Читаем без скачивания По багровой тропе в Эльдорадо - Эдуард Кондратов

Эдуард Кондратов

По багровой тропе в Эльдорадо

ПРОЛОГ

Генри еще раз осторожно потер спичку о коробок. Напрасный труд. Все к черту отсырело — и спички, и одежда, и продукты. Проклятые дожди! Вторую неделю не жизнь, а мука. Говорят, здесь в Бразилии, с неба льет целыми месяцами. Видно, пора сматывать удочки,

Невыносимо хотелось курить. Но даже мысль о том, чтобы сходить за спичками, вызывала отвращение. Надо будет вылезать из гамака. Хлюпать по жидкой грязи чуть не сто ярдов. Потом возвращаться… Брр!..

— Якоб! — рявкнул Генри Мойн без малейшей надежды, что его услышат. На всякий случай прислушался: не чавкают ли сапоги Нильсена? Разумеется, нет. И все же стоит попробовать еще разок.

— Я-а-коб! Эй, кто-нибудь, отзовись!..

Бормоча под нос ругательства, он сполз на земляной пол. Подтянул сапоги, отогнул влажный ворот куртки. Все-таки придется идти за огоньком. Угораздило же потерять зажигалку!

Генри пригнулся, ударом ноги отбросил пластмассовый термос и выбрался из хижины наружу. Ливень кончился, но небо так и не очистилось: темные клочья дождевых туч повисли над индейской деревней. Казалось, они зацепились за макушки высоченных гладкоствольных деревьев. Генри Мойв так и не смог запомнить, как они называются. Впрочем, на кой черт ему названия? Пусть этой латынью давится Якоб, на то он и ботаник. А он, Генри, приехал сюда охотиться. И только. Но если б он знал, сколько всякой жужжащей, кусающей, жалящей нечисти ему встретится в амазонских джунглях, он и носа сюда не показал бы. А тут еще дожди…

Сунув руку в карман куртки, Мойн включил транзистор. В кармане приглушенно заквакал саксофон: ну, конечно, как всегда, модерн-джаз бразильского производства. Надоело, все надоело! И приемник, и консервы, и…

— Сеньор Моино!

Что понадобилось этому вороватому вонючему кабокло? Ишь, со всех ног летит. И грязь ему нипочем. Как же, родная стихия.

— Сеньор Моино, большой гринго зовет! Большой гринго нашел клад, идите скорее!..

Генри брезгливо взглянул на улыбающегося, возбужденного метиса. Какой клад, что за чушь? Опять Якоб мудрит. Наверное, снова нашел травку, к которой ученые жуки еще не успели прицепить латинский ярлык. Как дитя тешится. И еще обижается, когда другие не визжат от счастья.

— Где он? — сухо спросил Генри Мойн.

— Там, сеньор! — Проводник радостно ткнул пальцем в сторону густого кустарника за маленькой банановой рощицей.

Когда англичанин, сопровождаемый метисом, пересек рощу и обогнул колючие заросли, он не сразу увидел шведа. Могучий, похожий на медведя, Нильсен и двое индейцев, одетых в пестрые рубашки и грубые изорванные штаны, лежали на краю продолговатой канавы и с помощью веревок тянули оттуда что-то тяжелое. Около канавы валялись две лопаты и громоздились кучи свежевырытой земли.

Услышав шаги Мойна, Якоб поднял голову. В его золотистой бороде застряли кусочки глинозема, лицо было потное и грязное.

— А ну, помогите! — весело крикнул он.

Вскоре на краю ямы уже лежало нечто, похожее на саркофаг из хорошо обожженной глины.

— Золото, а? — подмигнул Нильсен.

Генри пожал плечами. В самом деле, любопытно, что там? Мощи индейского вождя? Украшения? Идолы? А вдруг… золото?

Якоб решительно взял в руки ломик, поплевал на ладони. В глазах индейцев промелькнул суеверный страх.

Рраз!

Угол саркофага, коротко звякнув, отскочил. Нильсен ударил ломом еще раз: отверстие стало шире, через всю крышку пролегла кривая трещина. Якоб поддел крышку снизу и, напрягшись, разломил ее надвое.

Англичанин изумленно свистнул: вот так штука! Индейцы вытаращили глаза, метис перекрестился.

Нильсен озадаченно поскреб затылок. Потом наклонился над саркофагом и бережно вытащил одну прямоугольную пластинку. Их там было, видимо, несколько сотен.

— Деревянная, — задумчиво сказал он. Сощурился и осторожно стер с нее рукавом плесень. — Письмена!

У Генри захватило дыхание. Черт побери, тайна! А Якоб, беззвучно шевеля губами, уже читал что-то. Остальные молчали и ждали.

— Написано на старом испанском, — пробормотал швед. — Слава богу, испанский я знаю. На табличке стоит цифра сто пятьдесят шесть. Очевидно, номер страницы… Придумал же: просмолил дощечку — и ничего с ней не стало. Умница!

— О чем там, эй, борода! — нетерпеливо выкрикнул пожираемый любопытством Генри.

— О какой-то бригантине… Испанские имена… Кто-то куда-то плывет, на них нападают индейцы…

— Дальше, дальше!..

— Слушай, Генри, — голубые глаза Нильсена вдруг посерьезнели, — давай отнесем все это добро в хижину. Самолет за нами прибудет только через неделю. Клянусь, этого будет достаточно, чтобы прочитать все.

Мойн кивнул.

— Эй, ты! — крикнул он метису. — Сбегай-ка, дружище, за мешками!

… Через полчаса шведский ботаник Якоб Нильсен и путешествующий англичанин Генри Мойн, прихотью судьбы заброшенные в низовья Амазонки, уже сидели на корточках возле груды дощечек и сортировали их по номерам. А еще через полчаса Нильсен с подчеркнутой торжественностью взял с полу дощечку номер один и, чуть запинаясь, начал переводить.

«Повествование о Великом походе в страну Эльдорадо» — было написано посередине дощечки. А чуть ниже мелкими буквами сообщалось: «Правдивое изложение событий, сделанное бывшим испанским идальго Бласом де Мединой в назидание потомкам, дабы они не повторили ужасных ошибок, коих не смог избежать смиренный автор этих строк. Писано в году 1561-м от рождества Христов а».

— Ого! — восторженно воскликнул Нильсен. — Шутка ли: четыреста четыре года лежали! Интересно, что это за чернила, которыми он писал? Возможно, это сок…

— Да читай же ты! — сердито перебил его Генри. — Пока пограничники не отобрали — читай!..

— Что ж, слушай…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В СТРАНУ ЗОЛОТОГО КАСИКА

ГЛАВА ПЕРВАЯ. НЕОЖИДАННЫЙ АРЕСТ

Неясные, сумбурные сны внезапно отпрянули. Я почувствовал, что просыпаюсь и что голова моя раскалывается от тупой ноющей боли в висках. Задыхаясь, я привстал на локтях и сразу же ощутил, как побежали по лицу, по рукам, по спине тысячи быстрых струек горячего пота. Мне не хватало воздуха в этой тесной каменной коробке, накалившейся за день под немилосердными лучами солнца. Мне казалось, что еще немного, и я потеряю сознание, задохнусь, умру.

Поспешно, кое-как одевшись, я неверными шагами пересек комнату, нащупал дверь и вышел во двор.

Было далеко за полночь, и черное небо, унизанное звездами, чуть посерело и уже не казалось таким бархатным, каким оно по ночам бывает здесь, в Индиях [1]. Живительной прохладой веяло с невидимых гор, и я полной грудью вдыхал свежий воздух, упоительный после духоты вонючей комнатки, в которой я задыхался всю эту долгую ночь. Я знал, что скоро, через несколько часов, солнце опять обрушит на землю свои палящие лучи, что недолго смогу наслаждаться предутренней прохладой, но мне не хотелось думать о знойном и тоскливо длинном дне, который наступит и, наверное, опять не принесет мне ничего, кроме напрасных ожиданий и бесплодной надежды.