Читаем без скачивания Свежие кости. Файл №215 - Крис Картер

Крис Картер

СВЕЖИЕ КОСТИ

— Вперёд, обезьяны! Или вы собираетесь жить вечно?

Что проросло — то привилось.

Звёзды слов — или крест на словах.

Жизнь без любви — или жизнь за

любовь…

Всё в наших руках!

Дом семьи Мак-Альпин

Фолкстоун, штат Каролина

Однажды, ясным солнечным утром, проснувшись после беспокойной ночи, рядовой армии США Джек Мак-Альпин почувствовал, что сходит с ума.

Несколько дней назад Джек, и раньше не отличавшийся склонностью к чревоугодию, ни с того ни с сего вдруг окончательно потерял аппетит. За обедом, отодвигая в сторону тарелку с почти нетронутым салатом оливье, который с таким мастерством готовила его жена, Джек поймал себя на мысли, что не может смотреть на еду без отвращения.

Дальше — больше. Начались головные боли, тошнота, несколько раз страшно сдавливало грудь, перед лицом начинали скакать радужные пятна. По ночам Джек ворочался с боку на бок: беспричинная тревога не давала ему надолго погрузиться в забытье. Но кошмары этой, последней, ночи по своей яркости и реалистичности превзошли всё, что Джеку доводилось видеть во сне прежде.

Сначала виденье совсем не было похоже на кошмар. Перед Джеком медленно, как на параде, проходила бесконечная череда лиц: знакомых и незнакомых, весёлых и грустных, искажённых яростью и непроницаемо-бесстрастных, мужских и женских, лиц людей всех типов, рас, цветов кожи — бесконечный Вавилон, безумие столпотворения. Потом из водоворота физиономий выплыло одно единственное, принадлежавшее кому-то страшно знакомому, — но во сне Джек мучительно не мог вспомнить, кому именно. Лицо приблизилось, увеличилось, заслонив и оттеснив все остальные, и черные, пронзительные глаза буквально впились в Мак-Альпина, прожигая насквозь, до самого донышка… Потом физиономия потекла, меняя форму, сложилась сначала в морду демона — остроухого, с ожерельем из человеческих черепов, с живой змеей, вплетенной в волосы, — а там и вовсе в нечто непредставимо — бесформенное. Но затягивающие черные дыры глаз оставались неизменными — и почему-то именно они, в полном соответствии с причудливой логикой сна, вселяли неизъяснимый ужас…

Кошмар оборвался на самой высокой, пронзительно — дребезжащей ноте. Какое-то время Джек лежал, тяжело дыша и прислушиваясь к бешеному стуку мечущегося в груди сердца. Снова заснуть Мак-Альпину удалось только под утро, но стоило ему погрузиться в животворную купель временного небытия, как на рядового обрушилось новое видение, не менее вещественное и реалистичное, чем предыдущее.

Джеку снилось, что его похоронили заживо. Он лежал в кромешной темноте, на жестком, холодном ложе, плотно стиснутый со всех сторон. Откуда-то сверху, из неимоверного далека, в могилу проникал рокот большого барабана и ритмичный топот многих ног. Но почему-то, слышан чувствуя чужое присутствие, Джек не мог шевельнуть даже пальцем, закричать, позвать на помощь. Именно в беспомощности, обреченности и заключался главный ужас положения. «Аромат» свежей земли забивался в ноздри — никогда раньше Мак-Альпин не ощущал во сне запахов в прежних сновидениях он был словно лишён обоняния…

Джек проснулся в холодном поту за четверть часа до сигнала будильника. Его поташнивало, голова гудела, в висках шагала кровь — словно от тяжелого похмелья. Осторожно, стараясь не разбудить Робин — жену, дремлющую рядом, — Мак-Альпин выбрался из-под скомканного одеяла и, покачиваясь, побрел в сторону ванной…

Он уже вытирался жестким вафельным полотенцем, когда под дверью послышались торопливые шаги.

— Джек! — встревоженный, хрипловатый со сна голос жены заставил рядового болезненно сморщиться, — Все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Словно откликнувшись на ее слова, в отдалении заплакал ребенок.

«…И здесь нет покоя!» — Мак-Альпин раздраженно швырнул скомканное полотенце в раковину и распахнул дверь.

Жена стояла в дверях спальни, и золотистое утреннее солнце освещало ее со спины. В желтом солнечном луче плясали прозрачные пылинки. Темные растрепанные волосы, лицо, чуть помятое со сна, и эта проклятая тревога в глазах…

«Сейчас сорвусь, — с какой-то отстранённой обреченностью подумал Джек. — не может же эта пытка продолжаться вечно…» Неимоверным усилием воли ему удалось сдержаться, не закричать на бедную женщину, — только судорожно дернулись желвака под тонкой, пожелтевшей, как пергамент, кожей. Отвернувшись, Джек молча прошлепал босыми ногами к стенному шкафу. Шершавый пол приятно холодил ступни. Рядовой распахнул лакированные темные дверцы, постоял мгновение, тупо глядя на висящую на вешалке форму цвета хаки, потом повернулся к Робин:

— Неужели ты не слышишь?! Ребенок ведь плачет!

Когда рядовой армии США Джек Мак-Альпин спустился вниз, в столовую, его жена в наспех накинутом домашнем халате уговаривала уже одетого и умытого сына — тихого насупленного мальчика лет четырех, одинаково не похожего и на отца, и на мать -поесть овсяных хлопьев.

Джек в очередной раз подивился, как 6ыстро Робин справляется с домашними делами. «Или попросту шалит мое чувство времени?» Он одернул летнюю полевую форму, стараясь отделаться от навязчивого ощущения, что куртка сидит на его фигуре мешком, и опустился за стол. Последний сон доконал его: Джек чувствовал, что вымотан до предела. Устал бояться. Надо, надо к врачу, что бы там ни было. Сегодня же вечером.

«Одно ведь слово — и вспыхну, как спичка», — подумал он с содроганием.

— У тебя опять были эти ужасные кошмары? — робко спросила жена.

— Я сплю недостаточно долго, чтобы хоть что-то увидеть, — пробурчал Джек, насыпая в миску хлопья и наливая молока.

— Тебе нужно обратиться к врачу. Надо выяснить наконец, что с тобой такое. Сходи ты к нему, прошу тебя…

— Да заткнешься ты, наконец!.. — рявкнул Джек. — Сам как-нибудь разберусь, что мне делать. И вообще, я предпочитаю есть в тишине, — выдавил он сквозь зубы и быстро склонился над миской: видеть слезы жены было выше его сил. Пригревшийся на коленях у Робин сын снова захныкал.

Давясь, Джек отправил в рот ложку хлопьев и тут же чуть было не задохнулся от отвращения.

Вместо овсяных хлопьев, залитых молоком, в миске копошились сотни бледных, мучнистых опарышей… Пища комом застряла в горле. Джек вскочил, опрокинув миску, и, не обращая внимания на отчаянный вскрик жены, бросился вон из столовой, из дома, прочь, как можно дальше … Молоко из опрокинутого пакета хлынуло на стол, заливая кафельный пол.