Читаем без скачивания Черная вдова - Анатолий Безуглов

Безуглов Анатолий

Черная вдова

Анатолий Алексеевич Безуглов

Черная вдова

Роман

Роман Анатолия Безуглова "Черная вдова" неожиданен для творческой манеры писателя. Повествование насыщено событиями, во второй половине стремительно раскручивается детектив, участники которого знакомы читателю из первой половины романа. Роман современен, в нем показаны пороки нашего общества, рожденные растлевающим душу уничтожающим нравственность временем, получившим название застойного.

Весь мир - театр.

В нем женщины, мужчины - все актеры.

У них свои есть выходы, уходы.

И каждый не одну играет роль.

В.Шекспир

Часть первая

Набитый донельзя автобус, как это бывает в часы пик, проскользил юзом до остановки, и, когда дверцы, сдерживаемые сплотившимися телами, наконец отворились, Лена не сошла - ее буквально вынесло потоком нетерпеливых пассажиров. Сразу стало свободно и легко. Оттого что позади длинный рабочий день, душный переезд в переполненном "Икарусе" и впереди, метрах в пятидесяти, родная девятиэтажка.

Лена поправила на голове сбившуюся песцовую шапку, что никак не удавалось сделать в автобусе, вдохнула морозный воздух, пахнувший почему-то молоком, и быстро зашагала по дорожке, проложенной среди редких голых березок и рябин.

Снег падал косо, из-за чего казалось, что их дом не стоит на месте, а движется вбок и вверх. Почти все окна горели уютным желтым светом, и здание походило на корабль, пробирающися сквозь непогоду по студеному северному морю.

Лена не заметила, что убыстряет шаги. Непроизвольно отыскала два окна на шестом этаже. Потухшие, как глазницы покойного.

"Может, он в спальне?" - тешила себя надеждой Лена, забегая в подъезд и машинально набирая номер кода входной двери. Окно из спальни выходило на другую сторону дома.

Вот так последнее время каждый день она обманывала себя надеждой, что Глеб вернулся в положенный час и ждет ее, как было прежде, в первые годы ее замужества.

Лифт поднимался медленно-медленно, мучительно долго не открывались автоматические двери.

Лена уже приготовила ключи, вставила один из них в верхний замок, импортный "аблоу".

"Глеба нет".

Потому что, если кто-нибудь из них дома, "аблоу" поставлен на жучок.

Неповторимый запах родной квартиры. Одеколона "Арамис", которым муж освежает лицо после бритья, ее французской туалетной воды и едва-едва сигарет "Космос": других Глеб не курит. Но дом пуст, и от этих запахов становится еще грустней. Это запах одиночества...

Лена повесила свою дубленку на вешалку, сняла сапоги, положила вдруг ставшую мокрой и съежившейся шапку на столик в углу прихожей и поплелась в комнату. Когда она бывала одна, то включала все светильники: люстру с хрустальными висюльками, огромную фарфоровую настольную лампу на журнальном столике, бра у тахты. Полумрак, нравившийся Лене, если в квартире находился муж, сегодня угнетал ее.

И все же этот праздник света, выявлявший всю прелесть хорошего дерева мебели, глубину тонов ковров на стенах и полу, тонкость расцветки и узора обоев, не вносил в душу покоя.

Лена пошла в спальню, зажгла плафон на потолке, ночники у изголовья широкой кровати, застеленной диковинным покрывалом с золотистыми драконами, и, бросив равнодушный взгляд на это уютное гнездышко, стала переодеваться в домашнее.

И, уже облачившись в длинный, ладно облегающий ее тело халат, посмотрела на свое отражение в зеркалах трельяжа, показывающих ее с трех сторон.

Себе она не понравилась.

"В самом деле толстею", - вздохнула Лена.

Особенно тоскливо было идти на кухню. Неведомо откуда (с детских лет?) в ней жило ощущение, что кухня в семье - самый заветный уголок, определяющий человеческие отношения. А скорее - выявляющий. Какие там происходят разговоры, как ведет себя Глеб на кухне - это для Лены барометр того, что происходит между ними.

И еще - кухня была всегда желанным полем деятельности. От бабушки и от матери Лена унаследовала талант кулинарки.

Сколько Лена себя помнила, особой заботой в их семье была еда покупалось больше, чем надо, готовилось в изобилии, вкусно, жирно и сладко.

Лену прочили в кулинары, уже загодя, с семилетки, выбирая соответствующее учебное заведение, но стала она инженером-химиком. Совершенно случайно, из-за солидарности с ближайшей подругой. Вместе приехали в Средневолжск, областной город, где вдовствовала ее бабушка по матери, поселились у нее в просторной двухкомнатной квартире (где теперь жила Лена с Глебом) и вместе подали документы в университет на химфак, куда поступили с первого захода. На втором курсе между ними "пробежала черная кошка", и подруга ушла в общежитие. Дружба больше так и не вернулась. На память о прежней привязанности осталась профессия.

- Может, и хорошо, что химик, - говаривала покойная бабушка. - А ублажать вкусной едой будешь мужа и деток. На службе небось надоедало бы кормить других, для дома не оставалось бы пороху...

Глеб и очаровал бабушку тем, что при первом их знакомстве (привести на "смотрины" кавалера внучку заставила сама бабушка) заинтриговал знанием рецептов древних римских гастрономов.

Еще тогда, когда они только встречались на вечерах, ходили вместе в кино, театр, Лена мечтала, как будет холить и нежить своего мужа. В Глеба она влюбилась, как говорится, с первого взгляда, а любовь у Лены прочно связывалась с понятием "замужество". Правда, к глажке, шитью и уборке квартиры душа у нее не лежала. Да и замечено: кто любит поварешку и кухонный нож, тот не особенно жалует иголку, швабру и утюг. И наоборот. Однако выполнять любую работу по хозяйству ее приучили. Но услышанное где-то, еще девочкой, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, давало Лене основание надеяться: в этом она добьется своего наверняка. И вот - не получилось. Глеб оказался не тем мужчиной. Похоже, ему не нравилось и пристрастие жены к еде. С неделю назад, за обедом, - дело было в воскресенье - он вдруг сказал:

- Господи, ну разве мыслимо так много есть!

Лена убежала из-за стола, бросилась на тахту и разревелась, как девчонка.

Глеб пришел виноватый, сел рядышком и стал гладить ее по голове.

- Ну-ну, Фери, не надо разводить сырость. Я же любя... - извиняющимся тоном говорил он, употребив самое ласковое прозвище, которое взял бог знает откуда. - Сама ведь жалуешься, что платья надо расставлять.

Лучше бы он не касался этого. Самое больное ее место.

В понедельник муж пришел рано, и Лена решила, что теперь-то он будет больше уделять ей внимания. Куда там! Во вторник Глеб вернулся домой за полночь, в среду - еще позже. Словом, опять забыл о жене. Диссертация перевесила супружеский долг.

Ох уж эта диссертация! Третий год пошел аспирантуре Глеба. Как он выразился, впереди - финишная прямая.

Он целыми днями пропадал в библиотеках, да еще засиживался в архиве.

Вчера у нее терпение кончилось. Когда Глеб заявился без четверти два, она закатила ему скандал: библиотеки уже давно закрылись...

- У патрона был, - невозмутимо сказал Глеб, выслушав ее упреки.

Патроном он называл доцента кафедры Михаила Емельяновича Старостина, своего научного руководителя.

Муж, отказавшись даже от чашки чая, сразу направился в спальню. А она весь вечер ждала, приготовив его любимые (единственное желанное для Глеба) пирожки с капустой и яйцами.

- Неужели ты не мог хотя бы позвонить? - хрустя пальцами, увещевала Лена супруга, когда он, усталый и равнодушный, скидывал одежду. - Ведь у Михаила Емельяновича телефон.

Глеб, не удосужив ее ответом, свалился в постель, отвернулся и накрыл голову одеялом. Ей стало до того тоскливо и обидно, что она разревелась. И уже не помнила, что говорила мужу. Умоляла сказать правду, если разлюбил, нечего обманывать себя и ее. Цепляться за него она не станет.

Глеб вдруг всхрапнул. Лена думала - притворяется. Но нет. Он действительно спал. Она пошла на кухню, сварила крепкий кофе и до утра размышляла о том, что семья рушится, если уже не рухнула совсем, и не диссертация является причиной его поздних возвращений, а наверняка женщина, и, может быть, не одна.

Лена пыталась отнестись к своему открытию спокойно, философски. Но...

Как можно думать о таких вещах отвлеченно, если она любит Глеба! Любила!

Лена пила кофе, страдала, ела пирожки (такая привычка: когда худо на душе, она ела еще больше) и дождалась на кухне холодного синего рассвета. Уехала на работу с опустошенным, израненным сердцем, тщетно попытавшись скрыть косметикой темные впадины под глазами.

Слава богу, предаваться своим паническим мыслям не было времени - на комбинате приближался срок сдачи новой технологической линии. И, как это всегда бывает в предпусковые дни, обнаруживались неполадки за неполадками. Никто из инженеров не пошел даже на обеденный перерыв. И только в автобусе по дороге домой в душе с новой силой вспыхнула тоска и боль. Опять пустая квартира, запах одиночества...