Читаем без скачивания Декабристы и русское общество 1814–1825 гг. - Вадим Парсамов

В. С. Парсамов

Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.

© Парсамов В. С., 2016

© ООО «Пристанище», 2016

© ООО «ТД Алгоритм», 2016

В данной научной работе использованы результаты проекта «Критерии научности и эффективности в науках о человеке: история профессиональных конвенций в России / СССР», выполненного в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2015 году.

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012–2018 годы)»

Введение

Представим себе, что 14 декабря 1825 г. в Петербурге было все спокойно и столица мирно присягала новому императору[1]. О том, как сложилась бы дальнейшая история России, если бы не восстание декабристов, можно только гадать, и это занятие не из благодарных. Гораздо интереснее подумать о том, какой стала бы русская история до 14 декабря 1825 г. под пером историка, не знающего о восстании ни на Сенатской площади, ни на юге России. Мы бы имели те же самые факты: существовали тайные общества, Пестель написал «Русскую правду», Никита Муравьев – Конституцию, были споры о формах правления и т. д. В общем, все было бы так, как и было, только не было бы терминов «декабрист» и «декабристское движение». Сам факт принадлежности того или иного лица к тайному обществу был бы не более чем биографической подробностью, и исследователи далеко не всегда старались бы увидеть связь между мировоззрением этого деятеля и его участием в тайных обществах. Не было бы речи о дворянских революционерах, и многие из тех, кто потом оказался на каторге, считались бы сторонниками реформ Александра I. Некоторые имена, возможно, были бы забыты, а некоторые по-иному восприняты. Но зато мы наверняка имели бы более пеструю общую картину эпохи, более приближенную к точке зрения ее современников.

Историческая память о декабристах во многом была сформирована в ходе следствия. Примерно тогда же или чуть позже появился сам термин «декабрист», закрепленный в общественном сознании А. И. Герценом. До сих пор следственные дела являются основным источником по изучению декабристов. Однако этот источник не может считаться надежным уже в силу его происхождения. Ни одна из сторон следствия не была заинтересована в выяснении правды. Следователи искали и, естественно, находили доказательства «вины», подследственные либо отрицали свою «вину», либо, наоборот, признавали ее в угоду следователям, надеясь на снисхождение. После того как следствие было закончено и вынесен приговор, большинство осужденных оказались в Сибири, где они почувствовали свое единство и ретроспективно в своих мемуарах и публицистических произведениях перенесли его на период, предшествующий восстанию. В Сибирский период у ссыльных декабристов возникла идея написания коллективной истории своего движения, которая должна была в противовес «лживому» «Донесению Следственной комиссии» рассказать «правду». Эта идея не была реализована. Однако Н. И. Тургенев и М. С. Лунин независимо друг от друга, так как один был в Европе, а другой в Сибири, написали разбор и опровержение официальной версии, изложенной в «Донесении». Они доказывали законность своей деятельности, но сама идея единства движения, к которому они принадлежали, не только не была поколеблена, но получила дальнейшее закрепление. Спор шел не том, насколько правомерно или неправомерно объединять в рамках единого движения людей, представших перед следственной комиссией, а о том, виновны или нет эти люди. Этот спор, начатый еще участниками процесса, не решен до сих пор. И до сих одни видят в декабристах героических борцов против самодержавия и крепостного права, другие – государственных преступников, поднявших мятеж и презревших присягу.

Вряд ли можно оспаривать правомерность ретроспективного взгляд историка. История и есть взгляд из современности в прошлое. Однако надо понимать ограниченность такого подхода и учитывать неизбежно возникающие при нем аберрации. Так, например, следствие над декабристами не только стало фактом их биографий, но и выстроило их биографии определенным образом. Все, не имеющее отношение к заговору, было оттеснено на периферию жизнеописания, наоборот, участие в заговоре, сколь бы формальным оно ни было, получило доминирующий характер.

В этой книге читатель не найдет внешней истории декабризма, эволюции тайных обществ, смены тактических установок и т. д. Об этом написано множество обстоятельных исследований, и общая картина представляется в довольно ясном виде. Нас будет интересовать история идей, однако не в традиционном ее понимании как история неких абстрактных взглядов, якобы присущих декабристам в целом, а скорее история мыслящих людей. Каждый из тех, о ком пойдет речь в книге, мог бы сказать о себе вместе с М. С. Луниным: «Я не участвовал ни в мятежах, свойственных толпе, ни в заговорах, приличных рабам. Единственное оружие мое – мысль, то в ладу, то в несогласии с движением правительственным, смотря по тому, как находит она созвучия, ей отвечающие»[2].

Это прежде всего были люди культуры. Одни, как, например, А. О. Корнилович, М. С. Лунин, Н. М. Муравьев, М. Ф. Орлов, П. И. Пестель, А. В. Поджио, Н. И. Тургенев, М. А. Фонвизин, оставили яркий след в истории идей. Они поставили вопросы, на которые будут отвечать новые поколения общественных деятелей в России. Другие, как, например, А. П. Барятинский или В. Л. Давыдов, вносили поэзию в быт, делали художественную культуру неотъемлемой частью повседневной жизни. Но при всей уникальности каждой из этих личностей они не были сами по себе. Это были люди одного поколения, прошедшего через одни и те же исторические события, мыслящие в одних и тех же категориях.

Время их рождения и раннего детства совпало с Французской революцией. Если говорить не о физической географии, а о культурной, то Франция в то время была намного ближе к России, чем сейчас, и все, что там происходило, воспринималось почти как домашние дела. А. И. Герцен имел полное право сказать: «Мы так же пережили Руссо и Робеспьера, как французы»[3]. Первые впечатления детства многих будущих декабристов связаны так или иначе с Францией. Это было не только чтение французских книг и разговоры по-французски с гувернерами, но и ощущение собственной причастности к тому, что происходило во Франции. По словам М. Ф. Орлова, его «первое политическое впечатление – падение Робеспьера»[4]. М. И. Муравьев-Апостол описывал свое детство, проведенное в среде французских эмигрантов в Гамбурге: «Пятилетний мальчик <…> был ярый роялист. Эмигранты своими рассказами о бедствиях, претерпленных королем, королевой, королевским семейством и прочими страдальцами, жертвами кровожадных террористов, его сильно смущали. Отец его садится, бывало, за фортепьяно и заиграет “la Marseillaise”, а мальчик затопает ногами, расплачется, бежит вон из комнаты, чтоб не слушать ненавистные звуки, которые сопровождали к смерти жертв революции. Начальствующий французскими войсками в Голландии Дюмурье бежал и прибыл в Гамбург. Батюшке поручено было от нашего правительства не принимать его официальным образом в Россию, но дать уразуметь, что у нас его ждет благосклонная встреча. Чтобы успешно исполнить это поручение, батюшка угощал обедами генерала. Во время званых обедов нас – детей – приводили в гостиную, и гости вставали из-за стола. Дюмурье хотел взять за руки мальчика, чтоб его приласкать. Мальчик отскочил с негодованием и сказал: “Je déteste, monsieur, un homme qui traître envers son roi et sa patrie![5] ”. Можно себе представить неловкое положение дипломата при неожиданной выходке сынка своего»[6]. Детство пятилетнего русского мальчика, будущего декабриста, проходит под звуки «Марсельезы» и рассказы эмигрантов о революционном терроре. При этом ни сам М. И. Муравьев-Апостол, ни его младший брат С. И. Муравьев-Апостол, будущий организатор восстания Черниговского полка, еще не говорят по-русски и даже не знают, что такое крепостное право. Вероятно, для того, чтобы детям было понятнее, кто такие крепостные крестьяне, их мать А. С. Муравьева-Апостол при возвращении на родину скажет: «В России вы найдете рабов»[7].