Читаем без скачивания Умереть не получилось - Любовь Русланова

Умереть не получилось

Любовь Русланова

© Любовь Русланова, 2016

ISBN 978-5-4474-3243-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Эта история была оформлена в формат книги, как это ни странно звучит, от усталости. Усталости от непонимания вокруг, от обесценивания прожитого мной опыта и его влияния на жизнь сегодня, от советов и рекомендаций, в которых я просто не нуждаюсь. Не потому, что страдаю манией величия или не ценю заботу о себе, а просто потому, что жизнь уже обо мне позаботилась и подарила бесценный опыт, который опытом стал сейчас, сегодня, а когда-то едва не убил. Конечно, моя история не единственная и не уникальная, но я редко встречаю подобное на бумаге и не могу провести сравнительный анализ. Могу лишь рассказать свою историю: как было, без преувеличений, но и без преуменьшений. На моем пути встретился целый ряд тяжелых физических испытаний, каждое из которых, а тем более все вместе, могли сломить, но так не сложилось. При этом я – обыкновенная молодая московская девушка, каждый день нахожусь среди вас, ем ту же еду, дышу тем же воздухом и с таким же интересом читаю вдохновляющие меня истории. В тридцать лет имею за плечами нестандартный набор медицинских историй, пожизненную группу инвалидности и совсем иное после всего этого отношение к качеству жизни.

Все изложенное полностью основано на реальных событиях, написано спустя полгода после последнего удара.

11. Ходить будем?

Я сейчас вообще плохо понимаю, как взрослые люди, считающие себя более-менее адекватными, в добром сознании и ясном уме, идут на развлечения для своих детей в виде катания с необорудованных зимних горок. На нашей горке – крутой уклон, впереди – река, пусть замерзшая и в виде толстого льда, но опасности от этого не меньше. По площади всего этого «склона» хаотично растут деревья, многие из которых появились здесь, вероятно, задолго до сегодняшней Москвы. И вот среди этих деревьев как-то образовались ледяные горки шириной от метра до всех трех. Множество детей, ледянки, картонки, какие-то подручные приспособления для большей скорости движения!.. Некоторые дети – в обнимку с родителями, что, возможно, прибавляло их «поездкам» безопасности.

Долго решаем, как же нам троим съехать с этой прекрасной горки, так, чтобы весело, задорно, без последствий. Нашему самому старшему мозгу в группе из трех сестер было на тот момент восемнадцать лет, и рассуждения-то были вполне здравыми, и подготовка – как в трансатлантический полет.

«…Так, я сяду первой, ты, Люба, сзади держишься за меня, а маленькая Аня – за тебя, я буду всем управлять и, если что, скажу тебе, что делать».

«…Нет, так Аня может не удержаться, отцепиться и отлететь куда-нибудь, давай ее посадим вперед, ты держишь ее, я – тебя, – сзади, в общем-то, управлять даже и проще».

«…Хотя, нет, сажать маленького ребенка первым (мало ли, врежемся куда-нибудь) – это как-то опасно. Ты садишься вперед, Аня держится за тебя, а я держу Аню и управляю всем процессом».

Бинго! Поехали!

В первые секунды было действительно очень весело! Скорость наша композиция набрала достаточно быстро, все кричали, никто ничем не управлял. Красота! Мимо пролетали размытые образы деревьев, впереди – бесконечная горка и… абсолютная неизвестность в конце. Конец случился раньше, чем должен был. В какой-то момент времени мы все поняли, что на бешеной скорости летим прямо в большое дерево, которое уже не объехать и не остановиться перед ним. Оно летело на нас с еще большей скоростью, чем мы на него, времени для принятия решения было ничтожно мало. Но решение молниесно появилось, максимально разумное из всех возможных на тот момент: старшая сестра сильнее схватила пятилетнего ребенка и вместе с ним вырвалась из нашего трио, что дало мне дополнительный толчок и развернуло мой корпус. Толчок пришелся напрямую в дерево аккуратно всей поверхностью спины. Одиннадцатилетней спины…

Я очень любила такие семейные вечера, потому что они были редки. Все дома, на тридцати восьми квадратных метрах общение просто неизбежно, пахнет чем-то вкусным, можно смотреть телевизор. После произошедшего мне хотелось больше внимания, – я же была самой пострадавшей и одновременно спасителем, но все было обыкновенно. Помню, что лежала на общем диване, что не всегда было физически возможно, и как-то мне становилось все больше не по себе. Вот то самое чувство или ощущение, когда в комнате много народу, но при этом нет никого. Не знаю, что меня выдало – бледность ли, вялое кряхтенье, тяжелое дыхание, необычно малая подвижность. Помню вопросы о том, что, как, где, как давно болит. И помню одно – очень сложно было дышать, каждый вздох сопровождался дикой болью где-то в груди, причем, чем дальше, тем больнее. Не могу повернуться, не могу встать, хочу плакать, но это тоже больно, плач провоцирует сбитое дыхание. Все начинают суетиться, мне хуже…

Скорая помощь, мигалка, сирена, не помню, кто был рядом, так как сознание все с большей скоростью меня покидало. В карете скорой помощи ужаснула маска, которая была призвана меня спасти, но от нее так язвительно несло резиной или чем-то еще, что казалось, что на меня ее надели, чтобы убить. Была ночь, и, видимо, не все нужные мне тогда врачи были на местах. Пока их искали, я отключилась совсем.

Следующее, что помню, причем, так, как будто я смотрела на все это со стороны (сейчас меня это пугает – известно, что так бывает уже после смерти): пять-шесть взрослых мужчин стоят над маленькой раздетой девочкой, лежащей на кушетке посреди большого полутемного зала, и оживленно обсуждают план действий. Кажется, тогда же был сделан и рентгеновский снимок моей спины, не помню. Мужчины спорят, голоса завышенные, периодически звучит это пресловутое «времени нет». Быстрыми движениями они спасают девочку: кто-то тянет, кто-то дергает, кто-то держит. И запомнился последний в ту ночь вывод: «на растяжители, килограмм по пять на плечо минимум на месяц». Тогда это показалось каким-то страшным приговором. По сути, во многом так и было.

Жутко прозвучал диагноз: компрессионный перелом позвоночника, четвертый-пятый позвонки грудного отдела с зажимом нервных окончаний, в том числе отвечающих за дыхательный процесс. Суть компрессионного перелома заложена в самом его названии – позвонки смещаются из своего обычного положения, сжимаются друг с другом, и каждый из них перестает полноценно отвечать за свой функциональный участок. Нервные окончания между позвонками зажимаются или в отдельных случаях деформируются.

Кажется, мне все-таки что-то вкололи или увеселили ужасной резиновой маской, потому что следующее, что я помню, – это уже палата, ясный день и мое совсем необычное положение. Наклон кровати – примерно тридцать градусов, голова – наверху, ноги – внизу. Почему не съезжала вниз? На каждое плечо прикрепили по массивной жесткой петле, к которой были подвешены железные грузы, в свободном режиме опущенные вниз к полу. Вся конструкция была призвана растягивать мой позвоночник и возвращать его в исходное положение. Никаких поворотов, для отдыха редко и ненадолго можно было перевернуться на живот. Положения на боку, полулежа, сидя – под страхом смерти. В туалет возможно было ходить только в судно, помыться с помощью кого-то, лежа на каталке, питаться с еле приподнятой головой. И это все в одиннадцать лет, когда до спокойной юношеской подвижности еще было далеко.

Окружали меня девочки моего возраста или чуть старше. Все они носили гипс, но при этом были подвижны и достаточно дееспособны. Мне же уже тогда казалось, что жизнь моя остановилась. В голове мелькал миллион вопросов: как же учеба, спорт, домашняя работа? Как можно пролежать неподвижно целый месяц? А там еще что-то говорили про полугодовой период восстановления и реабилитации, в который совсем, ни при каких условиях не разрешалось просто сидеть, так как нагрузка на позвоночник в этом положении максимальная.

Находясь на перепутье между возрастом ребенка и подростка, я с трудом приучила себя ходить в туалет в вечно холодное эмалированное судно, после чего еще каким-то необъяснимым мне сейчас образом проводила ритуалы элементарной гигиены. Самым страшным было «наделать больших дел» и попасть в перерыв работы санитарок, когда вынести всё это было некому. Дети жестокие, поэтому от соседок по палате помощи я не ждала никогда. А вот пакостей – за милую душу. Ну, не способны дети проживать достойно взрослые проблемы.

Это я понимаю сейчас, тогда же этот день стал знаковым и запомнился на долгие годы. Кажется, я до сих пор помню, какая в тот момент передача шла по телевизору, звуки из которого доносились из общего коридора. Я стала старожилом в своей палате, даже со сложными переломами никто из моих соседок не задержался дольше двух недель. И вот в какой-то момент меня окружили барышни старше меня, к которым приходили мальчики, преимущественно по вечерам. Девочки готовились, красились, ждали. Мое же неповоротливое, да и никому не видное под одеялом тело специальной подготовки не требовало. Чистота моих волос и всего прочего зависела от частоты посещения меня родственниками, мытье происходило только с их помощью в положении лежа на каталке.