Читаем без скачивания Строгановы. Самые богатые в России - Сара Блейк

Сара Блейк

Строгановы. Самые богатые в России

«Отечеству принесу богатство, себе оставлю имя».

Глава 1

Ханский мурза

Великий день сегодня в Москве. Княжеские палаты ждут возвращения великого князя Дмитрия Ивановича с его крестным сыном Спиридоном. Кипят котлы на поварне, краснощекие девки вбивают крепкими руками тесто на пироги, раскладывают по блюдам запеченных осетров и лебедей. Стучат, стучат ножи, режется капуста и брюква. Звенит венецианское стекло – разливаются по богатым бутылям медовуха и наливки.

– Ах ты, олух царя небесного, – слышится могучий мужской голос, потом раздается звук увесистого подзатыльника и из двери черного хода вылетает курносый парнишка лет десяти, смачно потирающий гудящий затылок. За какое шкодство получил он его так и останется для истории тайной. История, и здесь она уже, как нечто огромное, великое и необъятное, пишущееся с заглавной буквы избрала главным героем сего дня ханского мурзу, татарское имя коего в свои свитки она не внесла. Крещеный нынче при большом скоплении народа великомудрый мурза, сын татарского хана, стал именоваться Спиридоном, а в крестных у него теперь значился сам великий князь Дмитрий Иванович Донской.

Как же такое могло случиться, что ханский сын решил сменить исконную веру? Посланный татарским ханом на службу к князю московскому был человеком умным, образованным. Прожив не один год на российской земле, выучив язык, приняв традиции и обычаи русского народа, татарский сын решился сменить веру. Событие сие для того времени было, скажем прямо, неординарное.

Вот почему так суетилась челядь, почему накрывались столы, притом, не только в палатах княжеских, но и во дворе. Князь Дмитрий Иванович – душой широк, посему гуляй честной люд московский, поднимай чарку за ради Христа, дела его благие.

Звонят колокола радостным перезвоном, окрестный люд крестится и бьет земные поклоны. Солнце и то решило поучаствовать в сем благом деле – вышло из-за туч во всем своем великолепии, осветило пышные шапки снега на ветвях берез, засверкали маковки церквей. И вот на княжеский двор ступает праздничная процессия. Великий Князь Московский Дмитрий Иванович вышел вперед, громко и ясно зазвучал его голос:

– Ныне обращен в нашу веру христианскую друг мой, с сего дня крещеный именем Спиридон. Великая радость от того у меня на сердце. Вижу я, что вера наша близка становится людям разумным. Празднуй, люд московский, вместе со мной!

В радостных криках потонул его голос. Выкатили на княжий двор бочки медовухи, полилось рекой жаркое летнее вино, пахнущее лугами.

А тот, в честь кого и устроен пир, стоит скромно рядом с князем. Нет на лице его ни гордости, ни бахвальства.

Много ночей в размышлениях провел ханский сын, вспоминая с каким сердцем ехал он в землю московскую, не предполагая, что вот так распорядится судьба. Покидая родной дом по велению отца, не думал мурза, что придется задержаться ему в Княжестве Московском ни один год. Вот уже со смехом вспоминал он, как пережил первую зиму, как дивился на пышный белый снег, как мерзли на холодном ветру щеки. Как учил он речь русскую, чтобы свободно изъясняться с князем и его приближенными. И вот теперь выступил он вперед. Отвесил земной поклон по русскому обычаю.

– Благодарствую, отец мой нареченный, – сказал он с мягким акцентом.

Одобрительно загудела толпа, приняла иноземца. Теперь он – единоверец, а это много, ох как много, значит!

Ох, и славный то был пир! Сколько прожил на русской земле Спиридон, а не уставал удивляться мастерству стряпух. Ведь только пирогов одних на столе десять видов: и мясные, и рыбные, и сладкие, и с припеком, глухие и расстегаи. Запеченные осетры в окружении налимьей печенки, белорыбица, стерлядки, фазаны искусно приправленные заморскими специями, зайцы рассольные и сковородные, лебеди запеченные и опять облаченные в белоснежное оперение, хороводы рябчиков, моченые репа и капуста, мороженая клюква и медовое вино двадцати сортов.

– Люб ты мне, Спиридонушка, – князь Дмитрий Иванович крепко обнял крестника. Голос у князя был уже порядком захмелевшим. – А вот скажи ты мне, как же ты не побоялся шаг то такой совершить? – И пристально посмотрел на Спиридона. И в серых глазах его читалось уважение и восхищение поступком.

– Я так думаю, что на все божья воля, – ответил смиренно Спиридон. – Господь сам рассудил так, чтобы я в земле русской пожил, увидел благолепие церквей, услышал голос молитвы, принял в сердце его законы.

И хоть речь татарина резала слух своим вражьим акцентом, но слова-то были очень правильными! Понимал князь Дмирий Иванович, что ханский сын, перейдя в веру православную, укрепил такое еще шаткое положение обескровленного государства Московского. Мог ли подумать сам мурза, что его родной сын отречется от веры родной и примет христианство?..

Ох, как будет он гневаться, когда узнает, ох как будет!!!

Ну а пока гудят гусли звончатые, скачут скоморохи в длиннополых кафтанах, радуется князь Киевский, а когда сердце наполняет счастье и радость, то и дышится легче и песня льется звонкая.

Прошла снежная зима. Укрепилась вера в сердце Спиридона. Вместе с князем стоял он в церкви на службе, вместе с князем решал дела государственные. А Москва уже жила своим привычным распорядком. Строились Симонов и Андроников монастыри, в слободах стучали-звенели кузнечные молоты, торговый люд кричал, бился о заклад. Все текло своим чередом.

Спиридон жил в палатах княжеских вместе с двенадцатью детьми отца своего крестного. Больше всего сошелся он со старшими – Василием и Юрием. Мать их, княгиня Евдокия, женщина умная да прозорливая, общению не препятствовала.

– Вижу я, брат, что ты задумчив стал, – обратился как-то к Спиридону Василий. Тот стоял у окна, выходившего на княжий двор.

– Да нет, показалось тебе, – с напускной небрежностью ответил тот.

Василий заглянул брату через плечо, через двор шла в окружении сестер и мамок старшая дочь дядьки Симеона, Мария, славившаяся красотой и острым умом.

– Так вот оно что, показалось, – усмехнулся в усы Василий, но вида не подал.

Через несколько дней в дальних палатах состоялся серьезный разговор княжича Василия с князем Дмитрием Ивановичем.

Спиридон не находил себе места, точнее место имелось, сидел он в своей опочивальне, а вот сердце было не на месте. Противоречивые чувства терзали его. Имя одному из них было любовь, а если точнее то Мария. Давно приглянулась ему эта русоволосая статная девушка, голос ее звонкий услаждал слух, а глаза, какие глаза! Серые, с поволокой… Спиридон вздохнул и с силой ударил кулаком по дубовому деревянному столу. Дерево жалобно зазвенело в ответ, мол, чем я то провинилось?