Читаем без скачивания Кровь океана - Дмитрий Янковский

Василий Орехов, Дмитрий Янковский

Кровь океана

© В. Орехов

© Д. Янковский

© ООО «Издательство АСТ», 2016

1

Гигантская сухопутная каракатица – это весьма достойная добыча.

Правильная, так скажем. Гораздо правильнее, чем каменный краб, плезиозавр или даже аквамен. Один удар гарпуном – и месяц спокойной сытой жизни обеспечен.

Надо только суметь нанести этот самый точный удар. Надо знать наверняка, куда бить, с какой силой и в какой момент. И самое главное, надо иметь цельнометаллические яйца, чтобы вообще рискнуть выйти против сухопутной каракатицы.

С рогатиной на гризли ходили когда-нибудь? Вот именно.

Жители прибрежного поселка в основной массе обладателями стальных яиц не являлись (у них это называлось «дураков нет»), поэтому желающих ходить на каракатицу, кроме Уэйна Симпсона, всегда было исчезающе мало. Вольные охотники предпочитали добывать каменного краба, хотя его панцирь разве что из базуки пробить можно, плезиозавра, хотя этакий гигант одним движением может перевернуть моторку, и на аквамена, который, обладая зачатками разума, вообще является самой опасной и коварной морской тварью, хоть и не так велик, как остальные.

Но только не на мягкотелую, такую неуклюжую, такую неповоротливую сухопутную каракатицу, сепиола фантазма, если по-научному, отдельные внутренние органы которой стоят на черном рынке бешеных денег. Забавно, правда? Нет, понятно, конечно, что охотникам с этих чудовищных барышей лишь жалкие центы перепадают, но все же это такие центы, на которые в современной Америке можно жить припеваючи. Раньше вот, в мирное и сытое время, было не прожить, а теперь, после Атлантического инцидента, – запросто.

Уэйн Симпсон в принципе особо не возражал против такого расклада. Зачем бы ему конкуренты? Ни за чем ему, прямо скажем, конкуренты. Свободная конкуренция, возможно, в самом деле является двигателем коммерции, но это только в том случае, когда экономика государства здорова и крутится без остановки на благо всех граждан. Когда же страна почти полностью разрушена и превращена в соленую грязь под ногами, экономика вообще прекратила свое существование, а граждане вынуждены ежедневно рисковать головой, добывая себе пропитание, конкуренция становится ненужным и чрезвычайно досадным препятствием на пути к сытому желудку.

Невозмутимо поправив оттягивавшую плечо массивную гарпунную пушку, Уэйн зашагал по болоту, взяв за временный ориентир солнце, неторопливо опускавшееся в океан.

Самодельная гарпунная пушка Уэйна Симпсона была собственноручно выточена им на станке из внушительной цилиндрической болванки нержавеющей жаропрочной стали. Охотник любовно оснастил ее кольцевым зенитным прицелом в виде металлической паутины и заряжал массивным гарпуном. В качестве метательного заряда Уэйн предпочитал использовать черный порох собственного изготовления, а не стандартные патроны для помповых ружей.

За стопкой ледяной русской водки Уэйн мог долго объяснять собутыльникам целесообразность такого подхода в терминах баллистики, но на самом деле руководствовался в первую очередь дешевизной производства. Его шаровая мельница приводилась в действие бесплатным ветром, постоянно дувшим в это время года на Восточном побережье, а серой и селитрой были забиты фермерские хранилища в десяти милях к западу от приморского поселка, так что порох обходился охотнику меньше чем в юань за три унции, даже если считать горючее, сожженное мощным пикапом фирмы «Грэйт Уолл» при доставке необходимых для изготовления пороха химикатов с разрушенных складов.

Вообще-то на американском континенте уже много лет в ходу была метрическая система мер, но Уэйн постоянно путался, поскольку с детства привык считать расстояние в милях и футах, а вес в фунтах и унциях. Еще пару лет назад он даже юани и рубли по привычке переводил в доллары, но потом все же бросил, поскольку курс бакса все это время падал столь стремительно, что в самом деле проще было заниматься взаиморасчетами с внешним миром в какой-нибудь стабильной валюте.

Удерживая гарпунную пушку на плече, как какой-нибудь Шварценеггер в лучшие годы, прикрыв лицо москитной сеткой, свисавшей с полей камуфляжной армейской панамы, Уэйн осторожно двигался почти по пояс в теплой солоноватой воде. Несмотря на тонкую кисею перистых облаков, закатное солнце слепило, отражаясь от подернутой рябью болотной глади. Один из запасных гарпунов охотник отстегнул от рюкзака и использовал в качестве посоха, держа его острием вверх и прощупывая топкое дно алюминиевым древком.

Пушка на плече Уэйна весила полных двадцать килограммов, плюс запасные гарпуны, притороченные к рюкзаку, плюс укороченный российский автомат с тремя магазинами, плюс мачете на поясе… Проникшая под одежду вода пощипывала тело едкой морской солью, гнилостные болотные испарения тяжко стелились по поверхности воды. Какой-нибудь городской пижон уже давно запищал бы от таких неимоверных лишений, но Уэйн Симпсон вырос в прибрежном поселке и хорошо знал, каким потом и кровью достается здесь каждый заработанный доллар. Так было еще тогда, когда Штаты являлись величайшей и могущественнейшей страной на планете, а люди его народности запросто могли позволить себе жить на подачки правительства или доходы с казино в резервациях.

Однако лично он, Уэйн Симпсон, не мог себе этого позволить. Никогда. В его жилах текла кровь гордых сименолов, единственного индейского племени, до сих пор не подписавшего унизительного мирного договора с правительством Соединенных Штатов. Это не только делало Уэйна коренным жителем Америки, вокруг которых последние полвека подобно назойливой мошкаре вились представители всевозможных фондов социальной помощи, искупая чудовищный геноцид индейцев со стороны белых переселенцев. Это также накладывало на него определенные ограничения морального плана. Поэтому Уэйн Симпсон был привычен в поте лица добывать хлеб свой, брезгуя халявой от щедрот бледнолицых, которая развращала его народ, превращая в сборище пьяниц и презренных коммерсантов.

Некоторые охотники пользовались на болотах легкими каноэ или пирогами, чтобы не сгибаться под тяжестью амуниции и добычи. Но, по мнению Уэйна, от лодки в их деле случалось больше беспокойства, чем пользы, так как местные соленые болота были мелкими, и посреди них торчало множество заросших травой островков. В таких условиях чаще приходится тянуть плавсредство волоком, чем плыть на нем. Или делать большие крюки, обходя стороной обширные участки суши, а это драгоценное время.

Своя пирога у Уэйна, конечно, была. Куда же настоящему индейцу без пироги? Но он оставлял ее далеко на границе свободной воды, только чтобы загрузить потом разделанной тушей добычи.

Кроме того, что с лодкой было слишком много возни, Симпсон не использовал ее еще по одной, куда более важной причине. В случае неожиданного нападения боец должен уверенно стоять на ногах, что совершенно невозможно в неустойчивой пироге. Если от хорошего взмаха гарпуном сам вывалишься за борт и плашмя плюхнешься в воду, последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Куда правильнее ощущать под подошвами резиновых сапог дно, когда из камышей в любую секунду может вынырнуть незаметно подкравшаяся тварь.

Некоторые особо ретивые молодые охотники привозили с материка плоскодонные катера с приводом от воздушного винта и лихо носились на них по болотам. Стоять в них действительно можно было твердо. Но моторы и винты создавали слишком много шума, который в тиши болот привлекал в товарных количествах всякую мерзость. В общем, с ветерком кататься на этих штуках в любом случае долго не получалось. Совсем недавно, пару дней назад, сгинули тут трое ребят, решившие добыть гигантского краба при помощи такого катера и реактивного гранатомета. С тех пор не видал их никто, что характерно.

– Чебурашкино дерьмо, – сокрушенно проговорил Уэйн по-русски.

Затейливым русским ругательствам выучил его Вадим – бывший напарник по нелегальной охоте. Еще в прошлом году они охотились вместе, у Вадима получалось отлично, хоть он и был типичным бледнолицым – бывший российский военный из пришедших в Америку с первыми гуманитарными конвоями после Большой волны. Выслужив свой год по контракту, уволился и остался в Америке.

Когда-то в США ломились сотни тысяч нелегальных эмигрантов, а теперь остаться здесь жить мог только абсолютно сумасшедший экстремал.

Вадим именно таким и был – сибиряк за шесть футов ростом и весом в двести фунтов, ходивший у себя в родных снегах на волков и медведей. Хороший парень. Силой обделен не был, а вот скорости ему порой катастрофически не хватало. Из-за чего и закончил жизнь не лучшим образом – в клешнях гигантского каменного краба.