Читаем без скачивания «Если», 1998 № 01 - Сьюзи Чарнас

«Если», 1998 № 01

Сьюзи МакКи Чарнас

СЛУШАЯ БРАМСА

Запись 1. Они уже разбудили Чендлера и Росс. Третьим оказался я. Предполагалось, что я поднимусь первым и проверю состояние остальных членов экипажа, пока они не очнулись от холодного сна, — но откуда кучке инопланетян было догадаться об этом?

Наш корабль битком набит существами со странными глазами и морщинистой, покрытой мелкими чешуйками кожей, — они напоминают ящериц, вставших на задние лапы. Кожа у них сероватая, зеленоватая, а подчас и синеватая. Лица вроде бы гладкие, никакой растительности, да и вообще все черты сглажены, будто выутюжены. Первые, с кем я встретился, носили парики, вечерние платья и муаровые, увешанные медалями ленты через плечо. Я бы расхохотался, не будь так ошеломлен, а теперь мне не до смеха. Как только они посчитали формальности исчерпанными, то переоделись в комбинезоны. А я поневоле жду, что вот-вот разойдутся молнии на комбинезонах, а затем и на костюмах ящериц, и наружу выберутся нормальные люди. Мне все чудится, что это шутка, которая рано или поздно кончится.

Они говорят по-английски, одни с акцентом, другие без, но все с придыханием и очень тихо — во всяком случае, когда обращаются к нам. Возможно, это из-за того, что в их словах содержится ужасный смысл. Они говорят, что Земля спалила себя дотла — именно потому мы и не получили сигнала к пробуждению и по-прежнему пребывали в «морозилке», когда они нас обнаружили. Чендлер им верит, Росс — нет. Что думают другие, не ведаю — их просто еще не разморозили.

Сижу у иллюминатора и гляжу на Землю, какова она ныне. Знаю, что ящерицы говорят правду, и все-таки поверить им полностью не в силах. По большей части, мне чудится, что я умер или, по крайней мере, сплю.

Запись 2. Штейнбруннер покончил с собой (невзирая на все принятые ящерицами меры, чтобы не допустить ничего подобного). Сью Энн Бимиш, пятая из размороженных, не разговаривает ни с кем, а только беспрерывно скрежещет зубами. Слышу этот скрежет каждый раз, когда оказываюсь с ней рядом. Раздражает.

Главную ящерицу зовут Капитан Полночь. Это самец, и он говорит, что отдает себе отчет в несоответствии избранного имени и звания, но ему нравится, как это звучит.

По-видимому, на своей родной планете ящерицы принимают разнообразные земные передачи, радио и телевизионные, и без стеснения заимствуют из них все, что им понравится. Например, имена. Все равно, когда я смотрю на них, то задаю себе вопрос, в здравом ли я уме. Нет, помешательство было бы непозволительной роскошью; каково тогда изо дня в день общаться с созданиями, которые словно сбежали из мультяшек Уолта Диснея?

Ящерицы возвращают нас к жизни поодиночке, стараясь предотвратить новые попытки вскрыть себе вены.

Гляжу в иллюминатор на то, что осталось от Земли; разговоры скользят мимо, не задевая меня. Оказывается, мы даже не можем ничего достать с поверхности планеты. Еще хуже: я не способен извлечь что-ни-будь из собственной души. Могу лишь глядеть в иллюминатор, пропуская разговоры мимо ушей. Может, я все-таки мертв?

Запись 3. Капитан Полночь заявил, что теперь, когда мы все очнулись, он будет бесконечно польщен, если мы согласимся проследовать с ним и его экипажем на их корабль и на Кондру. Кондра — так они называют свой родной мир. Чу уверяет, что ей удалось выяснить, где этот мир находится, и настойчиво пытается показать мне его на звездных картах. Я и смотреть не стану, мне это неинтересно. Меня послали в космос, чтобы изучать особенности питания при низких температурах, а не для того, чтобы я пялился на звездные карты.

А вообще-то не играет роли, зачем я забрался в космос. Земля теперь похожа на Луну. Питание — слово бессмысленное, по крайней мере, применительно к человеку. Некого там, на Земле, питать. Земля теперь просто скала без атмосферы, похожая на другие скалы, каких в космосе полным-полно.

Я собрал все данные о состоянии команды, записанные за годы нашего сна, и уничтожил. Чу говорит, что при этом я серьезно повредил часть оборудования. Я не собирался крушить машины, но остался доволен: это здорово, что дело не ограничилось стиранием информации, а довершилось поломкой чего-то железного. Впрочем, я пообещал остальным, что больше ни к чему не притронусь. Не уверен, что мне поверили. Не уверен, что я сам верю своим обещаниям.

Моррис и Майерс заявляют, что не хотят лететь с кондрианами. Они-де предпочитают остаться здесь, в нашей посудине, хотя бы на случай, если уцелели и объявятся еще какие-нибудь космические бродяги.

Капитан Полночь утверждает, что на нашем кораблике можно установить систему маяков, чтобы привлечь внимание каждого, кто приблизится, а затем пояснить ему, куда мы делись. Мне ясно, что ящерицы не намерены оставить Морриса и Майерса на верную гибель.

Вообще-то кондриане не собирались нас спасать. Многие поколения перехватывали земные передачи, восторгались, пускали слюни, и наконец кондрианские власти решили позаимствовать у космических соседей подходящий корабль и послать на Землю миссию доброй воли. Но пока собирались, пока летели, никого, кроме нас семерых, в живых не осталось. Они ожидали найти целый мир зрителей и слушателей, приклеившихся к своим динамикам и экранам. А тут сплошное дерьмо.

Мне снятся такие кошмары, что не хватает слов.

Запись 4. На кондрианском корабле, корпус которого изнутри обшит мягкой кожей, нам совершенно нечего делать. Я развлекаюсь долгими беседами с Уолтером Дрейком, главой экспедиции. Надо бы сказать — с Уолтер Дрейк: это, по-видимому, самка. Милашка Уолтер.

Если я могу шутить, значит, я все-таки не помешался?

Я не сразу сообразил, что с именем собеседницы что-то не так. Когда сообразил, сказал:

— Послушайте, это были разные люди — сэр Уолтер Рэли и сэр Фрэнсис Дрейк1.

Она ответила:

— Мы не всегда слепо копируем. Я предпочла почтить память двух великих путешественников разом.

— К тому же они оба мужчины, — добавил я.

— Поэтому я опустила титул «сэр», — не растерялась она.

Позже мне самому не верилось, что этот диалог не выдуман. До чего же обидно проспать конец света и очнуться в мире, смахивающем на дурную шутку, среди инопланетян, словно вышедших из-под пера Эдгара Райса Берроуза!

Майерс и Моррис целые дни напролет играют в шахматы и не желают ни с кем общаться. Большинство из нас не хочет разговаривать. По-чему-то нам трудно смотреть друг другу в глаза.