Читаем без скачивания Князь Никто (СИ) - Фишер Саша

Пролог

Светлейший князь-протектор Аристрах Иоаннович Голицын свернул свежий номер «Вестника Российской Империи» и посмотрел на меня. Во взгляде его не было неприязни, только бесконечный холод и безразличие.

— Как себя чувствуешь, Никто? — спросил он, глядя на меня с ледяным любопытством. А ведь ты даже не знаешь, кто я, мальчик… Сколько тебе, двадцать семь? Тридцать? Надо же, я начинаю терять счет годам…

— Как себя чувствуешь, Никто? — повторил свой вопрос Голицын, уже с долей брезгливого раздражения.

— Почему ты не бросишь делать это? — глухо спросил я, не поднимая головы.

— Не брошу делать что? — его голос такой же, как у его отца. Звучный, глубокий, полный достоинства и внутренней силы. Обладатель такого голоса никак не может быть низким и вероломным человеком. Да. Никак не может. И именно таким голосом ты зачитывал мне приговор, Иоанн, лучший друг и названный брат.

— Читать мне газеты, светлейший князь-протектор, — я никак не мог привыкнуть к новому звучанию своего голоса. Как будто ворона каркает.

— Это мой долг, Никто, — молодой Голицын встал со стула. Отряхнул несуществующие пылинки со своего белоснежного кителя. Молодой еще совсем. Для него пока все это чертовски важно — тяжелый шелк придворных мундиров, отороченная горностаем мантия, золоченый эфес шпаги. Перстень с красным камнем — знак благости Всеблагого Отца, широкий золотой ободок обручального кольца и три тонких серебряных — трое детей. Трость из черного дерева с шаром — знак распорядителя церемоний… Некоторые из медалей и нагрудных знаков были мне незнакомы. — В отличие от тебя, у меня есть честь и достоинство.

— Честь… — прокаркал я. — Ты даже не знаешь, кто я…

— Как себя чувствуешь, Никто? — еще раз повторил ритуальный вопрос Голицын и посмотрел на часы. Если сейчас я отвечу, что хорошо, то он уйдет. Если отвечу, что плохо, то он тоже уйдет, но вместо него явится невесомая стерильная медсестра в сопровождении пары здоровенных ликторов и сделает мне укол. Золотая жижа, омерзительное изобретение моего друга и соратника Прошки Брюса. Злая пародия на эликсир бессмертия. Прошки Брюса больше нет, зато его отравой меня пичкать продолжают. Чтобы я оставался в живых и слушал, как лощеный отпрыск моего бывшего друга и моей бывшей невесты каждую неделю зачитывает мне новости. Чтобы знал, как этот мир живет без меня. Без моего рода. Без моей крови.

— Лучше не бывает, — выплюнул я и отвернулся.

Голицын ушел. В янтарной гостиной Дворца Кукушки, запасной летней резиденции рода Голицыных воцарилось привычное молчание. Начался новый день. Через пару часов мелодично звякнут часы, и молчаливый пожилой слуга принесет мне завтрак. Впрочем, может он бы и поболтал, но, кажется, у него отрезан язык. Когда часы пробьют полдень, в гостиную явится стайка юных девиц. Княжна Алиса со своими подругами. Будут гонять чаи, вышивать и щебетать о своих девичьих делах. Или княжич Николай с своими приятелями.

Голицыну не о чем беспокоиться. Уста мои навсегда замкнуты Хрустальным замком и Вороньим Граем. Если я даже просто попытаюсь назвать свое имя или рассказать правду о его отце или Бархатной смуте, как они теперь это называют, то мой рот будет исторгать только противное воронье карканье. На моих немощных руках — надежные Навьи цепи. А альков, ставший моим последним пристанищем, отделен от гостиной прочной металлической решеткой. Голицыны и их приятели привыкли ко мне, как будто к какому-нибудь бесполезному пуфику или торшеру. Никто из них не знает, кто я такой. Но они ревностно исполняют волю первого князя-протектора Российской Империи, моего бывшего друга и сподвижника, даже после его смерти.

А после ужина потянутся долгие часы бесконечной ночи. Последний год я почти не могу спать. Только всматриваться в ночной мрак и ждать.

Ждать и иногда касаться пальцами глубоко спрятанных в единственном кармане моего рубища сокровищ. Крохотный обломок мела. Кровавая капля граната с серьги, оброненной несколько лет назад княжной Алисой. Сухой стебелек асфоделя, букет этих цветов стоял в календы ноября, Дни поминовения и печали. Щучья чешуйка, налипшая однажды на тарелку с моим обедом. Уголек из камина, стрельнувший прошлой зимой в тот вечер, когда княжич привел сюда свою подружку и устроил ей романтический ужин. Огарок восковой свечки длиной с фалангу пальца. Такие всегда зажигают в день Нисхождения Благодати, и мне удалось стянуть его так, что никто не заметил. Все это выглядит невинным мусором на дне кармана. Но только до тех пор, пока я не заполучу последний недостающий ингредиент…

— Деда Никто! — раздался от решетки громкий детский шепот. Я открыл глаза. Обед уже закончился, а ужин был еще далеко. Княжна Алиса и две ее подружки убежали купаться по случаю жары, а меня оставили одного.

— Здравствуй, маленькая княжна, — я растянул пересохшие губы в улыбке. Анастасия. Младшая дочь Голицына.

— Моя бонна уснула, и я убежала! — гордо заявила девочка. Она была очаровательна в своей непосредственности. Пушистые пшеничные волосы уложены изящными локонами, белое платьице, сшитое как будто из одних только кружевных оборок, тонкая золотая цепочка со знаком защиты Всеблагого Отца, похожий на цифру восемь, положенную на бок. Ясные серые глаза сияют от осознания своего дерзкого непослушания. Ей не разрешали ко мне подходить, но иногда она своевольно убегала и составляла мне компанию. Она могла бы быть моей внучкой, если бы

— Ай-яй-яй, девочка, — я покачал головой. — Тебя накажут!

— Не накажут, — маленькая княжна топнула ногой. — Я видела, как бонна пьет из коричневой бутылки. И сказала ей, что если она будет много ябедничать, то я расскажу маман про это, и ее уволят. Деда Никто, ты расскажешь мне сказку?

— Какую сказку ты хочешь услышать, маленькая княжна? — спросил я, уже заранее зная ответ. Она всегда хотела слушать только одну историю.

— Про семерых братьев! — она подтащила бестолковый бархатный пуфик поближе к решетке.

— А ты помнишь, что рассказчику нужно платить? — я строго свел брови.

— Конечно, деда Никто! — фарфоровое личико стало очень серьезным и сосредоточенным. — Голицыны всегда исполняют свое слово. Я принесла тебе серый камень, — она раскрыла ладонь, на которой тускло блеснул гладкий бок полупрозрачного кабошона. «Неужели?» — ворохнулась в душе искра надежды. — Только я тебе его сейчас не отдам! Сначала сказка, потом оплата!

— А ты умеешь торговаться, маленькая княжна, — я улыбнулся в бороду, чтобы скрыть волнение.

— Сказку! — потребовала девочка и с нетерпеливым видом завозилась на пуфике, устраиваясь поудобнее.

— Ну что ж, слушай… — я откашлялся. Маленькая княжна замерла, сложив руки на коленях.

Я рассказал ей о злом Императоре-кровопийце, выжимавшем последние соки из стонущей под его гнетом страны. Бросившем в горнило чужой войны сыновей, отцов и братьев, только чтобы потешить свой нрав и других правителей, таких же злых и безжалостных. И о семерых закадычных друзьях, ставших названными братьями и поклявшихся освободить Империю от обезумевшего от своей власти повелителя.

Рассказал, как разъехались они по разным концам страны, как собрали они простой люд и дали им веру в то, что вместе они смогут сокрушить зло. Как один за другим поднимались лазурно-белые флаги воли и свободы. И как один за другим падали оплоты Императора.

В моей сказке семеро победили. С триумфом они вошли в столицу, окружили дворец Императора и вынудили его признать свое поражение. А потом правили страной вместе, все семеро, рука об руку. Долго и справедливо.

Княжна как завороженная слушала мой каркающий говор. Я говорил… говорил… А перед глазами моими проплывали совсем другие картины. Как опустил взгляд, отдавая команду о моем аресте безликим громилам из Багряной Бригады, светлейший князь Иоанн Голицын. Как обнаружил пустоту за моим плечом, там, где должен был стоять, прикрывая мне спину, названный брат мой и возлюбленный сестры моей князь Север Долгорукий. Как подскакивает, катясь по помосту, отрубленная голова Прошки Брюса, единственного, кто не предал и остался со мной до конца. Как длинные костлявые пальцы Императора прилаживают усыпанный самоцветами орден на парадный мундир графа Велимира Оленева, владеющего одинаково искусно клинком, ружьем и нежным словом. Как безликая толпа рукоплещет палачам, хладнокровно расправляющимся со всеми членами моей семьи. Без устали свистят топоры, и кровавый ручеек стекает по пыльной брусчатке лобного места… Как дергается и замирает в петле безжизненное тело Кузьки, моего бесконечно доброго денщика, заботливого, как тысяча мамочек. Который заменил мне погибшего на чужой войне отца и последовавшую за ним в скором времени мать.