Читаем без скачивания Экзамен - Леонид Соболев

Соболев Леонид Сергеевич

Экзамен

Леонид Сергеевич Соболев

Экзамен

"Жорес" возвращался из похода. Шторм утих, и к осту от Шепелевского маяка открылась спокойная, удивительно ровная гладь, начинающая по-вечернему отблескивать сталью.

С обоих бортов потянулись низкие берега, определяя собой путь в горло залива - в Кронштадт, - и скоро прямо по носу, низко над водой, вдруг вспыхнула и, дрогнув, ослепительно засияла в закатных лучах золотая точка купол Морского собора. Мягкий, как бы усталый ветер дул в лицо, и в спадающих его порывах дымовые трубы обдавали мостик теплым, пахнущим краской током воздуха и утробным своим урчанием.

Белосельский стоял на правом крыле мостика, втиснув крупное тело между штурманским столом и парусиновым обвесом поручней. После того, что произошло в походе, ему хотелось малодушно спрятаться в каюте и не показываться никому на глаза.

Собственно говоря, ничего особенного не произошло. На походе командиру вздумалось провести ученье "человек за бортом". Для этого с мостика кинули за борт связанную койку, вахтенный комендор выпалил из пушки, дежурные гребцы бросились к вельботу, довольно быстро спустили его на воду, но в горячке вместо кормовых талей* выложили сперва носовые, чего, конечно, не следовало делать, ибо миноносец имел еще порядочный ход вперед. Вельбот развернуло задом наперед, ударило волной о борт "Жореса", причем сломало две уключины, одно весло и придавило пальцы минеру Трушину.

______________

* Тали - блоки, которыми поднимают на борт шлюпку.

Ученье не состоялось, боцман хмуро осматривал поднятый обратно на ростры поврежденный вельбот, Трушин ходил уже с перевязанной рукой и мечтал о двухнедельном отпуске по комиссии, а койка вместе с заключенным в ней пробковым матрасом бесследно затерялась в волнах Финского залива.

Все это, вместе взятое, называлось на кают-компанейском языке "военно-морским кабаком", случалось десятки раз и ничего, кроме смеха, вызвать бы не могло, если бы спуском шлюпки распоряжался любой из командиров "Жореса", кроме Белосельского, и если бы этот поход не был первым походом его на "Жоресе". Но то, что Белосельский был одним из тех, кого в кают-компаниях иронически называли "красными маршалами", придавало этому невинному эпизоду неприятный оборот.

"Красными маршалами" бывшие офицеры прозвали академиков приема 1922 года: это были матросы, только что вернувшиеся с гражданской войны командующими, начальниками штабов, комиссарами флотилий и кораблей и пришедшие теперь в академию, где для них был создан специальный подготовительный курс. На лето их расписали по кораблям для стажировки в средних командирских должностях, и Белосельский попал на "Жорес" старшим помощником командира.

Он мог управлять артиллерийским огнем целой флотилии, мог составить план операции, несущий разгром противнику (свидетельством чего был его орден), но спустить на волне шлюпку - что умел сделать любой из командиров и старшин "Жореса" - он не смог. В башне линейного корабля, где он провел все три года царской войны комендором, потом унтер-офицером, в Центробалте, на миноносце, где он был комиссаром, в боях на Волге, в штабе Каспийской военной флотилии некогда было обучаться шлюпочному делу. И все эти мелочи морского дела, привычные с детства морскому офицеру, для него оставались такими же неизвестными, как молекулярное строение тех снарядов, которыми он отлично умел попадать в корабли противника. Именно поэтому партия направила его в академию, и именно поэтому подготовительный курс академии включал в себя разнообразные предметы - от арифметики до курса морской практики младшего класса Морского училища.

Но все же на левом его рукаве было чуть не вдвое больше нашивок, чем у командира "Жореса", а у вельбота поломан борт, и у Трушина перевязана рука, и на мостике его встретили иронические усмешки артиллериста и снисходительный тон командира - "ничего, привыкнете, Аким Иванович", - и очень хотелось уйти в каюту. Но как только открылся Шепелевский маяк, командир ушел с мостика, оставив Белосельского "вести корабль".

Положим, корабль вел штурман, даже и не взглядывая на Белосельского, отлично понимая, что тот торчит здесь для мебели. На мостике была обычная обстановка домашности, уюта, веселого содружества хорошо знакомых и приятных друг другу людей, присущая "Жоресу". Штурман сидел на поручнях компасной площадки, хитро обвив вокруг стойки длинные ноги, и напевал "Шумит ночной Марсель". Артиллерист Любский, стоявший на вахте, перегнулся назад, через машинный телеграф, слушая комиссара Вахраткина, который сочно рассказывал очередную историю, сигнальщики вполголоса болтали на левом крыле, и, по-видимому, всеми владело отличное настроение, какое бывает в конце похода, и никому не было дела до Белосельского.

А в сущности, почему ждать от них сочувствия? За две недели своей стажировки он успел всем причинить неприятности. Прежде всего - комиссару.

На первом же бюро коллектива Белосельский подытожил свои впечатления: "Жорес" - не корабль, а усадьба, бывшие офицеры, не в пример другим кораблям, верховодят всем, комиссар ходит у них на помочах, подлаживается, дисциплина на корабле и не ночевала, миноносец развален... Вахраткин встал на дыбы: кто-кто, а уж он-то, старый матрос, бывшего офицера за пять миль чует! Командиры "Жореса" - честные спецы, хорошие служаки - не в пример другим кораблям сумели найти к команде подход, команда их любит и слушается. Что до дисциплины, - видно, в академии ее учат по букве, и настоящего духа революционной дисциплины так и не расчухали. Есть на "Жоресе" хоть один случай неисполнения приказания? Нет! Если данному товарищу не нравится тон, которым комсостав "Жореса" отдает приказания, то здесь - не армия и солдат тут нет! И не будет! На "Жоресе" настоящая трудовая дисциплина, а тянуть краснофлотцев и за грязную робу в трибунал отдавать - не выйдет! Основная задача коммунистов во главе с комиссаром - добиться доверия к спецам и сплочения их с командой, - таковая задача на "Жоресе" на сегодняшний день выполнена. И выполнена не береговыми моряками-академиками, а комиссаром и коммунистами корабля. И если товарищ Белосельский начнет запугивать командиров и вводить свои порядки, то бюро коллектива "категорицки и в упор" станет против...

Но после, поговорив по душам с остальными членами бюро - с рулевым старшиной Портновым, с младшим инженер-механиком Луковским и с машинистом Колангом, - Белосельский увидел, что бюро-то, пожалуй, "категорицки и в упор" станет на его точку зрения.

Артиллериста он сразу же вооружил против себя после первого осмотра материальной части. Тут Белосельский - бывший артиллерийский унтер-офицер царского флота и флагманский артиллерист Волжской флотилии - был вполне в своей стихии. Орудия действительно могли стрелять, и команда была как будто обучена. Но погреба не проветривались, в стволах кое-где оказалась ржавчина, а сам артиллерист, когда Белосельский посадил его за прибор Длусского*, не смог решить задачи малость посложнее элементарных стрельб этого года, после чего сам же насмерть обиделся.