Читаем без скачивания Валентин Распутин - Андрей Румянцев

А. Г. Румянцев

Валентин Распутин

О РАСПУТИНЕ

Русская литература стала великой, потому что её вершинами были и есть писатели, олицетворяющие совесть народа, способные со всей силой своего таланта выразить боль, мечту, стремления человека. Именно они, отражая реальность и реального человека, формируют его духовный мир.

Валентин Распутин был в полной мере такой вершиной.

Его любовь к России была чистой и истовой. Его русский язык был бесконечно богат и поражал глубиной образности. Его гражданское бесстрашие было соразмерно его художественному дару.

Жизнь Валентина Григорьевича не делилась на работу и «личную» жизнь. Творчество составляло его бытие, а бытие было творчеством. Общение с ним требовало огромной внутренней работы от собеседника, работы ума и души. И щедрость, с которой Распутин одаривал всех нас богатством своей личности, не имела пределов.

Распутин мог быть душевным и беспощадным, лиричным и неистовым, только одно ему было неведомо — равнодушие.

Того, что успел сделать Распутин, хватило бы на несколько жизней. Но его всегда мучило чувство, что он не успел доделать что-то очень важное, что не всё, поставленное им себе в задачу, выполнено в полной мере.

И высказанная им в начале 1980-х мысль сопровождала его до самого конца:

«Наши дни во времени не совпадают с днями, отпущенными для дел; время обычно заканчивается раньше, чем мы поспеваем, оставляя нелепо торчащие концы начатого и брошенного…

Когда я говорю о делах, о законченности или незаконченности их во днях, не всякие дела я имею в виду, а лишь те, с которыми соглашается душа, дающая нам, помимо обычной работы, особое задание и спрашивающая с нас по своему счёту».

Владимир Толстой

Глава первая

ЧТО НАПЛЕСКАЛА В ДУШУ АНГАРА?

«Моя фамилия пришла из мурманских и архангельских краёв…»

Реки в России испокон веку были главными её дорогами. Но Ангара в этом смысле тропа особая. Лет триста-четыреста она была для первопроходцев единственной в Восточной Сибири, да и теперь многие жители края предпочитают добираться до родных прибрежных селений по её водам, а не по суше.

Впрочем, эта ценность Ангары, так сказать, житейская. Для родившихся на её берегах «дочь Байкала», как издавна называли эту реку, имеет ещё и священный образ. Это она первой открывает каждому мальцу земную красоту, она входит в его жизнь сказкой и песней, легендой и былью. Она связывает в тугой узел каждую укоренившуюся здесь родову.

В зрелые годы Валентин Распутин живо интересовался историей появления первых землепроходцев на ангарских берегах три века назад. «Наши места, — писал он в предисловии к своему двухтомнику 1997 года „Откуда есть-пошли мои книги“, — были заселены в самом начале восемнадцатого столетия выходцами с Русского Севера. Самые распространённые фамилии — Вологжины и Пинегины, бабушка тоже из Вологжиных. Моя фамилия пришла из мурманских краёв (другой ветвью из архангельских) и разрослась по Ангаре густо, назвав собою две деревни на порядочном расстоянии одна от другой. Теперь не осталось ни одной. В дедушке по отцу (по матери я деда не знал) просматривалась примесь коренной сибирской породы, этакая тунгуссковатость, а у бабушки было чисто русское, ликовое лицо, суховатое и удлинённое, глядящее издалека, точно помнящее века; и он, и она были людьми сильных характеров, долго притиравшихся, народивших кучу детей, но так в конце концов и не притёршихся. Это о них рассказ „Василий и Василиса“, один из первых. С него я начал, а бабушку писал постоянно, с неё слеплены старуха Анна в „Последнем сроке“ и старуха Дарья в „Прощании с Матёрой“. Судьба моих односельчан и моей деревни почти во всех книгах, и их, этих судеб, хватило бы ещё на многие».

Однажды Распутин услышал даже о далёком «предтече», носившем его фамилию. Журналист из Красноярска Владимир Зыков рассказал в воспоминаниях:

«…когда Валентин отработал несколько лет в „Красноярском комсомольце“ и вернулся в родной Иркутск, я сообщил ему о моей находке в сибирских „Учёных записках“, упомянувших некоего „Распуту“, поселившегося в „первые русские“ годы на Ангаре. И Валентина заинтересовал такой факт: „Может быть, это кто-нибудь из моих древних предков?“».

Сотрудники Иркутского областного архива ещё при жизни Валентина Григорьевича выпустили в свет книжечку о родословной писателя.

«…пращур В. Г. Распутина Ортемий Роспутин, — читаем в ней, — был среди первых русских поселенцев Илимского острога, основанного енисейскими служилыми людьми. В 1671 году в Илимском остроге проживал Иван Роспутин, который по отцу именовался Ортемьевичем. В ранних документах при написании фамилии в ней стоит вторая буква „о“, а не „а“: Роспутин, а не Распутин. Позднее в архивных бумагах первая буква отчества Ивана Ортемьевича была заменена на „А“ — Артемьевич». В одном из счетов Киренской волости за 1671 год записано, что Иван Роспутин ездил «досматривать государевы десятины», то есть по делам службы. А служил он подьячим в канцелярии воеводы — в Илимской съезжей (приказной) избе. Это подтверждается записями в книгах о выдаче жалованья служилым людям за 1675 и 1676 годы.

В 1676 году подьячий Иван Ортемьевич «…близ Киренги речки и недалеко от Подволошиной деревни» основал деревеньку «Роспутина». По ревизской сказке 1723 года, заимка «Роспутина» имела два двора.

Кроме этого поселения, по сохранившимся сведениям, была в тех краях и деревня Андрея Роспутина, «беломестного казака, который пашет на себя без денег, хлебного и соляного жалования 10 десятин пашни». «Беломестными» тогда назывались те казаки, что получали «обелённые», то есть свободные от податей наделы земли («белые места»). Они подчинялись воеводам, несли по очереди гарнизонную и полковую службу, справляя эти обязанности за надел земли и освобождение от налогов.

Как пишут архивисты, «степень родства подьячего Ивана Ортемьевича Роспутина и беломестного казака Андрея Роспутина по документам определить не удалось, но с большой степенью вероятности можно предположить, что они были братьями».

«В 1680 году Иван Ортемьевич выбыл из подьячих по старости. Вместо него воевода назначил подьячим Илимской съезжей избы его сына — Ивана Ивановича». Однако он недолго справлял свою должность и вскоре был определён на казачью службу, «…за хлебное жалование велено ему пахать на себя пашню на Ангаре реке, на заимке отца ево Ивана Роспутина».

У Ивана Ивановича было шестеро сыновей, среди них один носил традиционное для семьи имя Иван, а другой — Григорий (правда, о том, что Григорий, а также Михаил — это сыновья старшего Роспутина, имеются только косвенные архивные свидетельства). Так вот, Ивана и Григория стоит выделить потому, что первый стал казачьим атаманом, а второй — казачьим пятидесятником. Согласно ревизским сказкам за 1744 год, казачий атаман жил в деревне Милославской Яндинского острога, а пятидесятник, ранее тоже хозяйствовавший там, переселился в деревню Шипицына. Записи в «книге Николаевской церкви Яндинского острога Илимского города» свидетельствуют о том, что и Иван, и Михаил были приписаны к приходу этого храма. Вероятно, и Григорий, живший рядом, — тоже. Сведения, содержащиеся в той же книге в разделе «Служилыя», а также в метрических записях местных церквей, снова косвенно подтверждают родство потомков Ивана Артемьевича.