидкую бороденку Леша, — предъявите постановление!

— Сей секунд подъедет пристав, — прогудел городовой и словно в подтверждение его слов снаружи несколько раз тренькнул колокольчик запряженной в сани лошади и раздалось “тпррру!” Еще через минуту дверь открылась и в типографию вошел… разумеется, Кожин — я чуть не заржал.

— Николай Петрович! У нас с вами просто талант к встречам in improvisa adiunctis.*

* (лат) в неожиданных обстоятельствах.

Тот несколько оторопело глянул на меня и на автомате вынул из-за отворота бобровой шубы пакет с постановлением.

— Да уж, ничего не скажешь. Прямо даже боюсь представить, где свидимся в следующий раз.

Дверь снова бухнула и на сцене появился Митя Рюмкин, веселый и румяный с мороза.

— Давайте листовки! — радостно крикнул он, прежде чем его сграбастал за шиворот еще один фараон, появившийся у него из-за спины, и прятавшийся в тамбуре как раз на такой случай.

Кожин только криво усмехнулся, обвел глазами типографию и остановился взглядом на Алексее.

— Господин Тулупов, если не ошибаюсь? Извольте ознакомиться. — постановление перешло в руки “управляющего типографией”, а я все еще стоял у стены и наслаждался эдакой мизансценой.

Рабочие спокойно стояли по углам, кое-кто пытался стереть вечную краску с рук такой же заляпанной и промасленной тряпицей, полицейские переминались с ноги на ногу в ожидании команды приступить к обыску. Леша дочитал бумагу, передал ее обратно Кожину и сделал приглашающий жест:

— Прошу.

— Панков, двух понятых и посыльного к следователю, — скомандовал Кожин. Названный Панковым козырнул и молча вышел.

— Николай Петрович, присесть не желаете? — вступил в дело я. — Может, чайку с мороза? Митя, будь добр, распорядись.

Митя двинулся было к дверям, но был остановлен тяжелой рукой в вязаной перчатке, легшей ему на плечо.

— Не положено!

— Николай Петрович, ну ей-богу, что за нелепость?

— Гм. Михаил Дмитриевич, будьте любезны сначала объясниться, что вы тут делаете, а потом уж решим, за чайком бежать или в участок везти.

— Как что? Приехал забрать тираж листовок, — я откровенно наслаждался ситуацией и даже снял пальто с меховым воротником, оставшись в известном на всю Москву френче. Известном настолько, что среди москвичей, оказывается, бытовало твердое убеждение, что англичане для своих войск в Трансваале нагло слямзили фасон с “куртки инженера Скамова”, как меня тут величали. Бороться с такого рода городскими легендами — дело бессмысленное и на вопросы, как это британцам удалось, в зависимости от обстановки я глубокомысленно пожимал плечами или трагически вздыхал, но ничего конкретного не говорил, что только укрепляло эту версию, ну и мой авторитет до кучи.

— Не могу поверить, — пристально глядя на меня и скорбно покачивая головой протянул Кожин, — инженер Скамов, известный изобретатель, глава Жилищного общества, кавалер ордена Святого Станислава — и вдруг листовки! Как же это вы так вляпались, Михаил Дмитриевич?

— Да все этот артельный съезд, все силы вымотал, — я решил разрядить обстановку, а то сдерживаться от смеха становилось все трудней и трудней.

— Какой съезд? — оторопело переспросил пристав.

— Ну как же, сельских артелей Центральной России, под патронажем великого князя Сергея Александровича, вы что, газет не читаете? — я обернулся к вешалке с пальто и вынул из внутреннего кармана купленные утром газеты, в коих немалое место занимали репортажи с нашего съезда и протянул Николаю Петровичу, так и стоявшему посредине цеха в распахнутой шубе.

— Да причем тут съезд? — он, похоже, начинал злиться.

— На съезде завтра важное голосование, мнения разделились… — начал я уже серьезно. — Наша группа решила подготовить и напечатать листовку с нашими аргументами и раздать участникам, чтобы донести до каждого то, что мы считаем правильным. Вот, пожалуйста, — я повернулся в другую сторону, выдернул одну из пачки уже напечатанных листовок и подал ее Кожину.

Пристав бегло просмотрел ее и сморщился, будто сожрал лимон. По-моему, он даже тихонько застонал — еще бы, полтора года назад мы устроили московской полиции “волну телефонного терроризма” и в течении нескольких месяцев задергали ее сообщениями о том, что в той или иной типографии печатается нечто запрещенное. Естественно, никакой нелегальщины там и не было, некоторые печатни безрезультатно обыскивали по пять-шесть раз и к концу года полиция от любых подобных сведений просто зверела и отмахивалась. Чего мы, собственно и добивались, получив свободу рук на полгода. Ситуация поменялась после эпического старта “Правды”, когда охранители начали искать место ее издания и вернулись к обыскам, но вторая волна довольно быстро сошла на нет ввиду околонулевой отдачи — нашлась только одна маленькая типография, да и то, с нашей же помощью.

Вот и сегодня Кожин надеялся поймать настоящую рыбку, но челюсти полицейской щуки щелкнули впустую.

— Так что же, чайку?

Кожин страдальчески вздохнул, отвернулся и махнул рукой.

— Давайте. И лучше бы нам присесть где-нибудь.

— Алексей, — обратился я к Тулупову, — мы с господином приставом займем контору с вашего разрешения?

— Разумеется, чувствуйте себя, как дома, — это был фирменный стиль нашего “управляющего”, шутки только для своих.

Тем временем Панков доставил понятых, прибыл и следователь, начался обыск, а я, сидя за чаем с калачами, рассказывал Кожину о съезде, который нам удалось организовать не иначе как чудом, причем не одним.

Готовить его мы начали сильно загодя, когда стало ясно, что артельное движение “попало в точку” — если в первый год у нас было пять артелей, из которых выжило три, то на второй вокруг каждой образовался куст из шести-семи, а кое-где и десятка новых артелей, так что к осени 1901 года у нас их действовало примерно двести. А когда стало ясно что артели пережили неурожай значительно лучше, чем окружающие хозяйства, начался вал и к зиме в стадии формирования находилось еще девять или десять сотен. Ну и труды тут были не только наши, на старте нам очень помог пример фон Мекка, соседа первой артели в Кузякино, землевладельца и председателя правления Московско-Рязанской дороги — он начал создавать такие же артели для поставок продуктов своим путейцам. Глядя на него, подтянулись и другие, движение ширилось, так что пора было писать и типовой устав, и создавать объединения, и строить взаимный кредит и даже нечто вроде приснопамятных МТС — парков техники в ряде мест, где в локомобилях или там конных жатках была большая потребность.