Читаем без скачивания SPQR IV. Храм муз - Джон Робертс

Джон Мэддокс Робертс

SPQR IV. Храм муз

John Maddox Roberts

SPQR IV. The Temple of the Muses

© 1992 by John Maddox Roberts

© Данилов И., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Глава I

Я никогда не принадлежал к тем, кто полагает, что лучше умереть, чем покинуть Рим. Сказать по правде, я много раз бежал оттуда, чтобы спасти свою жизнь. Однако для меня жизнь вдали от Вечного города обычно являет собой своего рода смерть заживо, некое подвешенное состояние где-то в пространстве за Стиксом[1], где все жизненные процессы замерли и остановились, где ощущаешь, что все важные события происходят вдали от тебя. Но из этого правила есть и исключения. Одно из них – Александрия.

Я отлично помню, как впервые увидел этот город, словно это было только вчера, хотя, стоит отметить, на данный момент о том, что со мною было вчера, я вообще ничего не помню. Конечно, когда приближаешься к Александрии со стороны моря, самого города не видно. Сперва перед глазами встает знаменитый Фаросский маяк.

Когда мы были еще в добрых двадцати милях от берега, он был похож на сероватую расплывчатую точку на горизонте. Нужно сказать, мы, как последние идиоты, плыли сюда напрямик, пересекая море: видимо, нашему капитану были чужды советы разумных людей, считавших, что в плавании главное – придерживаться берегов. Но это еще не все, наш идиотизм зашел еще дальше, чем можно себе представить, – мы шли не на торговом судне с широким корпусом, способным выдержать любой шторм в открытом море, а на роскошной боевой галере, отделанной таким количеством краски и золота, которое вполне могло бы утопить корабль поменьше. На носу нашей посудины, прямо над тараном, красовалась парочка бронзовых крокодилов, и казалось, что из их зубастых пастей потоками истекала пена, когда быстро мелькающие в воздухе весла несли нас вперед по волнам.

– А вот и Александрия, – сказал мне шкипер нашего корабля, суровый киприот с обветренным лицом и в римской тоге.

– Быстро мы добрались, – ворчливо заметил мой высокопоставленный родственник, Метелл Кретик. Подобно большинству римлян, мы с ним ненавидели море и вообще все, связанное с морскими путешествиями. Именно поэтому мы и избрали самый опасный из маршрутов в Египет. Так оно вышло быстрее. Нет на свете ничего быстрее римской триремы*[2], идущей на всех веслах, а мы заставляли наших гребцов работать в поте лица с того самого момента, как покинули берега Массалии[3].

Перед этим мы с ним были в Галлии, выполняли скучную и утомительную посольскую миссию с целью убедить кучку недовольных и недружелюбно настроенных галлов не присоединяться к бунтующим гельветам*. Я ненавижу и презираю галлов, так что был крайне рад, когда Кретик получил от Сената* новое поручение и должен был отправиться с посольством в Египет.

На носу нашей галеры имелась очаровательная надстройка, миниатюрная крепостица, она была сооружена впереди мачты, и я забрался туда, на боевую платформу, чтобы лучше все видеть. Через некоторое время пятно на горизонте превратилось в явный столб дыма, а еще немного погодя стала видна и сама башня маяка. С такого большого расстояния не было возможности сравнить ее высоту с чем-либо, так что было трудно поверить, что это одно из семи чудес света.

– Это и есть знаменитый маяк[4]? – Вопрос задал мой раб Гермес. Он влез сюда следом за мной, немного неуверенно. Его еще сильнее, чем меня, донимала морская болезнь, и это вызывало у меня некоторое чувство удовлетворения.

– Говорят, вблизи он производит еще более сильное впечатление, – заверил его я.

Издалека маяк выглядел как высокая и тонкая колонна, ослепительно-белая в ярком полуденном солнечном свете. Когда мы подошли ближе, я разглядел, что тонкая колонна стоит на более толстой, а та – на еще более толстой и мощной. Потом мы увидели и сам остров Фарос, и тут я начал осознавать, насколько он огромен, этот маяк, доминирующий надо всем островом, который сам по себе был достаточно велик, чтобы закрывать собой весь вид на великий город Александрию.

Маяк стоял на восточной оконечности острова, и именно туда мы и направлялись, поскольку намеревались войти в Большую Гавань. За западной оконечностью острова располагается Гавань Эвностос, Гавань Счастливого Возвращения, из которой корабли могут пройти в канал, соединяющий город с Нилом, или могут идти дальше, к озеру Мареотис, что находится южнее. Поэтому Гавань Эвностос – самая удобная гавань для торговых судов. Но мы приплыли сюда с поручением от правительства, поэтому нас должны были принять в Царском Дворце, а тот располагался как раз на берегу Большой Гавани.

Когда мы обогнули восточный конец острова, Гермес задрал голову, чтобы получше рассмотреть маяк. Там, наверху, был виден небольшой павильон или беседка, из которой вылетали клубы дыма и языки пламени, гонимые легким бризом.

– А он и впрямь очень высокий, – должен был признать Гермес.

– Говорят, больше четырехсот футов[5] в высоту, – уверил его я.

Прежние цари из диадохов*, что наследовали Великому Александру, строили огромные здания и сооружения, способные соперничать с постройками времен фараонов. Гигантские, чудовищно огромные гробницы, храмы и статуи этих древних правителей не имели никакого практического применения, они просто впечатляли и подавляли, и в этом-то и заключалось их основное предназначение. Мы, римляне, вполне можем это понять. Это очень важно – производить на народ должное впечатление. Сами мы, конечно же, предпочитаем строить более полезные вещи: дороги, мосты и акведуки к примеру. Но Фаросский маяк был, по крайней мере, весьма полезным сооружением, пусть и слишком высоким.

Когда мы прошли между островом Фарос и мысом Лохиас, перед нами открылся вид на весь город – и это было зрелище, от которого захватывало дух. Александрия располагалась на полосе земли, отделяющей озеро Мареотис от дельты Нила. Великий Александр выбрал это место, чтобы его новая столица была частью эллинского мира, а не старого, битком набитого жрецами Египта. Это было мудрое решение. Весь город был построен из белого камня, и это производило поразительный эффект, словно я смотрел не на что-то реальное, а на модель идеального города. Рим – не самый красивый город, хотя и в нем имеются прекрасные здания. Александрия несравненно прекраснее. И население здесь больше, чем в Риме, но нет той тесноты и скученности. Город здесь вырос не сам по себе, как большинство городов. Он был заранее спланирован, размечен и выстроен как великий город. На этой плоской равнине все высокие здания были отлично видны из гавани, начиная с Серапеума, огромного храма Сераписа в западном квартале, до странного искусственного холма Панеума с храмом бога Пана в восточном конце города.

Самый большой комплекс зданий являл собой царский дворец, который растянулся от Лунных ворот на восток, вдоль серповидного, закругляющегося берега озера и мыса Лохиас. Там был еще и Островной дворец, в самой гавани, царский причал, а также царская гавань, прилегающая к дворцовому комплексу. Птолемеи[6] любили жить стильно и с удобствами.

Я спустился обратно на палубу и послал Гермеса, чтоб он принес мне мою самую лучшую тогу. Моряки чистили на палубе свое оружие, но наша миссия была строго дипломатической, так что мы с Кретиком не стали облачаться в военную форму.

Облаченные в лучшие одежды, окруженные почетной охраной, мы приблизились к причалу, ближайшему к Лунным воротам. Над ними красовалась статуя древнеегипетской богини неба Нут, прелестная, но какая-то чрезмерно вытянутая. Ее ноги упирались на одну сторону ворот, удлиненное тело, выгнутое аркой, нависало над ними, а кончики пальцев лежали на противоположной стороне. Тело было выкрашено в глубокий синий цвет и усыпано звездами, и под этой аркой висел огромный бронзовый сигнальный гонг, выполненный в виде солнечного диска. Мне еще предстояло повсюду в Александрии наблюдать подобные напоминания о древнеегипетских религиозных культах, хотя во всем остальном город был греческим.

Мы устремились к каменному причалу, словно намереваясь его протаранить и утопить. Но в самый последний момент шкипер проорал какую-то команду, весла глубоко погрузились в воду и остались там, подняв облако брызг. Корабль быстро потерял ход и мягко остановился возле каменной стены.

– Я мог бы прицепить розу на кончик тарана, и она не потеряла бы ни единого лепестка, – заявил шкипер с вполне оправданной гордостью, пусть и слегка преувеличивая. Весла тут же убрали, на берег перебросили причальные канаты, трирему притянули и пришвартовали к пирсу. Потом с помощью выносной стрелы тяжелый абордажный мостик был опущен на каменный настил пирса, и наши воины выстроились вдоль его ограждения, блестя на солнце старомодными бронзовыми нагрудниками.