Читаем без скачивания Клиника доктора Захарьина - Валентин Пикуль

Пикуль Валентин

Клиника доктора Захарьина

Валентин ПИКУЛЬ

КЛИНИКА ДОКТОРА ЗАХАРЬИНА

Русская медицина имела двух корифеев-клиницистов: С. П. Боткина - в Петербурге и Г. А. Захарьина - в Москве; они не пытались соперничать друг с другом, но зато, как это часто и бывает, враждовали их ученики, настаивавшие на том, что в России существуют две клинические школы . Боткин и Захарьин врачи необыкновенные, их диагнозы чеканны, как латинские афоризмы. С ними нельзя спорить - можно лишь восхищаться ими даже в тех случаях, когда они ошибались. Кто же в жизни не ошибается? Только те, кто ничего не делает.

Оба они были оригинальны и в мыслях своих.

- Совет больному разумного человека гораздо лучше рецепта худого врача, с усмешкой говорил Боткин.

- Область медицины, - размышлял Захарьин, - обширна, как сама жизнь, не правильности которой и вызывают болезни...

Москва немало смеялась над чудачествами Захарьина, но она и верила ему безоговорочно. Впрочем, не только Москва - в клинику Захарьина стекались больные со всей России; человек же он был неуравновешенный, даже капризный, словно собранный из одних анекдотов, и потому лучше всего начинать о нем рассказ тоже с анекдота (хотя современники уверяли, что это подлинный случай)...

Сын коменданта Керченской крепости, молодой лейб-гвардейский гусар Навроцкий приехал в первопрестольную, дабы поразвлечься вдали от столичных строгостей.

На вечере в Дворянском собрании он встретил девушку, которая внешне чем-то напоминала испанку - иссиня-черные волосы, жгучие глаза, ослепительная улыбка ровных зубов, а звали ее Наташей Захарьиной. Бравый гусар не вдавался в подробности - из каких она Захарьиных, благо фамилия эта была достаточно известна. Молодые люди сразу полюбили друг друга... А приятели Навроцкого, узнав, что отцом Наташи является сам Захарьин, отговаривали гусара от сватовства:

- Невеста хороша, но.., каков тесть? Вот уж фабриканты Хлудовы! На что богаты и бесстрашны, один даже с тигром два года в постели спал, а приехал к ним Захарьин, взял гонорар с тысчонку, все стекла в доме Хлудовых переколотил, запасы квашеной капусты "времен Очакова иль покоренья Крыма" велел на помойку вывалить - вонища стояла такая, что весь переулок разбежался...

Дома Захарьин никого не принимал, а в дверях клиники гусара задержали два могучих швейцара с медалями "За сидение на Шипке" и любимец профессора фельдшер Иловайский.

- Нельзя, нельзя! - хором закричали они. - Что вы, как можно беспокоить.., вы всех нас погубите. Вы уж лучше на прием к нему как больной запишитесь: он вас и выслушает!

Навроцкий записался на прием к Захарьину, смиренно (совсем не по-гусарски) дождался своей очереди и был препровожден в кабинет к "светилу". За столом сидел мрачный профессор: ярко блестела его лысина, сверкали очки, пиявками двигались черные брови, а из бороды, словно клюв хищной птицы, торчал острый нос.

- На что жалуетесь? - строго спросил Захарьин.

- Влюблен.., в вашу дочь. Благословите нас.

Ничто не изменилось в выражении лица профессора.

- Раздевайтесь, - велел он.

- Как раздеваться? - обомлел жених.

- До пояса...

Начался тщательный, всесторонний осмотр лейб-гусарского организма с приказаниями дышать глубже или совсем не дышать, причем иногда следовали деловые вопросы:

- Дед по линии матери не пил?.. А в каком возрасте был ваш папенька, когда вы родились?.. А вот здесь никогда не болело?

- Нет Не болело.

- Ваше счастье. Можете одеваться. После чего, присев к столу, профессор в карточке пациента начертал сверху: "Отклонений нет. К женитьбе годен".

- А что мне делать с этой карточкой? - спросил гусар.

- Что хотите, хоть выкиньте ее! Сегодня, - глянул Захарьин в календарь, нечетное число, а следовательно, вы должны уплатить мне сто рублей. Пришли бы завтра, в четное число, и уплатили бы всего пятьдесят. Так у меня заведено...

Навроцкий хотел сказать будущему тестю какие-то любезные слова, но Захарьин уже смотрел мимо него - в двери!

- Следующего! - крикнул он ординатору...

***

Писать о Захарьине трудно. Трудно потому, что, хотя он и был светочем науки, но свет, исходивший от него, иногда бывал неприятно-раздражающим. Впрочем, ругать Захарьина надобно осторожно... Антон Павлович Чехов (сам врач) говорил, что из всех врачей признает только одного Захарьина! Лев Толстой, давний пациент Захарьина, писал, что каждое свидание с этим человеком оставляет в душе его "Очень сильное и хорошее впечатление".

Во времена средневековья таких врачей, как Захарьин, Европа ставила на костры! Если бы он жил на два-три столетия раньше, его наверняка сочли бы за колдуна, водившегося с нечистой силой! А в XIX веке его называли гениальным клиницистом, виртуозным мастером диагностики. Захарьин без рентгена проникал внутрь человека, выявляя изъяны в его организме. Как никто другой, он умел вызывать больного на откровенную беседу. Захарьина интересовало все - какая у больного семья, куда выходят окна его комнаты, что он ест утром и что вечером, на каком боку спит, что пережил в прошлом и как мыслит свое будущее... Он презирал врачей, не способных лечить человека без предварительных лабораторных анализов. Захарьин в основу диагноза ставил личный контакт с пациентом, а уж потом анализ должен лишь подтвердить (или опровергнуть) те выводы, к которым он пришел при беседе с больным...

- Следите за тем, как пациент жалуется, - внушал он своим ученикам. Иногда ведь в организме еще нет никаких материальных изменений, а больной уже испытывает страдания. Здесь никакие анализы не помогут - нужны лишь опыт и внимание!

Захарьин обожал заострять свои точные формулировки:

- Без терапии, - утверждал он, - моя клиника сведется лишь к созерцанию смерти. Выписать рецепт - на это и дурак способен! С рецептом мы гоним больного в аптеку за лекарством, но от этого еще никто не становился здоровым... Лечить надобно-с!

А как лечить? Всегда помня, что человек - единое целое, Захарьин не признавал лечения только сердца, только легких, только желудка, только печени - отдельно от всего организма; лечить (по мнению Захарьина) значило лечить всего человека, а не какие-то существующие в нем органы... Врач-реформатор, он не отвергал и старинных методов, если уверился в их пользе. Одно время, поддавшись авторитету Бруссе, врачи повально страдали "вампиризмом" - страстью выпустить из больного как можно больше крови ("Наполеон, - шутили тогда, только опустошил Европу, зато Бруссе ее обескровил!"). Больного покрывали легионами сосущих пиявок, ссылаясь при этом на то, что "история медицины - это и есть история кровопускания". Русские врачи сначала пошли на поводу европейских коллег, потом забили отбой, и пиявки на много лет вообще исчезли из наших госпиталей. Захарьин умел идти наперекор общему мнению:

"Пиявки тоже полезны, ежели применять их разумно. Сосать кровь из больного вредно, но отсосать излишек ее - полезно". Зато некоторые новшества медицины Захарьин в свою клинику категорически не допускал. Мало того, он стал гонителем желудочного зонда, применением которого неоправданно увлекались.

- Я еще не видел больного, - говорил Захарьин, - который бы радовался этой врачебной забаве! Все решаются на заглатывание зонда с крайним отвращением. Зачем же нам, господа, усугублять людские страдания? Больные и без того имеют волю ослабленную. Долг врача-гуманиста так воздействовать на психику пациента, чтобы он перестал бояться своей болезни. А мы вместо этого берем какую-то пожарную кишку и загоняем ее в пищевод до самого желудка, подвергая больного египетской казни... Зачем?

Гигиена, как наука, еще только зарождалась. Григорий Антонович призывал своих коллег понимать все "могущество гигиены и относительную слабость лекарственной терапии". Иногда выражения Захарьина можно произносить как лозунги:

ПОБЕДОНОСНО СПОРИТЬ С НЕДУГАМИ МАСС МОЖЕТ ЛИШЬ ГИГИЕНА!

- Человечество, - диктовал он студентам на лекциях, - лишь тогда будет здоровым, когда дети не будут знать, что такое город. Города наши - это гадость! Нужен труд многих поколений, чтобы превратить их в зеленые цветущие сады, избавить их от заводов и фабрик, очистить реки от нечистот и отходов...

А купеческая Москва, которую он лечил, задыхалась в домах без форточек, она жирела в клопиных перинах, в спальнях без единого окошка, где перед киотами мерцали угарные дедовские лампады. Захарьин врывался в первогильдейские берлоги словно буря! Да, он бил тростью стекла, требуя света и воздуха. Он громил подвальные кухни, где смердели миазмами плошки и ложки времен царя "тишайшего", где догнивали объедки позавчерашнего ужина, которые "жаль выбросить, коли деньги-то плачены"; Захарьин выпускал пух из перин, в которых кишмя кишели паразиты...

Его боялись, но без него уже не могли обойтись! Захарьин открыл, что воды Боржома ничуть не хуже вод Виши, и убеждал общество полнее использовать блага родимой земли, а не транжирить русские капиталы за границей.