Читаем без скачивания Во имя жизни - Хосе Гарсия Вилья

Во имя жизни.

ХОСЕ ГАРСИЯ ВИЛЬЯ

АРТУРО Б. РОТОР

МАНУЭЛЬ ЭСТАБИЛЬО АРГИЛЬЯ

АМАДОР Т. ДАГИО

НЕСТОР ВИСЕНТЕ МАДАЛИ ГОНСАЛЕС

ПЕДРО С. ДАНДАН

КАРЛОС БУЛОСАН

НИК (НИКОМЕДЕС) МАРКЕС ХОАКИН

БЬЕНВЕНИДО Н. САНТОС

ХЕНОБЕБА Д. ЭДРОСА-МАТУТЕ

АЛЕХАНДРО Р. РОСЕС

ФРАНСИСКО СИОНИЛЬ ХОСЕ

АГАПИТО М. ХОАКИН

АНДРЕС КРИСТОБАЛЬ КРУС

ХОСЕ А. КИРИНО

ГРЕГОРИО С. БРИЛЬЯНТЕС

ФАННИ А. ГАРСИЯ

ВИКТОР ХОСЕ ПЕНЬЯРАНДА

ФИЛИППИНЫ

ВО ИМЯ ЖИЗНИ

Перевод с английского и тагальского

Москва «Художественная литература»

1986

Составление

В. Макаренко и И. Подберезского

ББК 84.5Фил В61

Вступительная статья

М. Салганик

Рецензент кандидат исторических наук

Ю. Левтонова

Художник Е. Черная

4703000000-357

В - КБ-26-33-86

028(01)-86

ПРЕДИСЛОВИЕ

Александр Твардовский говорил, что его стихи — прежде чем они сложились в стихотворения — это «строки, жившие вразброс». Сложенные вместе, расставленные по местам, поэтические строки дают неизмеримо больше, чем могла бы дать простая арифметическая сумма их смысла, потому что из связей между ними возникают мощные силовые поля ощущений, которые дополняют собою то, что вместилось в слово.

«Строки, жившие вразброс» — как рассказы, вошедшие в этот сборник. Писались они разными людьми — заметно отличными один от другого, были вызваны к жизни разными обстоятельствами и в разные времена; эти рассказы написаны на разных языках: одни на английском, другие на тагальском... Но очутившись под общей для них всех обложкой, объединенные принадлежностью к Филиппинам, они сразу образовали сложные связи между собой и создали нечто наподобие поэтического силового поля.

Наверное, сравнение с поэзией приходит на ум еще и от высокой и чистой лиричности, свойственной филиппинской прозе вообще...

Произведения, собранные под одну обложку, всегда взаимодействуют — как предметы, расположенные в пространстве художником, когда он «ставит» натюрморт, и в этом взаимодействии обязательно участвуют фон и перспектива.

Фон сборника и его перспектива — это Филиппины и филиппинская история; общее, что присуще развитию всякой культуры, и особенное, что выделяет культуру всякого народа.

Чем дальше мы идем по пути культурного сближения народов, которые только в сумме составляют человечество, тем больше мы научаемся ценить национальное своеобразие культур. Но и тем яснее делается истина, простая лишь на первый взгляд: переводя художественную литературу, мы занимаемся транскультурным переводом; переводим, переносим, передвигаем огромные культурные напластования, стараемся пересадить на новую почву вековые деревья, захватив как можно больше корней. Самый факт принадлежности к единому роду человеческому есть залог нашей способности понять и почувствовать искусство любого народа, как бы непривычны ни были формы искусства. Но вот степень проникновения в удаленную от нас реальность, которая и отражена в искусстве, зависит от того, насколько воспринят нами общий культурный фон.

Хотя и ненамного, но все-таки дело обстоит проще, когда речь идет о культурах народов, с которыми мы давно связаны, или о тех, с кем мы соединены общими культурными корнями. Но когда вопрос касается почти двух третей человечества, ставших вначале объектом колониальных захватов, а потом — на века — колониальной изоляции, в результате чего наше знакомство с их культурами так сильно запоздало, тут проблема куда глубже.

Филиппины относятся к числу именно таких стран — и это явствует уже из того, что архипелаг, расположенный у восточной оконечности Азии, носит имя испанского короля Филиппа.

Филиппинцы рассказывают, что давным-давно, на заре времен, между небом и морем летала огромная Птица. Ее крылья устали, но Птице негде было отдохнуть — вокруг только небо и море, море и небо без края. Тогда Птица поссорила Море с Небом: Море плеснуло в Небо огромной волной, а Небо швырнуло в Море песком и галькой. Так и появился архипелаг. Он был вначале безлюден, но в одно прекрасное утро Птица расщепила клювом ствол бамбука и вышли из него первый мужчина и первая женщина.

С них и началось заселение семи тысяч островов смуглыми людьми малайской крови, охотниками, пахарями, мореходами.

Островные племена поддерживали морскую торговлю со своими соседями, а через соседей — и с более отдаленными странами, корабли которых все чаще причаливали к островам.

Но 11 марта 1521 года к острову Самар приблизились паруса, которым суждено было изменить историю архипелага. Это была экспедиция Магеллана, совершившая первое кругосветное путешествие.

Магеллан был убит на соседнем острове Мактан.

Недалеко от этого места теперь стоит памятник племенному вождю Лапу-Лапу, который и убил Магеллана. На постаменте надпись: «Первому борцу за независимость Филиппин».

Впрочем, в Маниле высится другой памятник: Мигелю Лопесу де Легаспи и Андресу де Урданете, конкистадору и авгус-тинскому монаху, которые мечом и крестом завоевали Филиппины для испанской короны — «во имя бога, короля и золота».

Их стараниями страна по сей день носит имя христианнейшего Филиппа II.

Хотя ко времени испанского вторжения на островах — на южных — уже образовались мелкие мусульманские султанаты, единой государственности на архипелаге еще не существовало, как не было еще единой религии.

Альянс меча с крестом, единение кирасы и рясы, так выразительно показанное в «Легенде о донье Херониме» Ника Хоакина — об этом рассказе еще пойдет речь, — особенность испанских завоеваний. Нигде не проявилась эта особенность полнее, чем при колонизации Филиппин. На островах не обнаружилось ни пряностей, по которым изнывала Европа, ни сказочных богатств, подобных тем, что были накоплены древними мексиканскими цивилизациями. Конечно, благодаря этому островитяне избежали конкистадорского геноцида — в отличие от той же Мексики — но уж зато «пылкое воображение иберийцев», о котором писал К. Маркс, целиком обратилось на спасение филиппинских душ, на обращение филиппинцев в католичество.

Иисус Христос явился на архипелаг испанцем, надменным и беспощадным, исполненным отвращения и ненависти к любому проявлению инакомыслия.

Филиппинам досталось не просто христианство, а воинствующее католичество, ожесточенное семью веками реконкисты, породившее монстра инквизиции в самой Испании — католичество имперское и победоносное.

Вот такая церковь стала основой колонизации Филиппин. Католичество и отторгло филиппинцев от их азиатских соседей, и на века сделалось фильтром, через который неминуемо должно было приходить влияние европейской, в том числе и испанской, культуры.

Считается, что все население Филиппин было крещено к 1622 году, однако, писал тогда в отчаянии некий испанский монах, «их неразумение мешает им уразуметь всю глубину нашей святой веры, и они плохо выполняют свой христианский долг».

В сущности же, христианство на Филиппинах испытало на себе такое влияние древних анимистических и политеистических верований, что богословы и по сей день ведут споры о том, позволительно ли считать филиппинцев настоящими католиками.

К тому же горные племена, все те, кого на Филиппинах собирательно зовут игоротами, в силу малой доступности мест их обитания и скудости их жизни, представлявших меньший интерес для духовенства, сумели сохранить и богов своих и обычаи.

«Свадебный танец» Амадора Т. Дагио как раз о людях племени ифугао. Трагический рассказ о женщине и о мужчине, любовь которых разбивается о непреложность обычаев племени. Тех самых обычаев, о гибели которых скорбит герой рассказа «Старый вождь» и которые проявили большую живучесть, чем казалось тогда вождю.

На Филиппинах не затихают жаркие споры на тему о том, что составляет филиппинскую самобытность: доиспанская культура, которая была чисто фольклорной, или же в понятие самобытности должны входить и культурные влияния извне в том виде, какой им придало в конечном счете взаимодействие с реальностью Филиппин.

«Мы — это наши культуры», — говорил Агостиньо Нето, выступая в Университете Дар-эс-Салама в 1964 г., и действительно, проблема духовного самоопределения есть одна из существеннейших для всех без исключения народов, претерпевших колониализм и неизбежные вторжения западных цивилизаций. Важна тут степень проникновения культуры бывших колонизаторов в собственную, в национальную, и понятно, что однозначного решения эта мучительно трудная проблема просто не имеет.