Читаем без скачивания Том 10. Вечера княжны Джавахи. Записки маленькой гимназистки - Лидия Чарская

Лидия Алексеевна Чарская

Полное собрание сочинений

Том десятый

Для детей среднего и старшего возраста

С рисунками

Вместо вступления

Шелестят густые чинары в большом, тенистом саду, Шумят ветры, плещет река под горою, стонут гулкие обвалы в далеких горах… Тссс! Затихни, природа, и внимай сладкому голосу ночного певца. Поет буль-буль (соловей) сладкоголосый, поет чудесную песню на розовом кусте. Тише, ветры, тише, Кура темноводная, тише, далекие горы, — слушайте все песню буль-буля в задумчивой восточной ночи, слушайте внимательно!

И замолкают чинары, и звенит соловьиная песнь.

Не то быль, не то сказку поет задумчивый певец. И весь сонный Гори, с его ароматными садами и зелеными виноградниками, с его оживленным базаром и узкими улочками, слушает соловья.

Его дед, такой же, как и он, певец восточной ночи, передал сыну эту песнь. Сын научил ее петь своего сына.

«Здесь, в этом забытом гнезде над Курой, в предместье Гори, — поет он, — жил когда-то знатный грузинский батоно — господин — князь Георгий Джаваха-оглы-Джамата. Он был храбрый офицер. Пускался в далекие Дагестанские горы, усмирял восставшие аулы и дружил с покоренными лезгинами, как свой брат-кунак (друг, приятель). И сердце свое отдал черноокой лезгинке из аула Бестади, увез в свою усадьбу и сделал своей женой.

Отец девушки, Хаджи-Магомет, долго не мог простить свою дочь, изменившую вере отцов и принявшую христианство… И только рождение внучки, княжны Нины, вернуло гордому старику угасшую было любовь к дочери.

Как цветок весенний, как роза Алазанской долины, росла девочка Нина, христианское дитя, с душой свободной, как горы Дагестана, и смелой, как у кавказского орла…

Малюткой была княжна Нина, когда умерла ее мать, тосковавшая по родному аулу, по суровому отцу и далекой родной земле, — и осталась осиротевшей птичкой в доме отца.

Росла юная княжна, удивляя людей, своей смелостью, ловкостью и неслыханною удалью. Она скакала по горам на своем коне, джигитовала на диво, карабкалась, как дикий джейран, по утесам. А какие песни она пела со своей молоденькой теткой, сестрой матери, Бэлой, приезжавшей к ней в гости, в Джаваховский дом, из родного аула Бестуди!..

По вечерам слушала она рассказы старой Барбалэ, верной доброй служанки, вынянчившей черноокую Нину. Мастерица была старуха рассказывать. И, словно птичка по осени, затихала юная княжна, внимая ее словам…

Восторженно слушала ее Нина. Слушала у дымящегося бухара (камина), на кровле Джаваховского дома при лунном свете, и под тенью утеса в горах, и в саду, под навесом густого каштана.

Нет старушки Барбалэ давным-давно на свете, а сказания из далекого прошлого Кавказа реют в воздухе, как птицы, нашедшие гнезда в одичавшем тенистом саду Джаваховского дома. Их шепчет Кура многоводная, их сказывают густые чинары, их повторяют розы, их поет горийский буль-буль с серыми крылышками в тихие благовонные летние ночи.

Вечера княжны Джавахи

Сказания старой Барбалэ

Глава 1. Пастушок Бессо

Уморилась за день старая Барбалэ. Пекла для гостей абрикосовые и каштановые пироги, варила шербеты. То-то было дела. Приехали с батоно-князем пятеро товарищей-офицеров, приехал из аула дедушка Хаджи-Магомет с дочкой Бэлой, младшей сестрой покойной княгини. Пили, ели, лезгинку плясали…

И всех больше отличалась ясочка черноокая, десятилетняя Нина-княжна.

Девочка цветет, как персик, а уж пляшет-то, пляшет!.. Отродясь не видела такой пляски старая Барбалэ. Потом сам князь-батоно, хозяин дома, играл на чиунгури (любимый музыкальной инструмент у грузин, род гитары), все пели хором, а Нина — всех звонче. Старый денщин, казак Михако, сморгнул на седой ус скупую слезу, слушая свою маленькую госпожу-джан; а молодец-наездник Абрек, седлая в конюшне офицерских коней, говорил, сверкая черкесскими глазами:

— Аллах взял жену от батоно-князя в рай Магомета, зато княжной-соловушкой, дочкой-певуньей вдового мужа осчастливил…

К ночи только разъехались гости.

Хаджи-Магомет, тесть князя Георгия Джавахи, уехал к себе, в горы. Дочку Бэлу гостить у внучки, у княжны Нины, оставил. Офицеры в лагерь умчались.

Барбалэ управилась на кухне, прилегла у себя в каморке на тахте. Думала о суетливом дне, о добром князе-батоно и лезгинке и пении маленькой княжны.

Вдруг в окно раздался стук.

— Тук-тук! К тебе пришли мы, старая Барбалэ, открывай.

— Кто вы?

— Я, твоя Нина-джан, да Бэла-горянка — птичка залетная из Дагестанских аулов… Открывай, роза сердца моего!

Голосок звенит и рвется. Видно, смешно самой старую, уродливую Барбалэ называть розой. Но от души это. Не видит старых морщинистых щек Барбалэ княжна Джаваха; видит только верную, преданную Джаваховскому роду, любящую душу. И сама любит, ой, как любит свою старую служанку Барбалэ!

— Открывай, звезда моего неба, открывай!

Звякнула задвижка. Дверь распахнулась.

Стоят обе девочки, тетка и племянница: пятнадцатилетняя джигитка Бэла в своем национальном костюме и красоточка-княжна, со смоляными кудрями, в белом бешмете. Обвили головы одной чадрой (покрывало, которое набрасывают на себя женщины-мусульманки), совершенно закрывая им лицо от взоров посторонних мужчин, смотрят бойко, улыбаются лукаво и моляще.

— Зачем пожаловали, баловницы-певуньи?

— Сказку, сказку нам, старая Барбалэ!

— Проказницы, ночь скоро, луна встала. Спит Гори… Соловьи поют, а вам сказку… Кш… кш… кш… прочь отсюда!.. Покой дайте старой Барбалэ!..

Засмеялась, подпрыгнула княжна, повисла на шее старухи, в то время как Бэла растерянно стрельнула из-под чадры газельими глазами.

А Ниночка ластится, воркует, вьется вьюном, целует морщинистые щеки Барбалэ.

— Солнце мое, бирюза души моей, сердце мыслей моих, драгоценное сокровище моих желаний, звезда полночная, восход багряный, цветок душистый, сладкая роза мысли моей, расскажи нам сказку, милая, добрая Барбалэ!

Ну как тут устоять?

И забыты вмиг дневная суета, усталость, заботы по дому и кухне…

— Садитесь уж, коли пришли, полуночницы, — ворчит Барбалэ, — будет вам сказка… Ладно уж, в последний раз… Только не простая сказка, что люди выдумали на досуге, а старинное сказание, которое деды рассказывают внукам, а те опять своим внукам, в саклях и аулах, по всему Кавказу… Садитесь, сейчас начну рассказывать.

Козочкой взлетела на тахту Ниночка-княжна, увлекая за собой молоденькую тетку, прильнула чернокудрой головой к Барбалэ. Серной метнулась к окну, распахнула его широко.

Тени от исполинских чинар, лунный свет, аромат роз и азалий и песнь соловьиная ворвались в горницу. Точно сладкие благовония разлила в природе восточная красавица-ночь. Душисто, нежно и царственно-прекрасно ступала она по саду.

Задумалась Нина… Задумалась Бэла… И старая Барбалэ задумалась тоже. Чарами ночи сковало всех троих, и тут Нина сказала:

— О, как хорошо! О, моя родина! О, мои восточные ночи! О, мои звезды, чинары и розы!.. Говори мне скорее печальные сказки, Барбалэ! Говори, рассказывай о горе людском и бессилии, о славных подвигах джигитов, о проделках горных разбойников-душманов, о чем хочешь, но только скорее, скорее… или я умру от нетерпения!..

Погладила морщинистой рукой старуха головку Нины и сказала:

— Слушай, княжна Джаваха, слушай, роскошный бутон черной розы, алмазная роса жемчужных цветов, и ты, Бэла, первая красавица среди лезгинских невест, слушайте обе…

Тихо стало в горнице… Только изредка доносился оттуда, из сада, через открытое окно, шелест ветерка и нежные звуки соловьиной песни…

Старая Барбалэ начала свой рассказ…

Высоко, высоко вздымаются горы… Над ними синее небо и Престол Всевышнего, белые облачка, дымчатые покровы ангельских одежд. Под ними бездны, где носятся злые духи, шайтан и черные стражи его… А между вершинами — хребты, горные тропинки и уступы, быстрые потоки речные, нежные благоухающие долины, полные душистых цветов…

В этих долинах, крошечных, пас когда-то мальчик Бессо своих коз и баранов.

Был Бессо юн и смел, как молодой орленок, и силен, как барс весною, и быстр и ловок, как серна гор… Тело его, бронзовое от загара, опалено кавказским щедрым солнцем, обветрено родимыми ветрами смуглое пригожее лицо. Он — сирота Бессо и ходит в лохмотьях. Он — пастух. Аул кормит его за то, что он пасет баранов и коз… Но богаче богатейшего бека, наиба селений, он, Бессо… Эти горы — его. Это небо синее, как волны далекого моря, — тоже его. И тропинки, и горы, и бездны — все принадлежит ему одному, Бессо. О, Боже, Создатель мира, как он богат, этот Бессо!