Читаем без скачивания Чем опасны классики - Борис Виан

Виан Борис

Чем опасны классики

Борис Виан

Чем опасны классики

(Из сборника "Волк-оборотень")

Электронные часы на стене пробили два, и я вздрогнул, с трудом прогнав целый сонм образов, который вихрем кружился в моей голове. К тому же я не без удивления почувствовал, что сердце мое билось учащенно. Покраснев от смущения, я поспешно захлопнул книгу. Это был старый томик стихов Поля Жеральди, изданный еще до предпоследней войны, - "Ты и я". До сих пор я все как-то не решался за него взяться, зная, какой смелости и откровенности требует эта тема. И тут я понял, что смятенье мое вызвано не только прочитанным, но и тем, что сегодня пятница, 27 апреля 1982 года, и, как каждую пятницу, ко мне должна прийти моя ученица-стажерка Флоранс Лорр.

Не могу выразить словами, как меня поразило это открытие. Меньше всего меня можно назвать ханжой, но ведь, в самом деле, не мужчине же первому влюбляться: нам следует в любом случае вести себя скромно и достойно, как это приличествует нашему полу. Однако, оправившись от первого шока, я стал размышлять и нашел для себя некоторые оправдания.

Считать всех людей науки, а в особенности женщин, властными и уродливыми несомненное предубеждение. Слов нет, женщины куда более мужчин пригодны для научной работы. И даже в ряде профессий, а именно в тех, где внешние данные служат критерием отбора, количество Венер относительно велико. Однако если глубже вникнуть в эту проблему, то быстро приходишь к выводу, что красивая математичка в конечном счете явление не более редкое, чем умная актриса. Правда, математичек вообще-то куда больше, чем актрис. Но, так или иначе, мне повезло, когда по жребию распределяли стажерок, и, хотя до сегодняшнего дня ни одна волнующая мысль меня еще не смущала, я сразу же отметил - весьма объективно - несомненное обаяние моей ученицы. Это и оправдывало нынешнее мое волнение.

Кроме того, она исключительно точна - явилась, как всегда, в пять минут третьего.

- Вы сегодня чертовски элегантны! - воскликнул я, удивляясь своей смелости.

На ней был облегающий комбинезон из светло-зеленой материи с муаровыми отливами, очень простой, но явно сшитый на фабрике-люкс.

- Вам нравится, Боб?

- Очень.

Я не из тех, кто считает яркие цвета неуместными даже для такой классической одежды, как лабораторный комбинезон. Пусть это кому-нибудь и покажется вызывающим, но, признаюсь, женщина в юбке меня не шокирует.

- Я очень рада, - сказала она насмешливо.

Хотя я на десять лет старше, Флоранс уверяет, что мы выглядим ровесниками. Поэтому наши отношения несколько отличаются от обычных отношений между учителем и ученицей. Она ведет себя со мной как с приятелем. Признаюсь, меня это несколько смущает. Конечно, я мог бы сбрить бороду и постричься, чтобы походить на маститого ученого образца 1940 года, но она утверждает, что это придаст мне женственность, однако не поднимет в ее глазах мой авторитет.

- Как идет монтаж? - спросила Флоранс.

Она имела в виду сложную электронную схему, разработку которой мне поручило Центральное бюро. К моему вящему удовлетворению, как раз сегодня утром я нашел для нее оптимальное решение.

- Закончил, - ответил я.

- Браво! И все работает как надо?

- Завтра проверим, - сказал я. - По пятницам в послеобеденные часы я должен заниматься вашим воспитанием.

Она хотела было что-то сказать, но в нерешительности опустила глаза. Я всегда теряюсь в присутствии застенчивой женщины, и она это знала.

- Боб... Я хотела бы задать вам один вопрос...

Я решительно чувствовал себя не в своей тарелке. В самом деле, женщине не пристало жеманство, столь прелестное у мужчин.

- Объясните мне, над чем вы работаете, - попросила она после паузы.

Теперь настал мой черед пребывать в нерешительности.

- Послушайте, Флоранс, это ведь сверхсекретные работы...

Она коснулась рукой моего локтя.

- Боб... последняя уборщица в вашей лаборатории знает все эти секреты не хуже... самого ловкого шпиона Антареса.

- Не могу этого допустить, - сказал я удрученно.

Вот уже несколько недель радио преследовало нас куплетами из межпланетной оперетки "Великая княгиня Антареса" Франсиса Лопеса. Терпеть не могу эту вульгарную музыку. Я люблю только классику - Шенберга, Дюка Эллингтона, Винцента Скотто.

- Боб, прошу вас, расскажите мне, я хочу знать, что вы делаете...

Снова пауза.

- Флоранс, в чем дело? - спросил я.

- Боб, я вас люблю... как ученого, - добавила она. - Я должна знать, над чем вы работаете. Я хочу вам помочь.

Вот таким путем. Из года в год читаешь в романах о чувствах, которые испытывает мужчина, когда ему впервые объясняются в любви. И наконец это случилось со мной! Признаюсь, то, что я пережил в этот миг, оказалось более волнующим и сладостным, чем все, что я мог вообразить. Я глядел на Флоранс и был не в силах отвести взгляда от ее светлых глаз, от рыжих волос, подстриженных ежиком по моде 1982 года. Честное слово, если бы она сейчас заключила меня в объятия, я бы не сопротивлялся. А ведь прежде любовные истории вызывали у меня только смех. Сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди, и я чувствовал, что руки мои дрожат. Я с трудом проглотил слюну.

- Флоранс... мужчина не должен выслушивать такие признания. Поговорим о другом.

Она подошла ко мне и, прежде чем я успел опомниться, поднялась на цыпочки и поцеловала. Я почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Когда я пришел в себя, оказалось, что я сижу на стуле. Я испытал упоительное ощущение, неожиданное и трудноопределимое. Я покраснел, осознав всю меру своей испорченности, и со все растущим изумлением обнаружил, что Флоранс усаживается ко мне на колени. Тут я снова обрел дар речи.

- Флоранс, это неприлично... Встаньте! Немедленно встаньте! Вдруг кто-нибудь войдет... Моя репутация! Встаньте!

- А вы мне покажете ваши опыты?

- Я!.. О!..

Пришлось уступить.

- Все! Я вам все объясню. Но только не сидите у меня на коленях!

- Я знала, что вы милый, - сказала она, спрыгивая на пол.

- Все же признайтесь, - пробормотал я, - что вы пользуетесь ситуацией.

Голос мой пресекался. Она ласково похлопала меня по плечу:

- Ладно, ладно, дорогой Боб, будьте современны.

Очертя голову я кинулся в технические объяснения:

- Вы помните первые модели электронного мозга?

- Образца 1950 года?

- Нет, нет, еще раньше, - уточнил я. - Это были просто счетные машины, впрочем довольно хитроумные. Вы, конечно, помните и то, что их вскоре оснастили особыми блоками, с помощью которых они накапливали необходимую информацию. Блоки памяти?

- Это знает каждый школьник, - сказала Флоранс.

- Как вы помните, этот тип машин совершенствовался вплоть до шестьдесят четвертого года, когда Росслер открыл, что обычный человеческий мозг, погруженный в питательный раствор, при своем малом объеме может в известных условиях выполнять те же функции, что и огромная вычислительная машина.

- Я знаю и то, что в 1968 году этот метод был вытеснен ультраконжонктером Бренна и Рено, - сказала Флоранс.

- Так вот, - продолжал я, - со временем все эти разнообразные машины были подключены к всевозможным исполнительным механизмам, которые сами были производными тысяч всевозможных орудий, созданных человечеством на протяжении веков, и все это лишь затем, чтобы подойти наконец к конструкции, именуемой роботом. Однако у всех этих машин был один общий признак. Не можете ли вы мне сказать, какой именно?

Учитель все-таки снова брал во мне верх.

- У вас красивые глаза, - сказала Флоранс. - Зелено-желтые, со звездами на радужной оболочке...

Я отступил на шаг.

- Флоранс, вы меня слушаете?

- Очень внимательно. Общий признак всех этих машин тот, что они выполняют только заложенную в них программу. Машина, перед которой не поставлена определенная задача, сама ни на какую инициативу не способна.

- А знаете, почему их не попытались наделить сознанием и разумом? Потому что обнаружилось любопытное обстоятельство: стоит их снабдить хоть несколькими элементарными рефлекторными функциями, как у них возникают причуды хуже, чем у престарелых ученых. Купите на любом рынке игрушечную электронную черепашку, и вы сами убедитесь, каковы эти первые электронно-рефлекторные машины раздражительные, вздорные... Одним словом, со своим характером. Поэтому очень скоро пропал всякий интерес к этому типу автоматов, созданных исключительно для того, чтобы моделировать некоторые мозговые процессы. Использовать их практически оказалось чересчур обременительно.

- Мой милый Боб, я обожаю вас слушать! Но не скрою, сейчас я умираю от скуки. Все это я учила еще в первом классе.

- Вы... вы просто несносны, - сказал я без улыбки.

Она глядела мне в глаза и, честное слово, смеялась надо мной. Стыдно признаться, но мне захотелось, чтобы она еще раз меня поцеловала. Я вновь торопливо заговорил, надеясь скрыть смущение: