Читаем без скачивания Жираф Джим - Дарен Кинг

Дарен Кинг

Жираф Джим

Видак с верхней загрузкой

С недавних пор ко мне ходит жираф. Жираф-призрак. По ночам он вылазит из шкафа (ни в какой другой мебели он бы не поместился по росту), проходит по комнате беззвучной тенью, иногда — с надетыми на башку трусами, иногда — просто так, и встает между моей кроватью и кроватью жены.

Все началось с бесформенного свечения, как будто кто-то включил в шкафу свет и слегка приоткрыл дверцу. По прошествии нескольких дней появилась нога с копытом, длинная и костлявая. За ней воспоследовали еще три.

А потом, прошлой ночью, я застегнул на все пуговки свои спальные шорты лунного цвета, сунул ноги в любимые тапки в виде инопланетных пришельцев, прошел под пузом жирафа, спустился на кухню и сделал себе какао. По возвращении я обнаружил, что животное все еще топчется в спальне и пребывает в некотором раздражении. Сбросив инопланетные тапки, я сел на кровать. Жираф наклонился ко мне, чуть ли не мордой в лицо. Я даже почувствовал запах его дыхания: запах листьев, свежих и сочных, с самых верхушек деревьев. И вот, наклонившись ко мне, жираф-призрак заговорил. Завтра, сказал жираф, я приду днем. Жена ничего не узнает — она будет полировать сервант. Ты настроишь видак с верхней загрузкой, и я поставлю тебе кассету. Я возразил, что у нас нет видака с верхней загрузкой, а есть только с фронтальной, и он объяснил, что кассета волшебная, заколдованная, и поэтому несовместима с некоторыми из последних моделей.

После обеда я забил на работу, съездил к родителям, взял у них старый видак серебристого цвета, худо-бедно распутал все провода и подключил агрегат. Собственно, прямо сейчас и подключаю. И все жду, что жена спросит, чем я тут занимаюсь, но она занята. Полирует сервант, в точности, как и сказал жираф. А вот и он сам, вваливается в гостиную прямо из сада, даже не вытерев копыт. Держит в зубах кассету. Животное открывает рот, роняет кассету мне в руки и говорит:

— Как жизнь, старик? Все путем?

— Да, — говорю. — Все нормально.

Ледяным тоном.

— Днем уже не так страшно, как ночью, да?

— А почему ты решил, что мне было страшно?

— Когда я пришел в первый раз, ты чуть не умер со страху.

— Что-то не помню.

— Ты даже спрятался под одеялом, старый ты перец.

— Никакой я не старый, — говорю, поправляя очки, самые стильные из существующих на данный момент на потребительском рынке. — Мне всего двадцать восемь.

— А на следующий день рождения будет уже двадцать девять. А потом — тридцать. Если дотянешь.

— Какой ты добрый. И вообще, что за упаднические настроения? Вроде как ты намекаешь, что я могу и не дожить до тридцатника.

— Ну, все там будем.

— Как я понимаю, ты спустился с небес вовсе не для того, чтобы меня подбодрить?

— Я пришел, чтобы пугать и нервировать. Чтобы тебе стало страшно и жутко.

— Тогда тебе нужно было придумать что-нибудь более пугающее и нервирующее. То есть принять земной облик — это как раз то, что надо. Но не жирафа же.

— Всегда был жирафом, — отвечает жираф. — Не умею быть кем-то еще.

— Тогда, если тебе так уж необходимо являться людям в качестве привидения, чтобы пужать и стращать, производи оные действия в джунглях, где ты будешь к месту.

Он морщит нос, этот свой длинный и желтый носище, и говорит:

— Знаешь, что я тебе скажу, я уже начинаю жалеть, что не остался в шкафу. Когда я был в шкафу, ты боялся.

— Боюсь тебя огорчить, но я — мужчина без страха.

— И без мужского достоинства.

— В каком смысле?

— В буквально-эвфемистическом. При полном отсутствии первичных половых признаков.

— Это в корне неверно, равно как и несправедливо, — говорю я в защиту своих гениталий. — Знаешь, чем я занимаюсь? В смысле, кем я работаю?

— Сейчас, надо думать, я буду сражен наповал.

— Я работаю на телевидении, на канале НФ. Главным сценаристом.

— Ага, писатель. Так сказать, литератор. Мастер словесного выражения. Только если ты мастер, то чего же ты ни разу даже «привет» не сказал, когда я был в шкафу?

— Ну, ты же жираф, — говорю я вполне резонно. — Если бы я знал, что ты умеешь говорить…

— Если бы я не умел говорить, не было бы смысла и приходить.

— Звучит весомо. Как будто ты здесь с важной миссией.

— Я бы не стал напрягаться и спускаться с небес, если бы у меня не было, что сказать, — заявляет жираф.

— Ну так говори уже и иди себе восвояси.

— Еще не время. Но будь уверен, мне есть что сказать. И это будет не то чтобы очень приятно. Даже, наверное, совсем неприятно.

— Ладно. Как будешь готов, приступай, — говорю я, усаживаясь поудобнее в своем хай-тековском кресле. — Я внимательно слушаю.

Но животное лишь раздувает ноздри и трясет головой.

— Что-то нет настроения.

Я встаю с кресла.

— Тогда давай начнем, с чего попроще. Меня зовут Спектр. Скотт Спектр.

— Джим.

— Рад знакомству, Джим, — говорю я, пожимая ему правое переднее копыто. — А теперь расскажи мне, Джим, какие у тебя ощущения. Каково ощушать себя редким уродцем?

— Э?

— Ну, жираф-призрак, как гость из загробного мира, — явление достаточно редкое.

— Жирафы, знаешь ли, тоже умирают.

— То участь всех: все жившее умрет, — цитирую я, — и сквозь природу в вечность перейдет. [1]

Жираф улыбается.

— Да, никто из нас не молодеет.

— В смысле?

— Ну, как ты сам очень верно заметил, все жившее умрет, и все там будем…

— Так что, ты пришел мне напомнить, что человек смертен? Я правильно понимаю?

— В самую точку.

— И каждый прожитый год приближает меня к могиле. И вот когда я доживу до седин, сделаюсь старым и дряхлым…

— Погоди. А то ты впадаешь в излишнюю сентиментальность, не говоря уже о неоправданном оптимизме.

— Ну хорошо. Пожилым. Средних лет. Со всем своим несовершенством, написанным на лице…

— Сидя в сортире со спущенными штанами, уткнувшись носом в порнографическое издание…

— Нет, Джим. Порнографию я не смотрю, не читаю.

— А надо бы. Пока еще есть возможность.

— То есть конец уже близок и неотвратим?

— Более-менее да.

Я просто сижу, утопая в своем высокотехнологичном кресле, и вспоминаю наш вчерашний разговор с женой. Дело было уже под вечер. Я смотрел телевизор, сериал о путешествиях во времени. Жена тоже смотрела, но на часы. Она спросила, почему я все время молчу, и в ответ я промолчал.

— Но ты, Спек, не расстраивайся. В твоем случае чем раньше, тем лучше. В смысле, не будем лукавить: ради чего тебе жить?

— Как я понимаю, это была ирония. Потому что, видишь ли, так получилось, что перед тобой человек, у которого есть все. Высокоскоростной доступ в Интернет. Красавица-жена…

— Которой отчаянно необходимо как следует попастись.

— Что ей необходимо?

Жираф скабрезно подмигивает, и я понимаю, что он имел в виду.

— А, понимаю. В смысле, заняться сексом. Воздержанья не интересуется сексом.

Жираф смеется.

— Воздержанья? Воздержанья Спектр?

— А что? Красивое имя, — говорю я в защиту имени.

— В общем, Воздержанье Спектр отчаянно необходимо как следует попастись, рьяно и зажигательно. Я бы и сам ее этого самого, Спек. Если бы скотоложство не было вне закона. И если б мой член был поменьше. И если бы я не был мертвым.

— Прошу прощения, но мы с Воздержаньем любим друг друга.

— Тогда что ж у тебя жизнь такая хреновая?

— Ладно, — говорю я. решив сменить тактику. — Давай предположим. Буквально на пару минут. В качестве аргумента в дискуссии. Что жизнь у меня, как ты говоришь, хреновая. Хотя она не хреновая. Вовсе наоборот. И ты это знаешь, и я это знаю. Мы оба знаем. Но если, и я подчеркиваю слово «если», у меня была бы и вправду хреновая жизнь, что бы ты предпринял по этому поводу?

— Э?

— Ну давай. Взмахни палочкой. Дай мне загадать три желания.

— Ты меня с кем-то путаешь, — говорит Джим. — Я — жираф-призрак, а не какой-то задрипанный волшебник. А если ты будешь и дальше проявлять откровенный идиотизм, я лучше пойду себе восвояси. Забурюсь в бар, напьюсь. А ты сам выкручивайся как знаешь.

— Понял, отвял. Только, пожалуйста, не называй меня Спек. Меня зовут Скотт Спектр, можно просто Скотт. Так что, мы будем смотреть кассету?

Он наклоняет голову к серебристому видаку, вставляет кассету, давит подбородком на верхнюю крышечку. Потом принимается бить копытом по передней панели, пытаясь нажать на PLAY. Я сую ему в ноги пульт.

— Скотт Спектр, — говорит жираф. — Вот твоя жизнь. Прошлая, нынешняя и будущая.

Жжжжж. А потом сквозь густой туман проступает школьный стадион. На поле — два мальчика, в одном из которых я узнаю себя. Вот он я, слева. С растрепанной челкой, в очках. А справа — Плут Дубина, единственный парень, который показывал мне свой писюн. Его галстук сбился на сторону, на рубашке оторваны две пуговицы. Он лезет в карман пиджака, вынимает оттуда чипсу и сует себе в рот.