Читаем без скачивания Журнал «Вокруг Света» №06 за 1970 год - Вокруг Света

Средь придонских полей

Когда я выходил из поезда на пригородной станции Колодезная, мне показалось, будто я и не летал в Воронеж с турбовинтовой скоростью, уж больно знакомо было все, просто будто отъехал в Подмосковье. И тысячу раз я видел этот багажный навес, кирпичный зал ожидания, и автобус у сельмага, и эту бабку, что сидит на переднем сиденье ко всем лицом и обнимает связанную веревочками бухту шланга — поливочный брандспойт для сада.

Автобус миновал деревянные домишки, выехал в поле. Оттепель. Небо серое с синевой. Весна. Снега набухли, вот-вот брызнут водой, и глаз уже примечает лощину, где загрохочет ледяная вода. Справа, на косогоре, промелькнуло село — избы под белыми крышами, а слева вскоре, средь леса, разрубленного надвое просекой, показалась линия электропередачи — металлические фермы-опоры в три ряда. И были они такие, какие встречаешь по всей стране. Но только эти опоры несли ток на заводы и в квартиры не от обычной электростанции, а от атомной, от двух ее уже действующих мощных энергоблоков. Третий — строящийся — должен быть еще мощнее этих двух...

За частоколом молоденького сосняка показались крыши, дома, башенные краны Нововоронежа — поселка атомников и строителей. Был он как остров в океане придонских полей. И птицы под вечер — галки и грачи — собрались к нему со всех полей, как к скалам...

Поселок походил скорее на микрогород, но жители не называют его так, и когда я потом спрашивал у них, скажем, как добраться от электростанции до города, меня мягко поправляли: «До поселка. Сейчас туда пойдет автобус. Лучше подождать». Пусть так. Поселок так поселок. У самого леса я нашел деревянное кафе, очень уютное. Там было светло и тихо. И на улицах вечерами тихо, и думается легко.

Утром специальный поезд и автобусы везут жителей на работу. Всех в одну сторону. Билеты никому не надо брать. Проезд бесплатный, надо только вовремя прийти на остановку и занять свое место.

Электростанцию мне показывал Миша Абузов. Казалось, он все время что-то обдумывает про себя. Миша — редактор местной газеты «Энергостроитель», и ему очень многое надо знать. Он не сказал, что очень занят, пошел со мной и, здороваясь с инженерами, геодезистами и сварщиками, всем говорил: «Слыхал, а ведь нам второе место дали. По второму полугодию. Первое — Усть-Илимской стройке, второе — нашей ударной комсомольской».

Строящийся блок. Крановщица, сидевшая как ласточке в гнезде, улыбнулась мне с высоты, из-под самой крыши. Эта улыбка долго стояла в глазах и потом, когда я ходил внутри неокрашенного, ржавого цвета реакторного котла и по длинным, в несколько сот метров длиной, туннелям, взбирался по крутым, как на корабле, трапам на перекрытия следующего этажа. Фигурки людей передвигались по прутьям арматуры, повсюду сверкали огоньки сварок.

Снаружи здание электростанции белого стерильного цвета, с черной строгой табличкой на воротах. А внутри здания начинается игра и перекличка красок. Один этаж не похож на другой, идешь, будто считаешь этажи радуги — алые, зеленые, синие, розовые. Мелькают голубые форменные куртки с фирменными эмблемами.

— Это турбинный зал, такой же, как и на обычных электростанциях. Там, за стеной, реакторный, — говорит Миша. — Увидеть, пожалуй, там ничего не увидишь. Уран за броней, в котле, но если мы пойдем туда, до вечера не выйдем. Души, переодевание...

В зале рабочих очень мало. Кое-где они следят за приборами, но зал огромен, и надо присмотреться, чтобы заметить людей. Стоит ровный приглушенный гул турбин. Мы сворачиваем в одну из многочисленных дверей и попадаем на главный пульт управления. От обилия приборов, разноцветных контрольных лампочек, ручек на занимающем всю комнату полукруглом пульте рябит в глазах. Трое дежурных операторов-инженеров, нажимая сейчас на кнопки, переключая ручки и отдавая команды по телефонам, «сжигают» уран. Происходящее как-то не сразу умещается в голове. Не сразу осознаешь, что мириады огней светящегося табло лишь регистрируют происходящее и что фантастичен не сам этот пульт управления, а все то незримое, что происходит сейчас где-то за броней, в котле.

По малиновому пластику входим в светлый зал со светлым полом. Голубые полосы расцвечивают его. Здесь всего одна стена приборов. Два молодых парнишки следят за ними.

— Дозиметристы, — говорит Миша. — Видишь, зеленые огоньки на всех табло. Никакой радиации.

Я ловлю себя на том, что ни разу и не вспомнил про нее.

Перед отъездом я еще раз прошелся по улицам Нововоронежа. Поселок тоже был расцвечен. За синей стеной кинотеатра — алая стрела на гладкой белой стене. Пожарная лестница, но смотрится как декоративная деталь. Всюду я замечал краски, мазки на балконах, яркие пятна на фасадах домов...

Вот и все. Атомная станция — реально и просто, как и жизнь в этом городе, среди здешних людей.

В. Орлов, наш спец. корр. Фото автора

Али-Баба — последний шарманщик

Я встретился с ним за кулисами Дома актера и разгадал один его фокус. Представьте, стало скучно и обидно, как будто я обокрал сам себя. Больше я этого делать не буду. Ведь всякий знает, что если голубую ленту перерезать ножницами пополам, то уж ее нельзя связать так, чтобы лента опять стала целой. И лучше, даже будучи взрослым, сто раз подряд удивиться, чем один раз узнать секрет.

Петр Яковлевич показывал фокус с шариками. Шарик раздваивался в его руке, потом их стало три... Потом они вовсе исчезли.

— Хотите медленно? — спросил Петр Яковлевич. — Совсем медленно? Вот так... Ррр-раз! И нету...

После недавнего представления лицо его было красным, а лоб еще не высох от пота. Растрепанные седые волосы делали его голову огромной. И оттого небольшие серые глаза его стали еще меньше.

— А вот теперь так, — засмеялся он.

Шарик исчез во рту... Я могу ручаться, что это был только один коричневый шарик. Но он тут же вынул изо рта три. Вот тут-то я и закричал: «Я понял!»

— Ну и ладно, — устало сказал Петр Яковлевич. И шарики его исчезли. — А вот этот!

И тут уж я сообразил, как радостно не знать простого секрета, а просто и весело поддаться обману, легкому и безобидному.

Знакомство наше с Петром Яковлевичем было случайным. Приехал он из Красноярска, где живет уже много лет, чтобы передать большому и, кажется, безмерно интересному музею кукол при театре Образцова кое-что из своего реквизита. Главным подарком был, разумеется, Петрушка. С этим Петрушкой Петр Яковлевич не расставался несколько лет войны, да и потом долгие годы. И вот решился проститься. Но уехать так скоро, как рассчитывал Петр Яковлевич, ему не удалось.

В одной из витрин музея лежала старинная шарманка. Бесполезно было крутить ее ручку: вал поворачивался, что-то сухо шуршало внутри, но музыки не было. Никто даже представить себе не мог, что шарманка хоть когда-нибудь зазвучит вновь. Старой шарманке было больше ста лет...

Петр Яковлевич возился с ней несколько дней. Когда первые еще хриплые звуки вырвались из нее, старый шарманщик вдруг выпрямился, оглядел всех победным взглядом и не сдержался.

— Как рука-то у меня... — сказал он. — Я ведь сам тоже маленько подзабыл... Открыть-то открыл, а вот дальше... А рука-то! Рука-то сама все нашла... Легла прямо, и вот оно!

И вдруг закричал:

Сегодня я играю,

А завтра уезжаю...

Все улыбались. Но не от неловкости, а как-то очень добро.

Одна нога на базаре,

Другая на вокзале...

Старик крутил ручку шарманки, и из нее лилась музыка, что была спрятана в ней много лет. А старик не унимался:

Тетка Алена

Прислала тридцать три миллиона...

Чтоб я дом построил.

А я пришел — проигрался:

Было рупь —

Два остался!

Это надо было записать. Старых зазывалок, очень старых, таких, что слушаешь их, и становится как-то не по себе, будто попал вдруг в самую толкучку громкого южного базара лет на шестьдесят назад, — таких уж не услышишь никогда. Но куда там! Старика словно прорвало. Он не желал останавливаться, только улыбался, а слова так и сыпались из его рта, догоняя друг друга:

Рыжий! Конопатый!

Слепой! Горбатый!

Татарин-барин!

Мордвин-господин!

Тоже не стесняйтесь...

Стою на краю,

Чуть не даром отдаю...

— А как выходили с ней, знаете? — Петр Яковлевич оглядел всех. — Это надо было делать с шиком! Ты идешь, а тут тебе кричат: «Эй! Шарманщик!» — а ты уже готов... И орган уже стоит, и ты готов...