Читаем без скачивания Восход Черной луны - Людмила Милевская

Людмила Милевская

Восход Черной луны

Автор — лауреат конкурса на лучший женский роман издательства «Феникс»

Пролог

Лиллит — Черная луна. Невидимая, словно несуществующая, она снова через долгие девять лет отсутствия появилась над горизонтом, осветив с небесной бездны мнимым светом мнимых всепроницающих лучей судьбы тех, кого отметила в первые секунды их зачатия.

Черная луна — волшебная, загадочная, мистическая, таинственная планета-призрак, дарующая своим избранникам невиданное могущество на том выдающемся пути, который под ее покровительством они могут выбрать сами, одной своей волей, легко попирая законы Верховного Рока. Черная луна — знак высшей свободы, свободы выбора собственной судьбы.

Пришедшие в жизнь под этим знаком способны разорвать оковы рока, выбрав для себя путь, пусть непонятный, пусть странный, пусть страшный и даже злодейский, но все же единственно приемлемый для них. Потому что они — избранники Черной луны — недосягаемы для людских судов и трибуналов и ответственны за содеянное лишь перед собой, а это страшнее самого сурового приговора. Суд собственной совести так же неизбежен, как и неподкупен. А казнь собственной совестью — самая мучительная казнь в мире.

Возможно Тот, чьи мудрость и могущество не измеримы земными мерками, в другой, неземной субстанции вынесет этим избранникам неведомого свой, недоступный человеческому пониманию приговор, оценив их деяния по Великим Законам Гармонии. Однако, вероятно, не будет даже этого приговора, потому что нет во Вселенной Высших Судей, а есть непознанные законы Бытия, но которым появляются и живут озаренные агатовыми лучами неведомой планеты те, что привносят в жизнь человеческого муравейника бунтарским элемент неопределенности, стаккато[1], врывающийся в размеренным ход Всеобщей Эволюции. Эти избранники Черной луны — дети Лиллит, мутанты, щедро наделенные космической энергией, порой слишком решительно поворачивают реки истории вспять. Может именно они и являются маяками прогресса, спасающими Жизнь от скуки и угасания. Или это посланники Дьявола, Черных Всегубительных сил, которым также служит коварная многоликая Лиллит.

Ведет планета-мираж по жизни своих Чад, даруя им многое из того, что недоступно обычным людям: безмерное богатство, власть, славу, и, главное, удачу и успех во всех делах и начинаниях, каковы бы они ни были. Лиллит — Черная луна освещает путь детей своих, которых порождает и гениальными гуманистами и выдающимися преступниками. Щедрая, она все же взимает за дары свои горькую плату: опустошение души, муки сомнений и нечеловеческую усталость в конце жизненного пути каждого из рожденных в свете лучей Черной луны — Лиллит. Только самое яркое, святое чувство способно дать человеку силы разорвать оковы притяжения двойственной и таинственном планеты. Имя этому чувству — любовь.

Лишь немногим из отмеченных этой планетой удается осуществить свое главное право, дарованное коварной Лиллит — право выбора смысла жизни. И тогда они отказываются от сомнительного счастья руководить своим и чужим фатумом, меняя предначертанный Верховным Роком путь. Во имя мира и покоя души, во иная рядового человеческого счастья, во имя обыкновенной земной любви отрекаются избранники Лиллит от страшной своей способности знать неведомое и видеть несвершившееся. И в награду, устремленным к небу, спокойным, умиротворенным взором, с израненной, но полной простых человеческих надежд душой могут они однажды увидеть то, что не дано простым смертным и редко выпадает на долю избранных — жуткий и прекрасный, убивающий и возрождающий (как сама Любовь) восход Черной луны.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Пламя костров, безуспешно сражаясь с темнотой жаркой южной ночи, багровыми бликами ложилось на суровые смуглые лица мужчин, очерчивало трепетным светом стройную хрупкость девичьего стана, пластично изогнувшегося в самозабвенном танце, мягкую округлость гибких женских рук, отбивающих древние ритмы на тугой коже бубнов.

Струны гитар, сливаясь точно от одного движения, вторили страстным призывным словам о любви. И от ласкового прикосновения к этим струнам, и от волнующих звуков неистово перекликающихся мужских и женских голосов вершилось будоражащее душу таинство, — рождалась цыганская песня, испепеляющая сердце и наполняющая его буйным фейерверком противоречивых чувств.

Старинный ее напев, выплеснувшись из недр табора, казалось, обретал свободу и парил над древней скифской степью, стремясь рассказать каждому, до кого мог дотянуться, извечную историю о прекрасной любви и черном предательстве, о вечной тоске цыганской души по воле и свежему ветру, носящему и пьянящие ароматы апельсиновых рощ Испании, и благоухание виноградников Бессарабии, и терпкий запах местной полыни.

Чарующую эту мелодию грубо, вдруг, разорвал густой рев, перерастающий в нестерпимый вибрирующий грохот.

Умолкли певцы и гитаристы, замерли в бессильно опущенных руках поблескивающие медью бубны. Лица и глаза людей обратились к небу, где невидимый в ночи реактивный истребитель, опираясь на длинный факел огня своих турбин, устремлялся к звездному небу.

Давно замолк за горизонтом гул самолета, а руки музыкантов все покоились на потертых грифах, молчала и певучая кожа бубнов. Нелегко начать вновь прерванную песню. И сидели среди донской степи мужчины и женщины в своих ярких блестящих и атласно змеящихся нарядах безмолвно задумавшись…

О чем? Кто может знать мысли цыгана? Может быть, о том, как счастлив был бы человек, научись он летать, но не так, как в грохоте машины, пронесшийся только что у них над головами, груженный тысячами смертей, а совсем по-другому, как летают, широко расправив крылья, птицы, как проносится безмятежный ветерок, ласково касаясь лица и волос любимой.

Но шагнул в светлый круг костра высокий бородатый мужчина с пронзительно-строгими глазами и тронутой проседью львиной гривой волос, гортанно пророкотал в ночной тишине его голос, и потянулся цыганский люд к своим шатрам и кибиткам.

Оставшись один у костра, пожилой цыган протянул руки к его угасающему теплу, задумался, не заметив, как подошла старая цыганка и молча стала с ним рядом, стараясь не потревожить, до времени, его покоя.