Читаем без скачивания Краш-тест (СИ) - Рябинина Татьяна

Краш-тест

Анна Жилло

Пролог

Краш-тест - техническое испытание автомобиля

на ударную прочность при столкновении.

В переносном значении – испытание

на прочность в экстремальных условиях

13 января

- Какой снег пошел, - сказала мама, глядя в окно. – Как ты только поедешь?

- Как обычно, - я натянула сапоги и пожала плечами.

- Нин, а может, не стоит? Оставь Жорика здесь, потом заберешь. Доедешь на автобусе до метро.

В недрах ходиков на стене что-то квакнуло, хрюкнуло. Открылась дверца, и из нее высунулся острый нос кукушки, которая по причине глубокой дряхлости уже не выходила на работу целиком. Нос откуковал восемь раз и спрятался, дверца захлопнулась.

- Ну вот, - подытожила я. – Восемь. Автобус будет только через час. Полчаса до метро – в лучшем случае. Час на метро с двумя пересадками. Ну и всякое еще туда-сюда пешком. Дома буду где-то в одиннадцать. И Герман меня сожрет.

- Разбаловала ты его, - неодобрительно буркнула мама, которая псевдозятя откровенно недолюбливала. – А на машине будешь в лучшем случае в десять. Если не застрянешь нигде. Не намного раньше. Что на дорогах делается!

- Мам, ну я не первый год за рулем, нет? Все будет в порядке, не волнуйся.

- Могла бы и пораньше приехать.

Японский бог, вздохнула я, ну за что мне все это?

- Мам, я же тебе говорила, что не могла, - обычно я старалась держать себя в руках, но с каждым разом это получалось все хуже. – Мне верстку книги скинули, надо было срочно просмотреть. Чтобы исправить, если что, и в типографию отдать. Как только закончила, так и приехала.

Тринадцатого января пять лет назад умер мой отец, и считалось само собой разумеющимся, что я приеду к маме в Левашово его помянуть. Пусть даже вишневым компотом, если уж за рулем. Герман в этом мероприятии участвовать категорически отказывался, считая его цирком-шапито на колхозном поле. К тому же отца он ни разу не видел. Я с Германом в целом соглашалась, но все же шла маме навстречу.

Означенный цирк-шапито заключался в следующем. Отец был директором крупного завода, разумеется, женатым, мама – его секретаршей. Когда на свет появилась я, он, хоть и со скрипом, но все же меня признал. И даже согласился, чтобы его записали в свидетельство о рождении. Впрочем, фамилия мне все равно досталась мамина – по ее желанию.

«Мы с тобой единственные потомки князей Бобровских, - постоянно повторяла она. – И ты должна будешь передать фамилию своим детям».

Учитывая, что по другим линиям наши предки были сплошняком крестьяне, была в этом какая-то ирония, но спорить с матушкой выходило себе дороже.

Отец был в ее жизни единственным мужчиной и вообще светом в окошке. Развестись и жениться на маме он так и не сподобился, но встречались они до самой его смерти. Я за всю жизнь видела его от силы раз пять и никаких родственных чувств к нему не испытывала. Справедливости ради, мы с мамой ни в чем не нуждались – денег он ей давал прилично. Да и в завещании не забыл. Маме достался большой дом в Левашово, в получасе езды от метро «Проспект Просвещения». Я получила немаленькую сумму на счету и Жорика – трехлетний на тот момент Мицубиси Паджеро. Жена отца и два сына были недовольны, но оспаривать завещание не стали.

Мама жила тогда на Фурштатской, в однокомнатной квартирке, которую после революции выгородили из большой господской, то ли восьми-, то ли десятикомнатной. Я снимала комнату неподалеку, на Моховой. Как раз после смерти отца мы с Германом решили жить вместе. Мама оставила квартиру нам и перебралась в ближайший пригород.

В Левашово мне нравилось, особенно зимними вечерами – когда светили фонари и шел крупный пушистый снег. Как сейчас. Я смотрела на него и думала, что когда-нибудь на старости лет тоже переберусь сюда. Заведу большую собаку и буду жить с ней вдвоем. Герман в этих то ли мечтах, то ли планах традиционно отсутствовал. Я объясняла это себе тем, что, несмотря на пять лет совместной жизни, у нас по-прежнему все оставалось зыбко, поэтому я просто боялась планировать что-то с его участием.

Повторив еще раз двадцать, чтобы я ехала осторожнее, мама наконец-то меня отпустила. Я прошла через сад, открыла ворота и забралась в машину. Поворот ключа – и Жорик заурчал, как большой черный кот. Я так его и воспринимала – как живое существо. Когда Дмитрий, брат по отцу, отдал мне ключи и документы, мама была в шоке. «Да это же танк! – говорила она. – Продай его и купи что-нибудь маленькое». Но я влюбилась в Жорика с первого взгляда и сразу поняла, что буду ездить на нем, пока он не развалится прямо подо мной.

Метель действительно разгулялась не на шутку, прямо как у Гоголя. Только у него была рождественская ночь, а тут новогодняя. Старо-новогодняя. Я включила дворники на самую большую скорость, но они все равно не справлялись, лобовое и заднее стекло моментально заносило снегом, не говоря уже о зеркалах. Прямо за капотом стояла белая стена, в которую упирался свет фар.

Только я собралась потихоньку выползти на улицу, заверещал телефон. Герман интересовался, куда я запропастилась и вернусь ли вообще.

- Ну хоть к полуночи постарайся, а? – попросил он вполне мирно. – Я шампанское купил. Все-таки Новый год, версия два-ноль. И гонорар за последнюю статью как раз подвалил.

Я пообещала, что постараюсь, чуть было не назвав его Герой. Герман терпеть не мог, когда к нему так обращались, а у меня нет-нет да и проскальзывало. И если в какие-то интимные моменты он еще мог это пережить, разве что морщился недовольно, то в другое время запросто устраивал скандалы: мол, тебе плевать, что мне не нравится.

Дорогу занесло, и я ехала еле-еле. Несмотря на включенный второй мост, двухтонную громадину водило в рыхлом глубоком снегу так, что внутри у меня все замирало. Машин на дороге не было – ни одной, но больше всего я боялась, что вылезет на дорогу непуганый пешеход в белом. Да хоть бы и в черном – один хрен, все равно не видно.

Только на дорогу от маминого дома до Выборгского шоссе у меня ушло минут десять, хотя обычно по сухой дороге и без пробок за пятнадцать я добиралась до самого метро. Шоссе глухо стояло, и только после путепровода над КАДом стало чуть посвободнее.

Доехав в правом ряду до светофора, я остановилась на красный за бензовозом. Судя по тяжелой осадке и мигающим лампочкам, он был залит доверху. Ползти за опасным чудищем, да еще в такую погоду – себе дороже. Как только загорелся зеленый, я посмотрела в зеркала, включила поворотник и начала перестраиваться в левый ряд.

Белая машина выскочила из метели, как кролик из шляпы фокусника. Я резко взяла вправо, рискуя впилиться в бензовоз, ударила по тормозам, но было слишком поздно. Левое крыло Жорика чиркнуло по правому боку белой, и я почувствовала это касание – через металл, через сиденье, всем телом. Выругавшись крепко, остановилась, включила аварийку и вышла. Впереди мигала белая машина. Из нее вышел мужчина в черной куртке и направился ко мне – с видом, не предвещавшим ничего хорошего. Внутри у меня мгновенно все замерзло и обвалилось.

Пока он шел, я посмотрела на крыло Жорика и обнаружила несколько царапин и слегка погнутую пластмасску. На первый взгляд, чепуха, но на самом деле тысяч на десять, не меньше.

Пострадавший убивать меня, похоже, не собирался.

- Ну что, девушка, - поинтересовался он вполне мирно. – В телефончик тупили?

На вид ему было лет тридцать, может, чуть больше. Парень как парень, чуть выше среднего роста, крепенький. Под расстегнутой курткой свитер с высоким горлом, снег на темных волосах. На щеках то ли трехдневная щетина, то ли зародыш бороды.

- Откуда вы вообще взялись? – огрызнулась я, краснея. Доказывай теперь, что за рулем вообще никогда по телефону не разговариваю, не говоря уж об смсках или интернете. – Я в зеркала смотрела, вас не видела.

- Ну фигово, значит, смотрели. Я по левому ряду от автоцентра ехал. И на светофоре первым стоял. В голову не пришло, что вы так резко маневр заложите. Бензовоза испугались? Первый год за рулем, что ли?