Читаем без скачивания Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Предостережение

Проблема

Сколько книг написано о выдающихся личностях — о Цезаре, Буденном, Наполеоне, Чапаеве, Ленине, Сусликове, Гитлере, Брежневе, Полупортянцеве, Ньютоне, Канарейкине!.. Всех не перечислишь! И каких книг! Недавно, например, я прочел (не прочитал, а именно прочел!) книгу о товарище Полупортянцеве. Мало сказать — замечательную книгу. Потрясающую книгу! В том месте, в котором описано, как Партия решила перебросить Митрофана Лукича с руководящей работы в армии, где он командовал гарнизонной баней, оборудованной современной вошебойкой, на руководящую работу в промышленность, поручив ему восстанавливать из руин крупнейший в районе завод чемоданов и дамских радикулитов (как любил выражаться сам Митрофан Лукич), я буквально рыдал от восторга и одновременно от огорчения. От восторга — поскольку промышленность наконец-то получила руководителя такого масштаба. От огорчения — поскольку армия потеряла полководца такого масштаба. Неужели нельзя было соединить, шептал я сквозь слезы. Скажем, передать производство чемоданов и дамских радикулитов армии? Или, наоборот, военизировать производство этих отраслей промышленности? В следующей главе книги я узнал, что Партия именно так и поступила: Митрофану Лукичу присвоили звание майора Государственной Безопасности, сохранив за ним все его посты в промышленности. И я успокоился. Теперь, подумал я, мы такие чемоданчики начнем выдавать нагора, что весь мир содрогнется от ужаса.

О великих людях, короче говоря, книги написаны. А о ничтожествах? Нет! Ни одной книги не написано о ничтожествах! Зачем, скажете, писать книги о ничтожествах? Что поучительного могут извлечь из таких книг современники и потомки? Наивный вопрос: затем и стоит писать такие книги, чтобы современники и потомки увидели, что быть ничтожеством глупо, нелепо, бессмысленно, совершенно ни к чему, что ничего поучительного из описания ничтожеств современники и потомки извлечь для себя не могут. Скорее даже наоборот, они потеряют многое поучительное, которое накопилось в их головах от чтения книг о великих людях.

Трудности

Выяснив для себя вопрос о целесообразности и полезности сочинения о ничтожествах, я обнаружил поразительное явление: писать такое сочинение во сто крат труднее, чем о великих людях. Пишете вы, например, о начале войны. Мол, коварный враг, вооруженный до зубов, внезапно напал из-за угла на наши мирные города и села. Что писать о великих людях — проблемы нет, поскольку они у кормила власти, у руля и во главе. Скажем, о Митрофане Лукиче можно целую главу написать, как его, работника районного масштаба, отозвали в Ставку Верховного Командования и вверили ему гарнизонную баню. Пока еще без вошебойки, ибо враг напал из-за угла, используя временно действующий фактор внезапности. Так что вошебойку пришлось создавать в трудных погодных условиях. А что можно написать о ничтожестве? Что его кашей кормили? И напрасно делали, зря корм переводили! Что его убили? И не жалко совсем! Не он первый, не он последний. Других куда больше убили, да ничего. Молчат. Или пишете вы о том, что кончилась война, что отгремели последние выстрелы и майскими короткими ночами Партия приступила к залечиванию ран, нанесенных войной. С великими людьми опять-таки никакой проблемы. Скажем, Митрофану Лукичу полагался очередной воинский чин капитана, а там и до генерала рукой подать. И снабжение хорошее, не то что на гражданке. А его, то есть Митрофана Лукича, Партия перебрасывает. Драма? Бери повыше: трагедия! А что тут скажешь о ничтожестве? В лагерь посадили на десять лет? И правильно сделали, не болтай лишнего. И скажи спасибо, что дешево отделался. Другим и за меньшее по двадцать пять лепили, а то и вышку. Короче говоря, нечего писать о ничтожествах, совершенно нечего. Но внутренний голос шепчет мне: и прекрасно, вот об этом именно и пиши. Пиши, что о ничтожествах нечего писать, что вообще о них и писать-то не стоит. Обоснуй эту замечательную мысль с позиций и в духе, снеси свое сочинение в Союз писателей (или лучше — прямо в ЦК!) и потребуй Ленинскую премию. На Государственную не соглашайся — слишком мало!

Выбор объекта

Выяснив этот второй больной вопрос, я тут же столкнулся лицом к лицу с третьим: а кого же именно избрать в качестве ничтожества? Вполне естественно, стали напрашиваться уборщицы, сторожа, дворники, продавцы, милиционеры, солдаты, грузчики и прочие представители рода человеческого, не имеющие никаких помыслов выйти не то что в великие, но даже в мало-мальски значительные личности — в заведующие магазинами и жилищно-эксплуатационными конторами, участковые милиционеры, старшины. Но по зрелом размышлении я их всех отбросил, ибо всегда находилось нечто значительное, что можно было о них сказать. И в конце концов я пришел к выводу, что ничтожнейшим из ничтожеств является существо, именуемое младшим научным сотрудником без ученой степени и ученого звания, сокращенно — МНСБУСИУЗ, короче — МНСБС, а еще короче — МНС. Читается это как «мэнэсэ» или «мэнээс», — русская грамматика одинаково равнодушна к тому и другому.

Почему именно МНС? Даю исчерпывающее объяснение. Во-первых, возьмите сам титул и вдумайтесь в него. Переведите его на какой-нибудь иностранный язык, например, так: Джуниор Сайентифик Вокер Визаут Сайентифик Дигри Энд Визаут Сайентифик Ранк. Звучит? И возьмите другой титул: академик. И переведите его на тот же язык. Что получите? Всего лишь Академишен. Смех! Но сравните теперь зарплату и прочие блага, которые получает этот смеха достойный Академишен и гордо звучащий Джуниор Сайентифик Вокер! Чувствуете разницу? Во-вторых, возьмите интеллектуально-творческий аспект. Даже самый посредственный МНС превосходит с этой точки зрения дюжину еще способных шевелить мозгами академишенов. А часто ли можно встретить имя МНС среди лауреатов всевозможных премий, в энциклопедиях, на страницах популярных журналов, прославляющих выдающиеся открытия?! В этом суть дела. МНС есть существо, имеющее все данные для того, чтобы сделать выдающийся вклад в культуру и навеки вписать свое имя в историю человечества, но не имеющее для этого никаких шансов. Это есть существо с огромным тщеславием и ничтожной зарплатой. Это есть существо, готовое на многое, чтобы заполучить хотя бы самое малое, но с самого начала знающее, что лишь при условии ничтожно малых данных (чем он не обладает) и еще меньших усилий (на что он не способен) можно достичь многого. И потому это есть существо, для которого ничтожность, как таковая, становится не только нелюбимой профессией, но и любимым призванием.

Личный опыт

Найдя, таким образом, живое воплощение ничтожности, как таковой, я уже без всякого труда справлялся с остальной частью задачи — с написанием книги. Я сам много лет был МНС. Лишь случайный зигзаг истории (началась эпоха «либерализма») позволил мне выбраться в старшие научные сотрудники (СНС) и с этой высоты взглянуть на свою былую ничтожность. Помню, когда я в первый раз получал зарплату СНС, кассирша сама до пояса (дальше талия не пустила) высунулась ко мне из окошка и впервые обратилась ко мне на «вы». Стоявшая в очереди прочая научная мелкота и лезшая без очереди техническая вшивота прекратила зубоскальство и застыла в почтительном изумлении. Самая гнусная институтская тварь, переведенная к нам из Органов с целью либерализации философии, с чувством пожала мне руку и сказала, что теперь мы будем работать вместе. Явные стукачи и тайные осведомители вытянулись по стойке «смирно».

Я тогда от радости даже расплакался. И само собой разумеется, пропил всю свою высокую зарплату Бог весть с кем до последней копейки. Пришлось даже подзанять немного до следующей получки. Но теперь занимать деньги на выпивку уже перестало быть проблемой. А главное — я теперь мог на другой день после выпивки не являться в институт, отоспаться и с раннего утра основательно похмелиться, ибо этот другой день был положен мне как библиотечный. Потом число таких библиотечных дней увеличилось до трех в неделю, и я стал представлять себе будущий коммунизм в виде такого общества, в котором все члены являются старшими научными сотрудниками с тремя библиотечными днями в неделю (не считая двух нормальных выходных дней и праздников). Два оставшихся присутственных дня превращать в библиотечные не следует, поскольку эти дни трудящиеся могут использовать для того, чтобы привести себя в божеский вид после перепоев в библиотечные дни, отдохнуть от домашних дрязг, узнать последние сплетни и отоспаться на партийных собраниях. Я по личному опыту знаю, что два часа нездорового сна на собрании в душном помещении заменяют восемь часов здорового постельного сна в комнате с открытой форточкой, — причина, по которой я предпочитал КПСС всем прочим партиям мира и расставался с нею с некоторой долей грусти.