Читаем без скачивания Дети мёртвых - Эльфрида Елинек

Эльфрида Елинек

Дети мёртвых

Из всех тех, кому я обязана бесценными побуждениями, хочу в особенности поблагодарить исследователя сатанизма Йозефа Дворака.

ПРОЛОГ

НАД СТРАНОЙ ДОЛЖНО БЫТЬ просторно, чтобы дух носился над водами, не ведая стеснения. В некоторых местах он возносится на три тысячи метров. Эта страна извела столько природы, что — наверное, в возмещение своего долга перед ней — на людей не скупилась: едва надкусив, тут же и выбрасывала. Великих мёртвых этой страны, если уж поимённо, звали Карл Шуберт, Франц Моцарт, Отто Гайдн, Фриц Ойген Последний Вздох, Зита Циттер, Мария Терезия, включая то, что породила Военная академия в Винер-Нойштадте до 1918 года и в Сталинграде 1943 года, и ещё несколько миллионов раздавленных. Итак, место событий и сбыта, а к денежному обращению принадлежит и оборот туристов, в который если попадёшь, то выйдешь из него новее и лучше — не то что деньги, вышедшие из обращения, — но стоишь уже гораздо меньше, поскольку бюджет истрачен на покупки. Но он окупился. Некоторые при этом, к сожалению, срываются и терпят крах. Мы находимся (и находим наше положение очень выгодным!) в одной австрийской деревне — вернее, на её дальнем краю, который уже забился в щель горы. Это скорее окраина туризма, почти что неисследованная. Сюда приезжают разве что старые люди и семьи, богатые детьми, поскольку здесь бедные возможности для развлечений и спорта. Зато скатертью дорога и дремучий лес. И дивные горы высотой до двух тысяч метров, а то и выше; но это ещё далеко не Высокие Альпы. Походные тропы, ручьи, чистая речка, но если техники откроют шлюзы слишком резко, то грязь задушит всю форель, и она будет плавать брюхом вверх, сверкающими тьмами тем, которые только-только пустились в свой поистине волнующий путь, огибая мосты и гоня отдыхающих, которые стремились в гостиницу, прилепленную к скале, куда можно пробраться лишь нехоженой тропой да по мосткам, по жёрдочке — подобию куриного насеста.

Некоторые из отдыхающих сегодня записались на экскурсию. Они хотят осмотреть дикие альпийские окрестности с их озёрами и маленьким замком эрцгерцога Габсбургского, который взял в жёны дочь почтмейстера из Аусзее и после этого изрыл всю землю как крот — ведь помимо дочерей на земле было и под землёй кое-что для сыновей: железо, которое годилось в переплавку и в перековку мечей на орала и наоборот, — уж они всегда рядом, неразлучно, душа в душу мать. Земля даёт руду, а бойцы-молотобойцы, короли наковален из Мюрцфурха, и железные короли из Вены взамен возвращают земле пушечное мясо. В этих краях, значит, есть на что посмотреть, если кто интересуется историей жезла и железа, державы и скипетра. Холодный свежий воздух. Заранее заказанный микроавтобус останавливается перед гостиницей, стреноженной в одно целое с крестьянским хозяйством и пансионатом. Записались на экскурсию всего шесть человек. Двое из них — супружеская пара из Рура — толкутся у входа, переспрашивая друг друга, не забыл ли кто чего, и уточняя, где они будут обедать (включено в стоимость); вскоре к ним примыкает одинокая дама из Халле, поболтать, простоит ли погода, подходяще ли они оделись и не будет ли их экскурсоводом один из потомков эрцгерцога. И нельзя ли будет полюбоваться тем знаменитым растением «мужская верность», которое господин Габсбург посадил в саду собственноручно в честь возлюбленной дочки почтмейстера. «Крайслер-вояджер», который намерен прихватить экскурсионную группу суёт свой тупой нос на парковку, он уже почуял живую добычу. В его власти решать, кого он доставит до места и в каком состоянии, у него под капотом дикое количество лошадей. Шофёр уже немного выпил, но это ничего, здесь все всегда выпивши, таков уж местный обычай, и чемпионы страны каждый вечер собираются у гостиницы и выступают друг против друга в отборочных соревнованиях. Но наутро, в восемь часов, игроки отборочного круга не играют, отдыхают от вчерашнего. Когда трое пассажиров уже заняли три лучших места впереди, готовые предаться водянисто-серой дороге, стиснутой и только что не сплюснутой со всех сторон сочной зеленью, тут и появились остальные четверо — стоп, но один лишний, — ничего, в тесноте да не в обиде. В отпуске люди наглеют, чего дома бы им никто не позволил. Молодой человек заранее не записался, а хочет поехать. Две другие, явно мать и дочь, причём и дочь уже не самая младшая, тоже не хотят ни отказаться от поездки, ни разлучиться. К тому ж старушка хочет непременно сидеть впереди. Но это не выходит. Зато входят, наконец, все, потеснившись. Не такие уж мы и толстые, шутят экскурсанты. Им приятно быть в компании. В воздухе разлита таинственная сага о том, что впереди чудесный день и что люди хотят что-то познать, чтобы лишний раз убедиться в своей принадлежности к этому миру.

Прошло уже некоторое время, а солнце поднялось невысоко и переводит дух перед обедом, зато машина, гляжу, поднимается медленно в гору, всё выше, и выше, и выше стремительный взмах наших крыл. За бортом, кажется, тепло. Люди на велосипедах показывают свои тела. Змея дороги извивается, как живая. Горная панорама раскрывается здесь, в так называемых Нижних Альпах, во всей своей красе, вершины выступают вперёд и туг же тонут в солнце, убаюкивающе урчит мотор. Добрались до перевала, и теперь всё покатится по наклонной плоскости. Ливни лета, поплясавшие здесь вдоволь, часть дороги унесли с собой, стянули в реку. Красивые красно-бело-красные пластиковые ленты натянуты между столбиками там и сям, где размыло асфальт: осторожно, водители и другие участники дорожного движения! Ткм, где раньше была прочная обочина и всегда можно было разъехаться, если навстречу попадался грузовик, теперь всё разъехалось, край обвалился, и на боку дороги зияет рваная рана. И не надо погружать туда копьё, чтоб убедиться, что рана настоящая. То и дело попадаются знаки ограничения скорости, здесь велено ползти. 1Ълос из города Халле-на-Заале на чужеродном немецком требует придерживаться запрета, древние страхи дрожат в лапках у этой женщины, но в здешних краях не так строго придерживаются запретов властей, которые нас поедом едят, лишая последней радости. Начальство здесь считается врагом, с которым полагается бороться. Поэтому мы едем шестьдесят, уж как-нибудь проскочим! Но это же самое место решил проскочить и туристический автобус. Какая досада. Этот мастодонт, расписанный рекламой, здесь однозначно самый крупный зверь. Тому чудовищу, которое месяц назад откусило кусочек дороги и изрыгнуло его в ручей, нежданно-негаданно подан десерт, который оказался ненамного вкуснее. Не хватает гарнирных украшений, но ничего, мы их добавим: вот этот окровавленный жакет, к примеру, совсем неплох, а вон там слетевший с ноги башмак, — да, немного асимметрично, второго-то нет, второй по-прежнему плотно сидит на вывернутой стопе. А что там делает микроавтобус, почему он валяется на спине, как жук, опрокинутый пинком великана, задрав все четыре колеса, которые продолжают бессмысленно вертеться вхолостую? А вот лежат четыре личности, выброшенные из машины, — разумеется, были не пристёгнуты и теперь, как разноцветные кучки крема и взбитых сливок, украшают крутой склон, сбегающий к полноводному ручью, прихватив с собой обломки дороги, которые не успели убрать. Там и сям — вывороченные с корнем деревья, которые, правда, на счету у паводка. Вывернутый молодой человек, две подвернувшиеся женщины, старуха, вопящая, как грешница перед причастием, — быстро-быстро! — чтобы успеть издать ещё пару воплей, пока не свернулась лавочка уличной торговли людьми. Фигурки подломлены, руки воздеты, будто бедняги не то ликовали, не то шли сдаваться. Их перечёркивает горный ветерок. Колёса вертятся и вертятся. Шофёр зажат в кабине, руль впился ему в грудь, изо рта ещё слюнки текут, а выпить уже не придётся, его оторвали от стойки, за которой бармен, держа в руках полупустой сосуд его жизни, только приготовился налить. Кажется, он всё ещё упирается против тех, кто правит у руля. Люди наверху выходят из автобуса и своим ходом, тоже крича и плача, пытаются спуститься вниз, на склон, покроплённый рассыпанными крошками людей. Высокие ели стремятся вверх. Птицы подняли крик, что им помешали, но в глубине души они равнодушны. Водитель автобуса что-то бубнит себе под нос, усевшись на подножку вверенного ему опасного колосса. Пряный, настоенный на травах горный воздух полезен, что бы ни случилось. Шофёр, как и его пассажиры, голландец и ничего не понимает здесь: ни гор, ни мира, ни убитых — горем и просто убитых — людей. Что за люди — считают себя хозяевами своей судьбы, а сами не могут справиться с управлением. Многие сокрушены, прогалина раскрылась, деревья расступились, давая место озарению, которое освещает всё и для газет, и для телевидения. Жители местного уровня скатываются к жертвам кубарем по склону, как камнепад. Сверху, с просторного балкона, с веранды ресторана для туристов, ссыпалось ещё больше люда, который на сей раз пережил погибших и так переживал, что препятствовал спасательным работам. Всё по-отпускному ярко, пока не опустится вечер. ТЬгда они натянут куртки. Как расшалившийся пёс, природа скачет вокруг своих гостей, вертится волчком, подбросит их вверх, а поймать забудет, отвлёкшись на кем-то брошенную палку; природа то капризно налагает лапы на одного или на другого, то снова отпускает его, не замечая, что товарищ по играм полностью раздавлен и растерзан. Она обнюхивает его останки, воет в белый свет, пока не стемнеет, и тогда она заводит совсем другую песню. Природа! Размашисты её скачки, объёмисты её космические аппараты, которые уже на взлёте. Неодолимо притягательны эти рассыпанные по склону фигурки, раскинутые руки, разверстые рты, полные молчания. Обломанная ветка, вялый лист, отрезанный ломоть. Громоздится человеческий отвал в полуденном тепле, ландшафтный вид, которым кормится страна. Отвалы тянутся по склону вверх, до придорожных ресторанчиков, и даже втягиваются внутрь, туда, где оставшиеся в живых продолжают лавировать и спасать своих от свалки; они уцелели и могут пока выкладываться на тренировочной тропе, проложенной в лесу. Тёмный лес — в заключение, ему лишь подол оторвало прошедшим ливнем, но скоро явится бригада и снова подошьёт его и нас прихватит, если мы посмеем удирать быстрее тридцати километров в час. Идёмте уж пешком в высокоствольный лес! Солнце направляет лампу нам в лицо, нам кажется, что свет впереди — это зеркало, и бьёмся головой о камень, который и есть мы сами. Так мы срываемся в высокогорную долину, собаки лают, что-то хватает нас за шкирку, но не собаки, на сей раз пусть они нас подстрахуют.