Читаем без скачивания Тяжёлая лира - Владислав Ходасевич

Владислав Ходасевич

Тяжелая лира

Александр Корин. Предисловие

И я всегда буду для немногих…

Как писал известный критик Андрей Полянин, «все мы гоголевским сумасшедшим научены, что „луна делается в Гамбурге“». Но где тот Гамбург, где изготовляются крылатые словечки пошлости? Откуда пошло это комариное жужжание о Ходасевиче: «поэт для немногих»?

Между тем и сам Владислав Ходасевич боялся, что его русский язык сделается мертвым, как латынь, «и я всегда буду для немногих, и то, если меня откопают».

Ходасевича откопали.

Снова пустили в оборот. То есть начали читать.

Оказалось, совсем не латынь.

Оказалось, что поэт-то живой.

Стало ясно, что откопали нового старого великого русского поэта.

Вот только разговаривать с ним по-прежнему очень трудно.

Хотя Пушкин и допускал, что «поэзия должна быть глуповата», но Ходасевич доказал, что поэзия может быть глуповатой, но поэт — дураком быть не может! То есть может, примеров тому мы знаем много, но не смеет!

Пришло время, когда, даже просто произнося те или иные слова о поэтах минувших времен, мы чувствуем, что уже утратили возможность с помощью современных слов хоть как-то договариваться в понятиях, потому что очень многие столь прекрасные и кровные для наших классиков слова живут для нынешнего поколения уже только на уровне звука. И не более того.

Современники, например, навсегда запомнили слова Ходасевича, сказанные им в Петербурге на Пушкинском вечере 14 февраля 1921 года:

«И наше желание сделать день смерти Пушкина днем всенародного празднования отчасти, мне думается, подсказано тем же предчувствием: это мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке».

«Кто это „мы“? — спросит современный читатель. — Кому это предстоит искать и — находить друг друга по этому заветному для того поколения поэтов пушкинскому слову?» «Мы», — отвечает Андрей Полянин, рассматривая творчество Ходасевича и считая его одним из тех редких поэтов, которых можно назвать «„Мы“ — последний цвет, распустившийся под солнцем Пушкина.

Последние, на ком еще играет его прощальный луч, последние хранители высокой, ныне отживающей традиции»: относиться к поэзии как к своему духовному подвигу.

Владислав Фелицианович Ходасевич был великим русским поэтом, в котором не было ни капли русской крови.

Он издал пять сборников поэзии. Первые два: «Молодость» и «Счастливый домик» были из тех типично ранних книг поэтов, о которых как-то было сказано: «ранние стихи Лермонтова, к сожалению, дошли до нас».

Вот и ранние стихи Ходасевича, к сожалению, дошли до нас. Зато и три его лучшие книги стихов «Путем зерна», «Европейская ночь» и «Тяжелая лира», — но уже к счастью, пришли к нам и остались с нами навсегда.

Стихи поэта настолько своеобразны, что, как писал поэт и критик Георгий Адамович, «под ними не нужна подпись».

Поэт Александр Смоленский писал о Ходасевиче:

Чуть слышно сквозь мечту и бредИм говоришь про Вечный Свет,Простой, как эта жизнь земная.

Все современники отмечали фирменные знаки поэзии Ходасевича: кристально чистый пушкинский слог и тютчевское, космическое восприятие жизни, чистота стиля, безупречно честное отношение к слову, отсутствие всего лишнего, декоративного, связь с благородной классической традицией, в тяжелую минуту он мог написать:

Свет промелькнул, занавеска взвилась,Быстрая тень со стены сорвалась.Счастлив, кто падает вниз головой.Мир для него хоть на миг, а — иной.

А в другую минуту обещал:

И каждый вам неслышный шепот,И каждый вам незримый светОбогащают смутный опытПсихеи, падающей в бред.Теперь себя я не увижу:Старею, горблюсь, но коплюВсе, что так нежно ненавижуИ так язвительно люблю.

Вот так он и вошел в историю русской литературы как невероятной силы певец, так хорошо знакомой всякому русскому — нежной ненависти и язвительной любви к своей стране, к своей собственной счастливой и ужасной жизни.

ПУТЕМ ЗЕРНА

Путем зерна

Проходит сеятель по ровным бороздам.Отец его и дед по тем же шли путям.

Сверкает золотом в его руке зерно,Но в землю черную оно упасть должно.

И там, где червь слепой прокладывает ход,Оно в заветный срок умрет и прорастет.

Так и душа моя идет путем зерна:Сойдя во мрак, умрет — и оживет она.

И ты, моя страна, и ты, ее народ,Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, —

Затем, что мудрость нам единая дана:Всему живущему идти путем зерна.

Слезы Рахили

Мир земле вечерней и грешной!Блещут лужи, перила, стекла.Под дождем я иду неспешно,Мокры плечи, и шляпа промокла.Нынче все мы стали бездомны,Словно вечно бродягами были,И поет нам дождь неуемныйПро древние слезы Рахили.

Пусть потомки с гордой любовьюПро дедов легенды сложат —В нашем сердце грехом и кровьюКаждый день отмечен и прожит.Горе нам, что по воле БожьейВ страшный час сей мир посетили!На щеках у старухи прохожей —Горючие слезы Рахили.

Не приму ни чести, ни славы,Если вот, на прошлой неделе,Ей прислали клочок кровавыйЗаскорузлой солдатской шинели.Ах, под нашей тяжелой ношейСколько б песен мы ни сложили —Лишь один есть припев хороший:Неутешные слезы Рахили!

Ручей

Взгляни, как солнце обольщаетПересыхающий ручейПолдневной прелестью своей, —А он рокочет и вздыхаетИ на бегу оскудеваетСредь обнажившихся камней.

Под вечер путник молодойПриходит, песню напевая;Свой посох на песок слагая,Он воду черпает рукойИ пьет — в струе, уже ночной,Своей судьбы не узнавая.

«Сладко после дождя теплая пахнет ночь…»

Сладко после дождя теплая пахнет ночь.Быстро месяц бежит в прорезях белых туч.   Где-то в сырой траве часто кричит дергач.

Вот к лукавым губам губы впервые льнут.Вот, коснувшись тебя, руки мои дрожат…Минуло с той поры только шестнадцать лет.

Брента

Адриатические волны!

О, Брента!..

Брента, рыжая речонка!Сколько раз тебя воспели,Сколько раз к тебе летелиВдохновенные мечты —Лишь за то, что имя звонко,Брента, рыжая речонка,Лживый образ красоты!

Я и сам спешил когда-тоЗаглянуть в твои отливы,Окрыленный и счастливыйВдохновением любви.Но горька была расплата.Брента, я взглянул когда-тоВ струи мутные твои.

С той поры люблю я, Брента,Одинокие скитанья,Частого дождя кропаньеДа на согнутых плечахПлащ из мокрого брезента.С той поры люблю я, Брента,Прозу в жизни и в стихах.

Мельница

Мельница забытаяВ стороне глухой.К ней обоз не тянется,И дорога к мельницеЗаросла травой.

Не плеснется рыбицаВ голубой реке.По скрипучей лесенкеСходит мельник старенькийВ красном колпаке.

Постоит, послушает —И грозит перстомВдаль, где дым из-за лесуЗавился веревочкойНад людским жильем.

Постоит, послушает —И пойдет назад:По скрипучей лесенке,Поглядеть, как праздныеЖернова лежат.

Потрудились камушкиДля хлебов да каш.Сколько было ссыпано,Сколько было смолото,А теперь шабаш!

А теперь у мельникаЛес да тишина,Да под вечер трубочка,Да хмельная чарочка,Да в окне луна.

Акробат. Надпись к силуэту