Читаем без скачивания Заноза - Любовь Хилинская

Заноза

Глава 1

Вот и все.

Я стою у гроба, обитого черным бархатом, и вглядываюсь в лицо человека, который был единственной родной душой для меня. Тем, с кем, казалось, мы дышали в унисон. Я и он. Мой единственный. И сейчас не было сил перестать смотреть, как и подавить в себе слезы, беспрестанно катящиеся по лицу.

- Еще пятнадцать минут, - сухо сообщает голос сотрудника похоронной компании.

Обернувшись, я киваю, высмаркиваюсь в платок и дрожащей рукой прикасаюсь к лицу Пашки. Вот и все, любимый мой, вот и все… Тебя нет больше, и меня нет. Как я без тебя?

Сажусь на табурет у изголовья и начинаю тихонько подвывать. Пальцы мои гладят Пашкины брови, такие красивые, изогнутые, будто рисованные, холодную кожу на щеках, мертвенно-бледные губы. Пятнадцать минут, любимый, у нас с тобой, а потом все. Тебя не станет навсегда. Как я без тебя?

Эта фраза стучит во мне бесконечно, и я хочу верить, что надо закрыть глаза, открыть, а муж жив и здоров, улыбается, говорит, что я самая красивая, что он любит меня безумно… Но никогда не бывать этому. Я здесь и сейчас, а он остался во вчерашнем дне. Завтра не наступит никогда для моего светлого человека. Нет больше его. И меня нет больше.

- Время! – сотрудник крематория трогает меня за плечо. – Уже приехали те, кто будет прощаться после вас.

На трясущихся ногах я поднимаюсь с табурета, склоняюсь к мужу и целую его в ледяные губы. В последний раз.

В зал прощаний входят двое крепких парней, глядят на меня хмуро, просят отойти в сторону, после чего накрывают крышкой домовину, заколачивают гвозди, убирают стоперы с колес каталки, на которой стоит гроб с Пашей и катят его в сторону неприметной двери. Я стою, закусив губу, глядя на то, как мой муж, моя надежда и опора, скрывается в помещении, где вскоре превратится в груду пепла.

Мне сказали, что урну можно будет забрать завтра с восьми до пятнадцати, и я разворачиваюсь, чтобы уйти. Ноги не слушаются меня, словно стали ватными, я еле бреду, сквозь пелену слез не различая дороги.

- Куда прешь, чучело? – слышу брезгливый женский возглас за дверью, когда пытаюсь выйти и натыкаюсь на кого-то в ярких красных туфлях и черном платье.

Краем сознания отмечаю, что дама вырядилась будто на показ мод, в черном платье-футляре, черной же шляпе с вуалью, из-под которой на меня смотрят злые раскосые глаза. Под руку ее держал высокий мужчина, но на него я даже внимания не обратила, пробормотав «извините» и побредя дальше. В другое время я бы, может, и ответила покрепче, но сейчас совершенно нет сил.

Крематорий находился неподалеку от больницы, вокруг которой имелся парк с вековыми соснами и лавочками для выздоравливающих больных. Пройти туда можно было сквозь боковую калитку, чем я и воспользовалась, а уж там дала волю слезам, закрыв лицо руками и уткнувшись в колени. Господи, как же больно! За что ж ты так наказал меня – подарил короткое счастье и забрал его? Рыдания сотрясают мое тело, я никак не могу успокоиться, пока не чувствую, что кто-то положил руку на плечо.

Подняв голову, замечаю седовласого мужчину, больше похожего на бомжа, но в странной пижаме, наверное, больничной. Он держит в руках бутылочку с водой и улыбается беззубым ртом.

- Выпей-ка, милая, а то совсем тут затопишь все, - кивает мне и садится рядом. – Ишь ты, горюшко! Помер кто?

Я с благодарностью беру воду - сама-то не подумала об этом, когда спешила утром на прощание с Пашей - делаю глоток, пытаясь погасить судорожные всхлипы, после чего киваю старичку.

- Муж! – шепчу сухими губами и чувствую, как глаза снова наливаются слезами. – Любимый мой!

- Эх, едрит-мадрид! – сокрушается старичок, после чего снова участливо гладит меня по плечу. – Молодежь мрет. Окна-то мои сюда выходят, скучно в палате, вот я и гляжу, что только и таскают покойников одного за другим. А ты не плачь, девонька, жисть-то она така, кому суждено, тот живет, а кому нет – помрет. Я-то вот, знаешь, сколько раз при смерти был? Ииии! Не передать! Жена-то моя померла, деток не случилось у нас с ей, я ж запил, а когда в себя пришел, ни квартиры у меня, ни денег, ничего не осталось. Какие-то бандиты подсуетились, да и отняли все. Так и живу на теплотрассе вот, да в подвалах, покуда не погонят. Шестой год уже. Сейчас вот в больницу попал, думал, помру совсем, да выжил… Видать, не время еще мне.

Я старалась дышать ровнее, но всхлипы нет-нет, да и вырывались из груди, а дед рядом все болтал и болтал, что-то рассказывал, какие-то глупости, ничего не значащие стариковские рассказы, периодически кашляя в кулак, да покряхтывая, потом вдруг опомнился.

- Обед скоро! – сказал он важным голосом, поднимаясь, - пропускать нельзя, выпишут скоро меня, там уже так не поешь вволю. Ты давай, девка, не раскисай, молодая, встретишь еще мужика толкового, да замуж выйдешь. Не кончилась жисть-то!

Проследив глазами, как торопливо, шаткой походкой спешит старичок к больничному корпусу, я поднялась на ноги. Реви-не реви, а надо как-то дальше быть. Не жить, это слово пока не хочется употреблять, а именно быть. Стараться дышать заново, привыкать, что теперь я одна. А ведь неделю назад еще строили планы с Пашей, как поедем на море следующим летом, обязательно снимем там дом и будем купаться целыми днями в соленой воде, загорим до черноты, наедимся летних фруктов и овощей, напитаемся здоровьем, и с новыми силами в бой. Куда я теперь без него? Словно мир опустел. Какие-то люди вокруг, а я как в вакууме, будто зона отчуждения образовалась. И не хочу никого видеть.

Не помню, как добрела до автобусной остановки, уселась на заднее сиденье и уставилась в окно, ощущая, как слезы вновь заливают глаза. Мы на этом сиденье любили с Пашей ездить. Садились рядышком и обсуждали наши планы, или фильмы, которые смотрели, или еще что-то… Или просто молчали, улыбаясь друг другу словно чеширские коты.

Мир рухнул. Горло сдавил спазм, я еле продыхнула, стараясь незаметно для окружающих смахнуть слезы. Приду домой, уткнусь в