Читаем без скачивания Джордано Бруно. От звезд к звездам - Андрей Белов

«Смерть в одном столетии дарует жизнь

во всех грядущих веках»

Джордано Бруно – «О героическом энтузиазме»

Часть 1.

Дорога и бегущая вода, огонь и звезды – на них можно смотреть бесконечно, но лишь звезды, если взгляд наш задержался на ночном небосводе, вызывают чувство бесконечного. Это бесконечное захватывает нашу душу, сердце, в нашем ощущении вечности мы сразу же начинаем уменьшаться до песчинки в этом бесконечном пространстве. Но проходит еще мгновение, мы стряхиваем с себя это щемящее, до безграничной тоски, чувство одиночества и, начиная с мыслей: «Свет идет миллионы лет»; «А может быть их уже нет, и они давно погасли»; «Они начали светить, когда меня еще не было»; «Как это так, что меня не было», и «Будут светить, когда меня уже не будет…» – снова тихо приближаемся к попытке понять бесконечность, и снова тщетно, мысль опять упирается в понятие вечность и бесконечность. Нам не дано ощутить эту самую бесконечность своими, такими человеческими и такими конечными, понятиями. Нам понятно их рождение в надвигающихся сумерках на исходе дня и понятна их смерть при рождении нового дня на рассвете, но то, что мы созерцаем в промежутке «между» – промежутке, именуемым ночь, нам не дано понять.

Звезды – эти бесконечно далекие субстанции рождаются на закате суетного и конечного дня, и исчезают на рассвете, снова уступая место, суете и заботам, тревогам и проблемам этого малюсенького сообщества, называющего себя человечеством и считающего, несмотря на все данные ему знания, себя, в душе, и центром и вершиной мироздания.

Пытаясь оправдать, и хоть как-то объяснить свое существование, человечество рождает религию, а с ней и философию, чтобы опять же объяснить саму религию. Но что такое «объяснить» – это и подтвердить или опровергнуть, и развить, и довести до логической завершенности само учение о мире и одинокой душе в этом самом мире, враждебном человеку по самой своей сути. Горя и страданий всегда было больше в жизни человека, чем радости и счастья, поражений и отступлений – больше, чем побед и успехов.

Но так устроен человек: он сомневается во всем и вся. Большинство отмахивается от сомнений и принимает общепринятые взгляды и учения, как догмы, но есть, те, для которых сомнения суть смысл жизни, а слово «нет» – жизненное кредо.

Таким человеком и был Филиппо Бруно (получивший в монастыре при посвящении в монахи имя Джордано)!

Мнения исследователей о Джордано Бруно подчас диаметрально противоположны. Это объясняется очень малым количеством достоверных документов о его жизни и учении. Мы располагаем только краткой выпиской, из следственного дела, составленной неизвестно кем и неизвестно для кого, а еще – текстом приговора. И книги, конечно же, книги Джордано, в которых в аллегорической форме он изложил свои взгляды. Остальные документы хранятся в архивах Ватикана, ведь все-таки следствие по его делу в общей сложности продолжалось 8 лет. И может быть, когда-нибудь мы узнаем больше, чем знаем сейчас – возможно, возможно.

Маленькая площадь Кампо-деи-Фиори в Риме, стиснутая серыми унылыми зданиями, клочок неба. Когда-то это место называлось «поле цветов» – возможно, это был пустырь заросший цветами. На этом месте и разожгли костер, давший бессмертие великому человеку по имени Джордано Бруно. Площадь битком заставлена торговыми прилавками – рынок. Здесь с 15-го века полноправные хозяева – торговцы, сейчас это мигранты из каких-то африканских стран. Прилавки нагромождены в таком хаосе, что я не сразу разглядел памятник в середине площади. С трудом пробираюсь через какие-то корзины, коробки, ящики, слыша крики торговцев на незнакомом мне языке, и понимаю, что меня ругают. Но таково мое настроение, что карабкаюсь через все эти атрибуты рыночной торговли, гордо, невзирая на все окрики и возмущения. Моя цель Джордано – и я хочу взглянуть в лицо человека, который даже под угрозой смерти не отрекся от своих убеждений.

Наконец-то я нашел такое место. Я остановился и, задумавшись, смотрел и смотрел на Бруно. Взгляд опущен, в руках книга, какая? – невозможно разглядеть, почему-то мне представлялось, что это «О бесконечности вселенной и миров» из «Диалоги». Да, голова опущена, но взгляд мне представлялся исподлобья – упрямый, не покорившийся, и, как будто говорящий громко, во весь голос и на весь мир – «НЕТ» всем тем, кто хотел от него услышать, пусть тихое, пусть шепотом, но – «да». Почувствовал я и сожаление в этом взгляде – сожаление ко всей этой суете внизу, к человечеству, которое живет, не зная истины, и сожаление о том, как много он еще успел бы сделать. В тот день 17 февраля 1600 года ему было еще только 52 года. Все это пронеслось в моей голове горячечно, впопыхах. Оглянувшись вокруг, и еще раз взглянув на этот грязный рынок-хаос мигрантов, не имеющих понятия, память о каком человеке стиснули они меж своих торговых прилавков, я вдруг отчетливо осознал, что ведь не простила католическая церковь Бруно, так до сих пор и не простила!!! Надпись на памятнике:

«Джордано Бруно. От столетия, которое он предвидел, здесь, где был зажжен костер».

Несколько лет пролежал памятник в мастерской скульптора Этторе Феррари, пока, наконец-то в 1889 году муниципальный совет Рима дал согласие на его установку.

Звезды! Солнце уже зашло, и по мере того, как темнело, звезд появлялось все больше. Филиппо (так звали Джордано в детстве) любил смотреть на них. Он и сам не понимал, почему эти светящиеся точечки так волнуют его, вызывая чувство полета куда-то в безграничную даль. И почему – «в безграничную»? Их свет не был холодным и не был обжигающим, как у огня. Для Филиппо свет звезд был теплым и дружелюбным. Большие и маленькие, мерцающие и светящие ровно, белые и голубые, они были такие разные, но все-таки, что-то их роднило. Что-то пело внутри у мальчика, и что-то постоянно спрашивало: а что дальше? Филиппо чувствовал, что именно в звездах и есть та самая главная сказка, что называется жизнь. Мальчику шел десятый год.

1558 год, город Нола близ Неаполя, между ними вулкан Везувий.

– Филиппо, Филиппо, – позвала мама, – иди ужинать.

Мальчик был так поглощен созерцанием неба, и так очарован, что не расслышал, и продолжал неподвижно лежать на подстилке, которую для удобства он положил прямо на земле рядом с домом, чтобы смотреть вверх, не утруждая шею.

– Остынет! Хватит смотреть на звезды! Иди есть, – крикнула мама в окно.

Филиппо вздрогнул, очнулся – есть и впрямь уже хотелось, и побежал в дом. Он не расстраивался, ведь когда все лягут спать, он вылезет потихоньку в окно, и снова будет смотреть на звезды. Он видел их рождение, когда зашло солнце и увидит, как они исчезают на рассвете.

Когда день был пасмурный и предвещал, что ночью звезд видно не будет, Филиппо, который и так-то был склада задумчивого, ходил молчаливый и хмурый. И если уж обращался к кому-то, то с вопросами, на которые никто не мог ответить.

В один из таких дней он пристал к маме:

– А далеко ли звезды, и что там дальше, мама? – спросил Филиппо.

– Не знаю сынок. Спроси пастора после воскресной службы. Уж он человек ученый и, наверное, расскажет тебе, – отмахнулась Фраулиса Саволина, его мама.

Как-то Фраулиса спросила мужа:

– Джованни, тебе не кажется, что наш мальчик какой-то странный, не как все дети?

– Да, Фраулиса, он слишком задумчивый, и детство проходит мимо него. Но что поделаешь, ведь все люди разные. Но ты послушай, как хорошо, и не по-детски, он говорит. А какая у него память! Я говорил о нем со знакомым поэтом, сеньором Таксило, и тот уверен, что мальчик не по годам развит, и ему давно пора учиться, может быть в науки и искусство обратиться его энергия, и там он найдет себя, – ответил Джованни.

А что же вопрос о звездах?

Филиппо не забыл совет матери, он вообще ничего не забывал. Он даже помнил, как однажды к нему в колыбель заползла змея, и что прибежал отец, и с какими восклицаниями отец убил змею. Как мальчик в колыбели мог это помнить?! Тем не менее, именно удивительная память отличала Бруно от других смертных. Кстати, змея в колыбели – знак героической судьбы, согласно мифу о Геракле!!!

Так вот… после воскресной службы, Филиппо незаметно и робко подошел к пастору как-то сбоку и задал ему те же вопросы, что и маме. Священник привыкший отвечать на любые вопросы прихожан уже поворачиваясь, готов был начать объяснение мироздания на основе учения Аристотеля, которое было принято католической церковью… Но!.. Увидев взгляд мальчика, поперхнулся. Молча они смотрели друг на друга. В этом невинном и безгреховном, но уже бунтарском взгляде, пастор узнавал себя в юности. Он вспомнил, сколь много вопросов о мироздании было и у него, когда он только еще вступил на путь познания, поступив послушником в один из монастырей. Вспомнил окрик и угрозы настоятеля монастыря, многочасовую молитву на коленях в наказание. Его простили, став священником и получив сан и приход, он уже многие годы заученно разъясняет догмы Святой церкви. Все это всплыло мгновенно в его памяти. Собравшись все-таки объяснить мальчику, учение церкви по данному вопросу, но еще раз встретившись взглядом с Филиппо, священник вдруг произнес: