Читаем без скачивания Мой дядюшка Освальд - Роальд Даль

Роальд Даль

Мой дядюшка Освальд

Время от времени я испытываю непреодолимое желание вспомнить моего дядюшку Освальда и воздать ему должное. Я имею в виду, разумеется, покойного Освальда Хендрикса Корнелиуса, человека тончайшего вкуса, бонвивана, коллекционера пауков, скорпионов и тросточек, ценителя оперы и знатока китайского фарфора, соблазнителя женщин и, без всякого сомнения, рекордсмена всех времен в том, что касается внебрачных связей. Любой другой известный претендент на этот титул выглядит просто смехотворным, если его достижения сравнить с успехами моего дядюшки Освальда.

А чтобы доказать это, предлагаю читателю отрывок из 20-го тома дневников дядюшки Освальда, повествующий о том, как он нашел путь к богатству и наслаждениям.

…Всякое крупное состояние, если только оно не унаследовано, приобретается обычно одним из четырех способов – махинацией, талантом, точным расчетом или везением. Мой случай – сочетание всех четырех.

В 1912 году, когда мне только что исполнилось семнадцать лет, я был принят в Тринити-колледж в Кембридже на отделение естественных наук. Я был не по возрасту развитым юношей и выдержал экзамен на год раньше, чем полагалось. Мой отец решил, что я должен воспользоваться временем, чтобы съездить во Францию для совершенствования в языке. Я же надеялся, что в этой великолепной стране смогу научиться не только языку. К тому времени английские барышни мне уже слегка наскучили. Из надежных источников я узнал, что парижанкам о любви известно кое-что такое, что их лондонским кузинам даже и не снилось.

Вечером, накануне моего отъезда во Францию, я устроил маленький прием в нашем доме на Чейн-Уок. В семь часов мои родители, чтобы не стеснять меня, ушли. Я пригласил с десяток или более приятелей и приятельниц, своих ровесников, и к девяти часам мы все сидели, приятно болтали, попивали вино и ели отлично приготовленную баранину в тесте. В дверь позвонили. На пороге стоял человек средних лет с огромными усами, с красным лицом и саквояжем из свиной кожи. Он представился как майор Граут и спросил моего отца. Я объяснил, что тот сегодня ужинает вне дома.

– Боже мой, – сказал майор Граут, – он же пригласил меня остановиться у него! Я его старый друг.

– Отец, должно быть, забыл, – предположил я. – Мне очень жаль. Может быть, вы войдете?

Жизнерадостно улыбающийся майор, со своими усами и всем прочим, расположился среди нас с полной непринужденностью, несмотря на то, что был раза в три старше любого из нас. Он набросился на баранину и осушил целую бутылку кларета за пятнадцать минут. На полпути к донышку третьей бутылки у него начал развязываться язык. Как он нам объяснил, он работал в англоегипетском Судане и приехал домой в отпуск.

– Удивительная страна Судан. Она полна тайн и загадок. Один из величайших ее секретов, – сказал он, заливая себе в глотку еще один стакан вина, – это маленькое существо, которое называется суданский волдырный жук. Около трех четвертей дюйма в длину. Очень красиво выглядит он со своими радужными, золотисто-зелеными надкрыльями.

– А в чем заключается секрет? – спросили мы.

– Эти маленькие жуки, – сказал майор, – встречаются только в одной части Судана, там, где растет дерево хашаб. В поисках жуков некоторые туземцы проводят всю свою жизнь, их называют охотниками за жуками. Они знают все, что только можно знать о повадках этих крошечных созданий. А когда они их ловят, то убивают, сушат на солнце и толкут в мелкий порошок. Крошечная щепотка этого порошка – самое мощное афродизирующее средство в мире.

– А как он действует? – спросила одна из девушек.

– Господи, – сказал майор. Он разжигает костер под вашими гениталиями. А мужчины теряют всякий контроль и имеют мощнейшую, продолжительную эрекцию. Не могли бы вы передать еще стакан вина, мой мальчик?

Я потянулся за вином. Мои гости вдруг притихли. Завороженные девушки не отрываясь смотрели на майора горящими глазами…

Всю ночь я лежал в постели, на полу стоял мой упакованный багаж, и невероятно дерзкий план начал вырисовываться в моей голове.

На следующее утро решение было принято. Но прежде – в Париж.

Я простился с родителями на перроне вокзала Виктории. В Париже я отправился к семейству по фамилии Буавен, на авеню Марсо, где отец снял для меня комнату.

Семья господина Буавена не выделялась ничем примечательным за исключением девятнадцатилетней мадемуазель Николь – она выглядела настоящей амазонкой. Шести футов и трех дюймов роста, с длинными стройными ногами и парой темных глаз, таящих множество секретов. В моей коллекции немало рослых особей, и я должен признаться, что ценю их гораздо выше, чем их миниатюрных сестер. У женщины высокого роста все члены более мощные и гибкие, да и в целом здесь гораздо больше материала, которым можно заняться.

Когда мы обменялись с мадемуазель Николь рукопожатием, я сжал костяшки ее пальцев чуть сильнее, чем полагалось бы, наблюдая за ее лицом. Ее губы приоткрылись, и я увидел, как кончик языка неожиданно показался между зубами. Прекрасно, юная леди, сказал я себе, вы станете моим номером один в Париже.

Чтобы привести в исполнение план, который бравый майор Граут заронил в мою голову, я сразу же объявил госпоже Буавен, что на следующее утро уеду погостить у друзей в деревне.

В полночь, когда Буавены крепко спали, я выскользнул в коридор и добрался до спальни мадемуазель Николь. Она лежала в огромной кровати, закутавшись в одеяло; на столике рядом с ней горела свечка.

Все слухи o парижских девушках, доходившие до меня, обрели плоть за те несколько часов, что я провел с мадемуазель Николь. Лондонские дебютантки в сравнении с ней стали казаться колодами окаменелого дерева.

Она подкрадывалась ко мне, как мангуста к кобре; внезапно оказалось, что у нее десяток пар рук и дюжина губ, и вдобавок она была настоящей акробаткой, женщиной змеей – несколько раз в вихре рук и ног я успевал разглядеть ее щиколотки, переплетенные за затылком. Эта девушка словно пропускала меня через стиральную машину, подвергая нагрузкам, превосходящим предел прочности. Мое тело представлялось мне длинным, хорошо смазанным поршнем, гладко двигавшимся взад-вперед в цилиндре со стенками из полированной стали. В конце концов, меня привел в чувство спокойный голос

– Неплохо, мсье, достаточно для первого урока. Впрочем, я думаю, что пройдет еще немало времени, прежде чем вы выйдете из стадии детского сада.

Шатаясь, весь синяках и чувствуя себя так, словно меня выпороли, я поплелся в свою комнату и лег спать.

В соответствии с моим планом на следующее утро я попрощался с Буавенами и сел в марсельский поезд. В Марселе я купил билет до Александрии на французский пароход "Императрица Жозефина". Плавание прошло без происшествий, если не считать того, что в первый же день я встретил еще одну высокую женщину. На этот раз турчанку, высокую смуглую крепкую даму, с ног до головы увешанную всевозможными побрякушками, позвякивавшими при ходьбе. Женщина поймала мой взгляд, надменно подняла подбородок, медленно оглядела меня с головы до пяток, сверху вниз, а потом снизу вверх. Через минуту она преспокойно подошла ко мне и пригласила в свою каюту выпить стаканчик абсента. Я охотно пошел за ней и не выходил из каюты, пока мы не пришвартовались в Неаполе три дня спустя. Если, как утверждала мадемуазель Николь, я еще не покинул детского сада, то по этой шкале сама она была шестиклассницей, тогда как турчанка – университетским профессором.

Единственное, что осложняло всю дорогу, это то, что пароход боролся с кошмарным штормом. Много раз я думал, что вот-вот мы перевернемся из-за устрашающей качки. Когда, наконец, мы благополучно бросили якорь в Неаполитанском заливе, я заметил, выходя из каюты:

– Слава Богу, что все обошлось, все-таки шторм был приличный.

– Мой милый мальчик, – сказала она, навешивая на себя очередное ожерелье, – море было гладким, как зеркало.

– О нет, мадам, – возразил я, – шторм был ужасающим.

– Не шторм, – сказала она. – Это была я.

Я быстро учился и усвоил, что иметь дело с турчанками – все равно что пробежать пятьдесят миль до завтрака: следует быть в хорошей форме.

Из Александрии я доехал поездом до Каира, там сделал пересадку и направился в Хартум. Боже, какая жара стояла в Судане!

В Хартуме я остановился в большом отеле, набитом англичанами в шортах цвета хаки и тропических шлемах. У всех были усы и красные щеки, как у майора Граута, и каждый держал в руке стакан с выпивкой. У входа дежурил портье-суданец, красивый парень в белом одеянии и красной феске.

– Не знаю, могли бы вы мне помочь, – сказал я, вынимая из кармана французские банкноты. Он посмотрел на деньги и осклабился. – Волдырные жуки, – сказал я. – Вы слышали о волдырных жуках?

– Все знаю про жука, сахиб, – сказал портье.