Читаем без скачивания 1937. Русские на Луне - Александр Марков

Александр Марков

1937. РУССКИЕ НА ЛУНЕ

Пролог

Нос катера распугивал воду, поднимая вверх стаи брызг.

Мало радости слизывать с обветренного лица соленые капли.

Капитан-лейтенант Владислав Крамцов не мог укрыться от брызг, да и не старался уже. Одежда его постепенно промокла. Где-то в глубине, под слоем свитеров, маек и кителей, еще сохранилось немного тепла, но вскоре влага прогонит его, приникнет к телу, а вместе с ней придет холод, который начнет потешаться над Крамцовым, заставляя выбивать зубами дробь. Они уже начинали стучать друг о друга, точно репетировали мелодию, которую им предстояло еще исполнить.

Изредка он подносил к слезящимся от беспробудного бодрствования глазам бинокль, притягивал к себе поближе горизонт, но тот убегал от него, все равно не доступный для взора.

Черноватая, будто в ней растворилось немного чернил, вода волновалась, оставаясь пустой и безжизненной, плавно переходя в такие же грязные небеса. Черта, разделяющая их, почти не различалась.

Если разогнать катер, выжимая из кашляющих механизмов все, на что они еще были способны, и закрыть глаза, то не заметишь, как окажешься на небесах, начнешь взбираться по ним все выше и выше. Пока не найдешь тех, кто прошел этой дорогой чуть раньше.

Но прежде прогремит взрыв. Вполне вероятно, что ты и понять-то не успеешь, что катер натолкнулся на колючую мину, похожую на морского ежа, всплывшего на поверхность моря проведать — что же там происходит. Германские миноносцы щедро засеяли такими ежами море, русские — отвечали им тем же.

Море позади него вспухало, будто из толщ воды вырывался наружу скопившийся там гной или гигантский кит выстреливал фонтанами воздух, прочищая свои легкие, а заодно старался угодить в днище катера. Но он не брал в расчет, что катер слишком быстро двигается.

Вода опадала, а потом вновь вспухала. Все так же в метрах пятидесяти за кормой катера.

Ученые, которые занимаются поисками морских обитателей, отдали бы многое, чтобы посмотреть на такого кита, но капитан-лейтенанту нужно было совсем другое.

Он искал подводные лодки. Чтобы приманить их, надо вывести в море жирный транспорт, нагруженный провиантом и оружием, оставить его якобы без прикрытия, чтобы он в ужасе крался по морским волнам, боясь, что его кто-то заметит. Может, тогда удастся увидеть, как из морских глубин поднимается перископ.

До моряков долетали отзвуки взрыва, а на поверхности, когда вода немного успокаивалась, колыхалась оглушенная рыба. Только рыба. И ни одной оглушенной подводной лодки. Может, они ошиблись? Нужно ловить на что-то другое, а не на глубинные бомбы? Мимо торгового судна с жирным брюхом лодка не пройдет стороной, поднимется и запустит в него торпедой.

Он чувствовал себя браконьером.

Он не соблюдал правила игры.

Вот отчего у него было так противно на душе.

Моряки на корме уподобились рабочим с заводов Форда, которых сослали трудиться на конвейере. Механическая работа. Из трюма по ленте транспортера поднимались глубинные бомбы в деревянных ящиках. Точно в гробу лежали. Моряки освобождали их, приводили в боевое состояние, сталкивали за борт, как контрабандисты, которые, завидев полицейских, хотят побыстрее избавиться от груза, чтобы потом, когда полицейские их поймают, состроить на лицах невинные выражения: «дескать, какая контрабанда. Мы законопослушные граждане» и скрыть за этим разочарование.

Капитан-лейтенант уже устал его скрывать.

— Товсь.

Пауза.

— Пошла.

Всплеск.

Взрыв.

И все опять повторялось в такой же последовательности.

Вода смыкалась над бомбами, выкрашенными бледно-серой краской, принимая их и еще не зная, что же это на самом деле. Она думала, что это обычные подарки, которые частенько бросают люди на морское дно. Раньше встречались корабли, нагруженные золотом. От времени их деревянные борта окаменели, покрылись толстым слоем ракушек, спрятались в зарослях водорослей. Теперь их не найти, ну, может, только, если люди взамен предложат что-то более ценное.

Крамцов не мог уже смотреть назад, устав от вида оглушенных рыб, а впереди тоже смотреть было не на что. Море оставалось пустым.

Раскаты грома постоянно висели в небесах. Иногда он видел вспышки. Слева. Почти возле воды. Далеко. За линией горизонта. Лишь отблески их отражались на облаках, как свет Солнца или Земли отражается на лунной поверхности. Бинокль почти не приближал их. До них было слишком далеко.

Крамцов знал, что там штурмовые части Российской армии высаживаются на Рюгхольд.

В радиоэфире царил хаос. Одновременно переговаривалось слишком много людей. Подслушав их, Крамцов выяснил, что бомбардировщикам не удалось полностью подавить огонь зенитных орудий и теперь транспортные аэропланы высаживают солдат на единственном аэродроме острова под сильным обстрелом. Они несли большие потери, но на аэродроме уже закрепились. Штурмовики полковника Мазурова, выбросившись на парашютах над восточным побережьем, сразу после приземления вступили в рукопашную, постепенно оттесняя немецких пехотинцев в глубь острова. Им необходимо было создать плацдарм до того, как к восточному побережью подойдут транспортные корабли с основными войсками и тяжелой техникой.

Крамцову хотелось быть там.

Но этот гул отвлекал его.

Такое чувство, будто за тобой кто-то подсматривает, а Крамцов привык делать свою работу в одиночестве. В одиночестве легче творить подлость. Стать бы друг против друга с расчехленными орудиями и всаживать в борт неприятеля снаряд за снарядом, пока он не запросит пощады или пока твой корабль не превратится в тонущее корыто.

Его катер слишком маленький. Акула не обратит внимания на такую маленькую рыбку. Подводники не станут тратить на него торпеду. Но он знал, что они где-то близко. Прячутся под толщей воды. После его укусов она оставалась чистой, без примесей машинного масла и топлива, которое вытекло из поврежденных взрывами баков, без обломков, без…

Но он мешал им, как заноза, застрявшая в ладони, как зубная боль.

Отвратительно чувствовать себя только лишь зубной болью.

С каким бы удовольствием он погладил рубку подводной лодки длинной пулеметной очередью. Он не пожалел бы патронов. Пулемет стоит без дела на турели на носу катера, наклонив дуло к палубе. Там, наверное, уже все заржавело от соленых брызг, а патроны прилипли к стволу и лентам.

Что-то заставило его оглянуться.

Море неправильно прочитало его мысли. Сам виноват. Надо было о подводной лодке не думать, а кричать, точно у золотой рыбки просишь исполнения заветного желания.

«Золотая рыбка. Хочу подводную лодку».

Тогда бы его услышали, а может, и нет. Сильный ветер мог унести слова.

По небу струился дымный след. Он приближался. Моряки показывали на него пальцами.

Истребитель. Русский.

Крылья аэроплана цеплялись за воздух, но он все равно терял высоту, как человек, висевший над пропастью. Он хватается кончиками пальцев за камни, но силы покидают его. Он ищет опору, но пальцы скользят по камням и не могут его удержать.

Взорвать бы под ним глубинную бомбу, чтобы фонтан брызг, ударив снизу по крыльям, подбросил аэроплан вверх. Может, тогда он опять сможет летать.

— Прекратить бомбометание.

Катер уходил от последней сброшенной за борт бомбы. Когда расцвел взрыв, капитан-лейтенант вновь закричал.

— Стоп машина, — сказал Крамцов, прикидывая, где упадет аэроплан. Впоследствии оказалось, что он почти угадал.

Катер протащило еще несколько десятков метров, прежде чем он остановился.

Они были зрителями, от которых пока ничего не зависело. Время для них застыло. И только для пилота аэроплана оно продолжало идти с обычной скоростью.

Капитан-лейтенант приложил к глазам бинокль.

Двигатель аэроплана уже не работал. Он летел тихо. Будто смерть. «Летучий голландец» небес.

Наваждение. Впору протереть глаза. Тогда все исчезнет, все окажется только видением, сотрется, как стирается краска, когда по ней проведешь растворителем. И темное небо, и всполохи за горизонтом, и черная вода.

До берега было слишком далеко. Пилот давно понял, что аэроплан не дотянет до суши. В воде он продержался бы не более получаса. Если бы он не увидел катер, то покидать аэроплан смысла не было.

Он стал отстегивать ремни, которые привязывали его к креслу. От этих движений аэроплан осел, точно провалился в воздушную яму.

Пилот отворачивался от дыма. Лицо все равно закоптилось. Он закрыл нос и рот шарфом, который некогда был белым, а теперь посерел. Гарь въелась в него, так что ее теперь и не выгнать. Глаза пилота закрывали большие очки.

На двигателе расцвели лепестки огня. Это подстегнуло пилота. Когда он выбирался из аэроплана, шарф слез почти на шею, обнажая полоску розовой кожи. На нее тут же набросился дым, но раскрасить так и не успел.