Читаем без скачивания Три новеллы - Фредрик Бакман

Фредрик Бакман

Три новеллы

Fredrik Backman

DITT LIVS AFFÄROCH

VARJE MORGON BLIR VÄGEN HEM LÄNGRE OCH LÄNGRE

SEBASTIAN OCH TROLLET

Copyright © Fredrik Backman 2017

Copyright © Fredrik Backman 2016

Copyright © Fredrik Backman 2018

Иллюстрации: Ольга Ионайтис

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2019.

[email protected]

www.sindbadbooks.ru

www.facebook.com/sindbad.publishers

www.instagram.com/sindbad_publishers

Сделка всей жизни

Несколько слов перед всеми остальными словами

Этот рассказ о том, чем ты готов пожертвовать ради спасения жизни. Когда на кону не только твое будущее, но и твое прошлое. Не только места, куда ты стремишься, но и уже оставленные тобой следы. Ради кого ты готов от всего этого отказаться?

Я писал эту историю поздним вечером незадолго от Рождества 2016 года. Рядом – руку протяни – спали жена и дети. Я чувствовал страшную усталость. Весь этот год, который был странным и тянулся очень долго, меня не оставляли мысли о выборе, который вынуждены делать люди. О том, что всегда и всюду нам приходится выбирать. То или другое. Пойти поиграть или остаться дома. Мы влюбляемся и засыпаем в объятиях друг друга, но однажды вдруг понимаем: кто-то должен встряхнуть нас как следует, чтобы мы осознали, ЧТО ТАКОЕ ВРЕМЯ.

И я попробовал рассказать об этом историю. Ее напечатали в местной газете моего родного Хельсингборга, города на самом юге Швеции. Места, где происходят события, вполне реальны: за углом той больницы находилась моя школа, а бар, где выпивают герои, принадлежит друзьям моего детства. Несколько раз я и сам там набирался как следует. И вам, если вдруг окажетесь в Хельсингборге, настоятельно рекомендую.

Теперь мы с семьей живем на шестьсот километров севернее – в Стокгольме. И сегодня, задним числом, я сознаю, что тогда, сидя на полу возле кровати, на которой спали жена и малыши, пытался разобраться не только с любовью и смертью, но и с городом, где вырос. Наверное, это понимание сидит в каждом из нас, глубоко-глубоко: от своего города не уйти никуда. Но и назад не вернуться. Потому что он больше не твой. С ним уже не поладить – ни с его улицами, ни с мостовыми. Разве что с тем человеком, которым ты был когда-то. И возможно, простить себя за все, чем ты собирался стать, – но так и не стал.

Наверное, мой рассказ покажется вам странным. Зато он недлинный и скоро кончится. Но хочется верить, что тот, прежний мой «я», прочитает его и согласится, что вышло… ну… не так уж и паршиво. Думаю, мы с ним могли бы сходить попить пива. Потолковать о выборе. Я показал бы ему фото жены и детей, а он сказал бы: «Нормально. Ты все сделал нормально».

Как бы то ни было, эта история – вот она. Спасибо, что не пожалели на нее времени.

Привет. Я твой папа. Ты скоро проснешься, сегодня в Хельсингборге предрождественское утро… и я убил человека. Знаю, сказки обычно не так начинаются. Но я отнял жизнь. А у кого – какая разница?

Возможно, никакой. Большинству из нас так хотелось бы верить, что по каждому сердцу, переставшему биться, тоскуют одинаково. Если нас спросят, все ли жизни одинаково бесценны, большинство убежденно ответит: «Да!». Но это пока нам не укажут на кого-то, кого мы любим, и не спросят: «И эта тоже?»

А какая тогда разница? Был ли убитый мной человек хорошим. Любимым. Бесценным.

Ребенком.

Ей было пять лет. Я увидел ее впервые неделю назад. В больничном телехолле стоял красный стул, и он был ее. До нее он красным не был, об этом позаботилась она. На все про все ушло двадцать две коробки восковых мелков. Ничего страшного, она могла себе это позволить: ей все отдавали свои мелки. Как будто она могла ими выкрасить из себя болезнь, претворить таблетки и шприцы в цвет. Она понимала, конечно, что ничего не получится, она была сообразительным ребенком, но притворялась ради них. Так что днем она рисовала на бумаге, потому что это радовало взрослых. А по ночам раскрашивала стул. Потому что стулу очень хотелось стать красным.

У нее была плюшевая игрушка, кролик. Она звала его Роликом. Когда она только начала говорить, взрослые думали, что он Ролик потому, что у нее не получается произнести «кролик». Но она называла его Роликом потому, что его так звали – Ролик. Не так трудно сообразить, между прочим, даже если ты взрослый. Иногда Ролику становилось страшно, и тогда ему разрешали посидеть на красном стуле. Медицински вроде бы до сих пор не доказано что, если сидишь на красном стуле, становится не так страшно, но Ролик этого не знал.

Девочка усаживалась рядом на пол, гладила его по лапе и рассказывала сказки. И однажды ночью, притаившись за углом в коридоре, я услышал, как она сказала: «Я скоро умру, Ролик. Все люди умирают, просто некоторые через сто тыщ лет, а я, может, завтра утром». И добавила шепотом:

– Я надеюсь, что все-таки нет.

Вдруг она испуганно подняла голову, озираясь, словно услышала в коридоре чьи-то шаги. Потом проворно схватила Ролика и пожелала красному стулу спокойной ночи.

– Это она! Она идет! – выдохнула девочка свистящим шепотом и бросилась в свою палату. Юркнула к маме в кровать и спряталась под одеялом.

Я тоже бросился бежать. Потому что каждую ночь по больничным коридорам проходит женщина в толстом сером вязаном свитере. У нее с собой папка. А в ней записаны имена нас всех.

Сегодня канун Рождества и, когда ты проснешься, снег наверняка уже растает. В Хельсингборге снег никогда долго не залеживается. Это единственное известное мне место, где ветер дует снизу вверх. Так что зонт больше помогает, если его держать вверх ногами. Я здесь родился, но так и не смог обвыкнуться, мы с Хельсингборгом так и не поладили. Видимо, это чувство к своему родному городу питает каждый: место, откуда мы родом, никогда не попросит у нас прощения и не признает своей неправоты. Оно просто поджидает в конце трассы Е4 и шепчет: «Возможно, ты стал богатым и влиятельным. Возможно, едешь домой с дорогими часами и в хорошем костюме. Но меня обмануть не рассчитывай, я-то знаю, кто ты на самом деле. Маленький напуганный мальчик».

Со смертью я повстречался нынче ночью, среди обломков моей машины после аварии. Моя кровь была повсюду. Женщина в сером свитере стояла рядом и смотрела на меня с неудовольствием: «Тебя тут быть не должно». Я ее ужасно испугался, потому что я – победитель, я уцелевший. А все уцелевшие очень боятся смерти. Потому-то мы и уцелели.

Мое лицо было изрезано, плечо вывихнуто, я сидел, зажатый среди железа и приборов стоимостью в полмиллиона крон. Увидев женщину, я крикнул:

– Забери кого-нибудь другого! У меня есть для тебя кандидатура!

Но она лишь наклонилась ко мне с огорченным видом и сказала:

– Все устроено по-другому. Я ничего не решаю. Я отвечаю только за логистику и доставку.

– Куда? – всхлипнул я. – К Богу или к Дьяволу… или к кому-то еще?

Она вздохнула:

– В политику я не лезу. Я своим делом занимаюсь. Отдай папку.

В больницу я попал не из-за той аварии, я оказался там задолго до нее. Рак. Шесть дней тому назад я впервые повстречал ту девочку, когда курил на пожарной лестнице, чтобы не застукали медсестры. Они так ругались, словно именно курение сведет меня в могилу.

Дверь в мой коридор была приоткрыта, и я слышал, как девочка и ее мама разговаривают в телехолле. Они играли в одну и ту же игру каждый вечер, – когда в больнице делалось настолько тихо, что было слышно, как снежинки касаются оконных стекол, целуя их на ночь, мама шептала девочке: «Кем ты станешь, когда вырастешь?» Девочка знала, что играют они ради мамы, но притворялась, что это ради нее. И смеялась в ответ – «врачом», «инженеем» – и ее самым любимым персонажем, «космическим охотником».

Когда мама уснула в кресле, девочка уселась дальше раскрашивать стул, которому хотелось стать красным, и обратилась к Ролику, которого так и звали.

– А у смерти холодно? – спросила она Ролика.

Но Ролик не знал. Так что девочка положила в рюкзачок пару толстых варежек, на всякий случай.

Меня она увидела через стекло. И не испугалась, а я, помню, жутко обозлился за это на ее родителей. Хороши взрослые – так воспитать ребенка, чтобы тот не перепугался до полусмерти при виде сорокапятилетнего дядьки, который дымит на пожарной лестнице как паровоз и таращится оттуда на тебя! Но эта девочка не боялась. Она махнула мне рукой. Я помахал в ответ. Взяв Ролика, она подошла к двери и спросила через щель:

– У тебя тоже рак?

– Да, – ответил я. Потому что это была правда.

– Ты знаменитый? Ты есть на картинке в маминой газете.

– Да, – ответил я. Потому что и это была правда. Газеты писали о моих деньгах, никто еще не знал, что я болен, но я из тех, чьи диагнозы попадают в ленту новостей. Я не простой человек, когда я умру, про это узнают все. Когда умирают пятилетние девочки, об этом нигде не пишут, в их память вечерние газеты не печатают специальных приложений. Эти ноги еще слишком малы, чтобы кому-то было дело до их следов. Вот до меня людям дело есть – из-за того, что я оставлю после себя, что я построил и чего достиг, из-за моих предприятий, недвижимости и активов. Деньги для меня – не деньги, не то что для вас, я их не коплю, не считаю и не беспокоюсь о них. Они для меня просто баллы, мерило успеха.