Читаем без скачивания Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I - Борис Штерн

Борис Гедальевич Штерн

Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

Фаллическо-фантастический роман из жизней замечательных людей

КНИГА ПЕРВАЯ

ЭФИОП твою МАТЬ

Очень своевременный роман.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОФИР ПОЧТИ НЕ ВИДЕН

Как было бы хорошо написать художественное произведение, в котором ясно высказать текучесть человека, то, что он один и тот же в разных ситуациях — то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо.

ГЛАВА 1

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Предисловие есть пустословие довольно скучное.

ГЛАВА 2

В ЧИСЛЕ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ,

отправленных Петром Великим в чужие края для приобретения сведений, необходимых государству преобразованному, находился его крестник, арап Ибрагим.

В числе немногих детей, сумевших вырваться с остатками врангелевской армии из Крыма, находился Сашко Гайдамака, сын известного на Украине анархиста и террориста-безмотивника Олександра Олександровича Гайдамаки, — его отец обвязался динамитом, взорвал здание гуляйградского ЧК и подтвердил тем самым свою фамильную репутацию.[1]

Сашку еще не исполнилось девяти лет, но на вид ему можно было дать все двенадцать. В роду Гайдамак всех хлопчиков называли Сашками, а девочек — Сашками. По материнской линии бабка у Сашка была Сковорода, а дед — Кочерга, но Сашку эти знаменитые украинские фамилии еще ничего не говорили, кроме своего прямого назначения — сковорода, кочерга, гайдамака. В этой жизни ему было «vsyo po houyam»,[2] как он любил выражаться по-французски. Он вообще не понимал, куда попал и что вокруг происходит. От отца-безмотивника у Сашка остался аккордеон с пятью регистрами и трофейный германский велосипед «Кольнаго» с тремя передачами, на котором Сашко выделывал непредсказуемые кренделя и то и дело разбивал голову и расшибал нос. Махновцы держали этого белобрысого хлопчика за сына полка и возили его с аккордеоном и тяжелым велосипедом на обозной тачанке, застеленной персидскими коврами. За это Сашко играл для них самое простенькое — «Яблочко», «Кирпичики», «Интернационал», «Каховку»:

Каховка, Каховка,Маруся-махновкаГорящей Каховкой идет.

Маруся Никифорова услышала эту песню, смахнула слезу, спустила ему штаны, поцеловала в попку и накормила жареной картошкой. В конце концов на «Кольнаго» кинул свой острый глаз сам батька Махно и реквизировал его будто бы для нужд крестьянской армии, но катался на нем сам.

Покатался, покатался и где-то забросил. Сашко сильно горевал по велосипеду, зато голова зажила. Аккордеон же помог хлопчику выжить, а жизнь ему спас черный шкипер итальянского парохода, курчавый негр из счастливой страны Офир, которая была сродни райскому Эльдорадо.

ГЛАВА 3

СЭР УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ

«Литература — это роскошь». Эту фразу приписывают Мне. Понятия не имею,

когда и где я говорил такое, да и говорил ли вообще, но это верно.

Родословная шкипера весьма любопытна. Этот офиряпин, с маленькой серьгой из белого золота в ухе, с золотым перстнем с печаткой из мутного лунного камня на указательном пальце и сикоморовой трубкой испанской фирмы «Real Briar» в зубах, происходил из древнего рода племенных вождей, которые иногда даже претендовали на трон офирского Pohouyam'a[3] и ngouse-negouse.[4] Шкипер и сам был не прочь занять это кресло, тем более что во дворце Pohouyam'a у него осталась без призора молоденькая невеста lioulita Lyusi,[5] уже успевшая отдать шкиперу руку, сердце и кое-что пониже. Но друзья убедили, а враги вынудили Гамилькара — так звали шкипера — покинуть Офир в поисках Эльдорадо, потому что он был дьявольски умен (или, возможно, чертовски глуп) и опасен как для друзей, так и для врагов, — и те и другие боялись его, не знали, что он выкинет завтра. Гамилькар был моряком, купцом, переводчиком, поэтом (он даже дружил с Гумилевым), террористом, политиком, путешественником, естествоиспытателем — вроде Ливингстона. На севере страны на собственной звероферме он разводил мясных купидонов, в Лунном ущелье искал захоронение первочеловека Адама, интриговал, метил на трон Pohouyam'a, демонстративно ходил по столице с диким купидоном на плече — без поводка и намордника. Купидона звали Черчилль, полное имя в щенячьем паспорте: сэр Уинстон Черчилль. Краткое — Черч. Он отзывался и на Лорд, и на Сэр, и на Уинстон. Уважительно и командно, он понимал. Умный был, собака. Злой, по добрый. Черч был похож на летучего вампира и на французского бульдога одновременно, его драпированная складками и морщинами тупая морда напоминала морской узел с красными глазами и вызывала у африканцев мистический ужас.

Престарелый офирский Pohouyam, чершощий негус с ирландским именем Макконнеп, не знал, что с Гамилькаром делать. У Макконнена XII давно уже стало плоховато с юмором, и он обратился к лучшему офирскому колдуну, который занимался проблемами генетической акустики, за советом:

— Сходи узнай, чего же он хочет? Офир — это рай земной, зачем ему Эльдорадо? Не может подождать, пока мы умрем? Пусть женится на Люське, а мы уйдем в Эдем.[6]

(Офирские Pohouyam'ы никогда не говорят «я», они говорят о себе во множественном числе — «мы», «наш»; таковы приличия.) Колдун-акустик Мендейла Алемайеху не испугался дикого купидона, дунул в бараний рог и отправился на переговоры с Гамилькаром. Тот сидел на циновке в тени развесистой сикоморы и обучался русскому языку, переводя на пустом ящике из-под мыла пушкинского «Арапа Петра Великого» на язык офир. Над ним роились мухи цеце, не опасные в это время года. Судьба и похождения в России эфиопского мальчика Абрама-Ибрагима Ганнибала глубоко волновали его.

Сейчас он застрял на фразе о том, что "капитан Ибрагим отличился в Испанской войне, был в голову ранен в одном подземном сражении[7] и возвратился в Париж".

— Ротфронт! — поздоровался Мендейла, согнув локоть и выставив кулак в интернациональном коммунистическом приветствии.

Черчилль тут же слетел с плеча Гамилькара и вцепился когтями в дремучие косы колдуна.

— Не бойся, он не кусается, — сказал Гамилькар.

— Я не боюсь, — ответил колдун.

— Зачем пришел?

— Хороший, хороший! — Колдун поднял руку, осторожно почесал купидона за ухом, потом взял его за шиворот, оторвал, выдирая косички, от своей головы, усадил на траву и достал для Гамилькара из волшебного кармана передника литровую бутылку шотландского виски «White horse»[8] и бутылочку с бычьей кровью для Черчилля.

Гамилькар засунул томик Пушкина в дупло сикоморы, в ответ вытащил из того же дупла бутылку коньяка «Черный Джек» и сказал:

— Я знаю, зачем ты пришел.

— Женись! — сказал колдун. — Женись и станешь Pohouyaт'ом! Маккопиен уйдет в Эдем.

— Я не женюсь па Люське.

— Почему?

— Она дура, нимфетка и пьяница.

— Я так и думал, — вздохнул колдун. — Жаль, такая молоденькая.

— Что еще нужно от меня Pohouyam'y?

— Ему нужен Бахчисарайский фонтан, — ответил колдун первое, что пришло ему в голову. — Он сам не знает, что ему нужно.

— Сходи туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, — сказал Гамилькар по-русски. Задание ему понравилось. Переговоры сразу же превратились в хорошую попойку. За три дня они выпили дюжину бутылок шотландского виски и столько же коньяка, запивая из тыквенных фляг легким пальмовым винцом и закусывая жареным арахисом, а Черчилль пожирал кусочки мяса из рук колдуна и лакал бычью кровь из блюдца. На четвертый день колдун отоспался, прополoскал рот, постирал передник, вернулся во дворец, дунул в бараний рог и представил на подпись Маккогшену замусоленную арахисовым маслом и залитую пальмовым вином папирусную страницу с круглым подгоревшим следом от сковородки и с пьяным планом некоей научной экспедиции для поисков Атлантиды.

Pohouyam прочитал:

«…Ибрагим влюбился без памяти. Напрасно графиня, испуганная исступлению его страсти, хотела противуставить ей увещевания дружбы и советы благоразумия, она сама ослабевала. И наконец, изнемогая, она отдалась восхищенному Ибрагиму…»

— Это что? — удивился Маккониен.

— Нет, это не то, это Пушкин… — сказал колдун и перевернул папирусную страницу.

Обоснование экспедиции выглядело так: "Офир — рай, а Эльдорадо — филиал рая в Южной Америке. Эльдорадо = Атлантида: если сменить «Э» на «А», ""д" на «т», «а» на «и», «р» на «и», два «о» на два «а», «л» и «т» поменять местами, то из «Эльдорадо» получится «Атланида», недостающее «т» легко вставить, что и следовало доказать".