Читаем без скачивания Солнце, сердце и любовь - Дмитрий Вощинин

Дмитрий Вощинин

Солнце, сердце и любовь

«Судьба мира покоится в тебе»

Часть первая

Ясным ранним утром молодой фараон Эхнатон вышел через анфиладу дворца на широкую залитую солнцем площадку с мраморными колоннами. Вдыхая сухой и прозрачный воздух, он с благоговением простер свои ладони к небу, искрящему солнечное тепло.

– Твои сияющие глаза прекрасны, всесильный Атон! Что может быть лучше добрых, наполненных жизнью лучей!

Атоном он называл золотой диск солнца, который олицетворял в его сердце любовь к жене, своим детям, окружающим и незримым подданным и всему созданному природой земному пространству.

Молодой фараон сам назвал себя Эхнатоном или «Живым духом Атона», хотя имя по династии ему было предначертано – Аменхотеп IV.

После смерти отца случайно выживший в младенчестве по стечению необъяснимых жизненных обстоятельств, Аменхотеп IV получил в наследство невиданную доселе власть над Египтом. Но она вовсе глубоко не занимала его, и только духовное общение с любимым Атоном вызывало в нем неописуемую радость жизни и прилив творческой мысли.

– Каждое око глядит на тебя, мой гордый Атон! И познал Тебя в целом свете один Эхнатон, – продолжал свое приветствие молодой правитель.

Тихие смиренные шаги сзади предупреждали о появлении жреца, который каждое утро объяснял фараону влияние сил неба и земли. Как и все придворные, он знал, что молодой фараон – человек нетрадиционных взглядов и даже не совсем чистых царских кровей.

В облике Эхнатона было, действительно, что-то неземное и загадочное. Его высокая, стройная фигура с громадной вытянутой кверху головой, необычной формы челюстью, выступающим вперед подбородком, выразительными толстыми губами и крупным чревом на фоне неба и яркого утреннего солнца вызывала у придворного подобострастное подчинение и трепетное уважение.

Жрец молчал, ожидая внимания правителя, и лишь когда взор фараона упал на него, негромко произнес:

– Луч пирамид не находит отклика, молчит и Великий Сфинкс… а силы земного огня тревожат дух умерших и живых.

После краткого раздумья Эхнатон произнес:

– Пожалуй, нам не стоит ждать помощи оттуда.

Правитель показал на звездное небо над пирамидами.

– Мы уж давно без внимания… Только дыхание Атона с нами… Он понимает и не оставит нас.

Жрец с чувством выполненного долга поспешил удалиться из поля зрения повелителя. Фараон же, не глядя на удаляющегося жреца, прошелся до балюстрады и двинулся в сторону дворца. А прекрасная Нефертити уже шла ему навстречу:

– Я рада встречать утренний свет вместе с Вами, мой любимый Эхнатон!

Фараон радостно посмотрел на нее.

– Ты же знаешь, дорогая, что свет и тепло восходящего солнца несут божественную искру в каждое человеческое сердце… Через нее мы познаем гармонию небес и ощущаем себя частью вселенной…

– Сегодня мне приснилась богиня Маат. С пером в руках она говорила мне о твоем бессмертии.

– Могущественная и справедливая Маат – сама истина проявления воли живого сердца. В нем свет духа и божественная истина бессмертия – любовь. Словно устремленные к нам доброжелательные руки она рождается от золотых лучей всемогущего Атона.

– Как ты прекрасно сказал, Эхнатон.

– Я задумал построить наполненную солнцем новую столицу Ахет-Атон, и в ней – дворец из белого, похожего на облако камня.

– Ты прав… Стены дворца надо покрыть орнаментными росписями, колонны с капителями в форме папируса и лотоса… Раскрасить и инкрустировать их цветным фаянсом, – мечтательно произнесла Нефертити, – А вокруг посадить цветущие сады… И тогда я возьму себе новое имя: Нефернефруатон.

Эхнатон с умилением посмотрел на свою обожаемую жену.

Было во всем этом духовное единство с ее мыслями, физическая радость очарования и понимания своей любимой половины.

– Великий Эхнатон, нельзя забывать, что на тебя устремлены тысячи глаз, и при всей твоей власти… они не всегда доброжелательны, – продолжала мудрая царица.

– Я знаю, дорогая… Но громадная власть губит сердце… А я хочу провозгласить независимую власть Единого Бога – Атона!

– Но невидимых врагов может уничтожить только сила власти.

– Только мне, фараону, предначертано видеть Священный кристалл и понять книги Тота… Я хочу быть проводником божественного миропорядка… Те, кто этого не понимает, никогда не постигнут истинную власть и могут принести лишь хаос… Без Атона – власть слишком груба, – Он перевел взгляд на жену, – Они, эти многие, как тень сфинкса, похожи на алчное чудовище и пожирателя мертвых – Аммита.

– Ты – фараон и можешь преодолеть все преграды, – восторженно произнесла царица.

– …Я призван научить людей чувствовать в себе частицу Бога.

– Как это правильно и верно, дорогой!

Фараон посмотрел на небо и произнес:

– Только Атон знает, что я – Сын Божий и человеческий.

1

Уже несколько дней Роман Григорьевич задерживался на работе.

Вот и сегодня он проводил спокойным взглядом торопящихся домой сотрудников, оглядел просторный в восточном стиле с арочными проемами и расписными потолками офис. Опустив глаза, он направился к своему зашторенному прозрачной ширмой месту руководителя.

Просторный резной стол, небольшая стенка для документов и широкое окно замыкали пространство этого подобия отдельного кабинета.

Роман Григорьевич выключил кондиционер, молчание которого сразу разрушило строгий распорядок рабочего дня.

Он приоткрыл окно и одиноко сел в массивное кресло. После дневной жары чувствовалось едва заметное дуновение обогревающего душу свежего воздуха с легким запахом цветения цитрусовых.

Перед глазами открывался сад с экзотическими деревьями на фоне безукоризненного газона и разрозненными кустами роз вдоль ограды.

Необычные для русского глаза пальмы, гранатовые, апельсиновые и фиговые деревья с их ажурными листьями за несколько лет жизни в этой стране стали для Романа Григорьевича привычным повседневным пейзажем.

Он достал початую бутылку виски, хрустальный бокал и наполнил его на треть. Огненно-прозрачная жидкость успокоилась в бокале и ловила остатки заходящего солнца. С удовольствием глядя на эти солнечные краски, он добавил содовой. После того, как напиток потерял яркость, он равнодушно взял его в руки и отвел взгляд опять за окно.

Роман Григорьевич сделал глоток и на минуту представил знакомую прохладу осеннего леса, речную рыбалку в тишине заходящего солнца, вечернее чаепитие на веранде, радостные лица любимых внуков.

Глаза отдыхали от повседневных дел, но на душе все-таки было немного тревожно.

Он откинулся глубже в кресло.

Неделю назад пришла телеграмма, что ему присылают замену. Обычно замену ждут, но в этот раз дело было совсем не так: ему намекнули, что пора и на покой. Это было несколько неожиданно, поскольку он всего на два года пережил пенсионный возраст.

Роман Григорьевич раньше не задумывался о своем возрасте, в том числе и в части профессиональной деятельности, грубых ошибок в работе не допускал, не имел даже замечаний. Более того, московское руководство его часто ставило в пример.

Из краткого сообщения следовало, что на его место назначен молодой незнакомый ему сотрудник практически из другой системы.

Времена нынче были непредсказуемы, и здесь вдалеке от столицы трудно было реально оценивать обстановку кадровых вопросов.

«Видно, кому-то понадобилось теплое место для своего родственника или знакомого», – думал про себя Роман Григорьевич.

Не трудно было представить, что новый преемник наверняка не имеет опыта подобной работы.

После определенных политических и экономических потерь, обрушившихся на нашу когда-то процветающую и верящую в незыблемость своих поисков страну, ему было горько ощущать себя с накопленными знаниями не востребованным или оцененным формально и вовсе не по достоинству.

«Руководство могло бы обсудить этот вопрос со мной во время командировки в Москве три месяца назад», – продолжал он рассуждать.

Но в памяти этого периода остались только доброжелательные улыбки и стандартные напутствия. Напрягало в связи с этим отсутствие простого человеческого участия.

Хотя искренность в профессиональных отношениях у нас в моде никогда не была, все-таки такого формализма он раньше не мог себе представить. И сейчас его доставали эти неприятные мысли.

Он вспомнил, как сам первый раз попал заграницу. За спиной был институт, академия, неплохое знание английского. Кругом тогда были добрые старшие товарищи, которые прощали первые ошибки и назидательно учили быть самостоятельным. Теперь он был готов к этому сам, но раздражали, как сейчас принято говорить, «новые» подходы в работе. В отличие известной всем стратегии прошлых лет, поражало отсутствие доступной информации в планах государства. Она распространялась на определенных уровнях организационных структур, и не каждый мог осознать суть задуманного. Бросалось в глаза, что все решали «большие» деньги с далеко не государственным интересом.