Читаем без скачивания Игра в античность - Игорь Ягупов

Игра в античность

Игорь Ягупов

© Игорь Ягупов, 2017

ISBN 978-5-4485-7137-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Лекция заезжего профессора

– По улицам с неистовыми криками бежали радостные дети. Вслед за ними неслись ошалевшие от всеобщей суматохи взъерошенные собаки с безумно задранными хвостами. Испуганные женщины робко жались к стенам домов. А мужчины тем временем, побросав впопыхах свое оружие, через пролом в могучих крепостных стенах на веревках и катках втаскивали в город огромного деревянного коня. Так пала Троя… – стоявший за кафедрой высокий смуглый мужчина с жесткой щеткой густых темных волос поднял взгляд к окну и замолчал, точно погрузившись в раздумья, не имевшие никакого отношения к его лекции.

В институтской аудитории царил мягкий полумрак. Свет выключили, понадеявшись, очевидно, на серенький рассвет. И он действительно робко заглянул в лишенные штор окна, стараясь протиснуться сквозь них в узкую и длинную, как ученический пенал, комнату с расписанными философскими изречениями партами, криво висящей забеленной мелом доской и колченогой, похожей более на конторку деревянной кафедрой.

Но ветер пригнал с побережья желтоватые, как старое залежалое сало, тучи, из которых посыпал обильный снег, завиваемый все тем же ветром в неистовую метель. За окном тут же сгустились сумерки, затопив аудиторию тусклым призрачным светом, какой бывает в подвалах, когда от забитого наглухо цокольного окошка отдерут пару досок и сквозь запыленное и подслеповатое, как пивная бутылка, стекло прольются внутрь жалкие и испуганные лучики света, готовые при малейшей опасности выскользнуть наружу.

В аудитории потемнело. Но никто из студентов, кучками, как островки еще никем не открытого архипелага, рассевшихся там и сям за партами, так и не решился встать, пройти к выключателю у двери и зажечь свет. То ли они побаивались малознакомого преподавателя, то ли просто ленились.

– Нет, мне нисколько ее не жалко, – имея в виду Трою, поморщился мужчина за кафедрой, все еще не сводя взгляда с окна. – Она должна была пасть. Так решили боги…

– Так это и есть наш Данай? – пробормотал себе под нос приютившийся на задней парте толстый, со всклокоченными седыми кудрями пожилой господин в помятом костюме.

Данай Эвклидович приехал за полярный круг из Питера. Здешний пединститут по какому-то гранту заманил его на пару недель прочесть студентам курс древнегреческой литературы. По институту ползли слухи о таинственной античной пряжке, которая досталась ему от предков и которая якобы в незапамятные времена принадлежала древнегреческому богу красноречия Гермесу. И вроде Данай Эвклидович кому-то ее уже показывал. Может быть, даже и студентам на одной из лекций. Но и без всякой пряжки, как шептались на кафедре литературы, история семьи заезжего профессора была весьма запутана и терялась корнями в сумраке столетий. И теперь любопытствующая местная профессура ходила послушать лекции столичного коллеги. На этот раз дошла очередь до профессора Кукушкина.

– В оранжевом хитоне, поверх которого накинута была лиловая хлена, бог красноречия Гермес стоял незримо рядом, – продолжил свой рассказ Данай Эвклидович. – И были с ним две самые могучие богини – рыжая и серебряная: величественная супруга владыки и бессмертных всех и смертных Зевса – Гера и воинственная и прекрасная пепельноволосая Афина…

– С таким-то жаром о временах столь древних и, мягко скажем, едва ль ему знакомых. Усилие похвально, но подпорчено праздной фантазией, – снова пробормотал Кукушкин.

На этот раз его бурчание не осталось незамеченным. Мужчина за кафедрой гневно приподнял одну бровь и метнул в коллегу-профессора острый, как стрела Артемиды, взгляд. Кукушкин испуганно съежился, всем своим видом показывая, что не позволит себе более ни единого замечания.

– В чреве деревянного коня было нестерпимо душно, – перешел от богов к затаившимся внутри хитроумного создания Афины греческим героям лектор. – Хитоны воинов промокли от пота. А кожаные ремни доспехов натерли тела, врезавшись в них, точно путы, которыми связывают пленников. Медь оружия бряцала всякий раз, когда конь вздрагивал, напрягаясь под напором веревок, на которых его втаскивали в город. Или когда он заваливался на бок, если служащее катком и подложенное под его основание неумелыми руками бревно вдруг выскальзывало. И этот медный звон грозил выдать героев. И кто бы, скажите, тогда помог им? Воины на греческих кораблях? Флот Эллады был далеко, за мысом. Так что в лучшем случае друзья смогли бы лишь отомстить за их гибель. Поэтому богов молили герои в тот миг о спасении и даровании победы. На богов надеялись они. Им одним вручали свои жизни и судьбы. Только на них уповали. И ничего другого им не оставалось. Они сжались в брюхе деревянного коня, вокруг них бесновалась враждебная толпа, на холме возвышался ненавидимый ими город, которым не могли овладеть они многие годы. И где-то в нем, наверху, во дворце Приама, в своей комнате тихо и безутешно плакала Кассандра…

Глава 2

Два филолога

Книги, книги, книги. В старых запыленных шкафах со стеклянными дверцами их было бесчисленно много. Шкафы эти окружали комнату с трех сторон, оставляя свободной лишь четвертую стену, где были окна, выходящие в узкий проулок – зажатый двумя рядами домов глубокий и вечно сырой колодец, да расступившись с противоположной стороны, чтобы освободить пространство для двери. Тяжелые, в потертых растрепанных переплетах, хранивших кое-где следы сусальной позолоты, книги башнями громоздились на расставленных в хаотическом беспорядке столах, затянутых коричневым дерматином, на котором тут и там виднелись чернильные пятна, оставшиеся с тех времен, когда шариковые ручки еще не были изобретены. Это книжное безумие напоминало водный поток, прорвавший своей мощью возведенную людьми плотину и заполнивший окрестные низменные земли. Неустойчивые пирамиды издательского буйства угрожающе раскачивались всякий раз, когда в коридоре или тем более в самой комнате раздавались чьи-нибудь шаги, отдававшиеся таинственным эхом под высокими, погруженными в вечный полумрак потолками.

Выше шкафов и в простенках между окнами виднелись выбеленные стены, похожие на меловые архаичные скалы, помнящие еще динозавров. Впрочем, слово «выбеленные» здесь означало лишь то, что когда-то их чуть ли не современники тех самых динозавров покрыли побелкой. Но за давностью лет она сменила свой белый цвет на желтый оттенок зубов заядлого курильщика.

Вокруг столов стояли стулья с высокими неудобными спинками и сиденьями все из того же неизбывного в казенных и бедных местах дерматина. Несколько пыльных шаров из матового стекла, свисающих с потолка на покрытых патиной медных стержнях, излучали тусклый, как лунное сияние, свет. Именно такой была кафедра литературы педагогического института одного из заполярных российских городов.

В тот вечер там находились двое. Один, тот, что моложе, был высоким и смуглым, его нос имел горбинку, а густые жесткие волосы были коротко острижены. Его античный профиль четко вырисовывался на фоне темного окна, за которым бесновалась отчаянная мартовская метель.

Второй мужчина был тучен, седые кудрявые волосы его были всклокочены, как будто за пару минут до этого он в раздумье запустил в них пятерню, а потом так и не пригладил. Помятый костюм в рисунке своих складок соотносился более с узором на спинке стула, нежели с изгибами тела, на которое был напялен, что выдавало в его владельце человека, привыкшего проводить дни за письменным столом. Вот и сейчас он склонился над кипой машинописных страниц, сидя в дальнем углу комнаты. Тишину, которая царила в помещении, можно было бы смело назвать гробовой, кабы не оглушительное тиканье настенных электрических часов, подвешенных над входной дверью.

Толстяк поднял голову, бросив быстрый взгляд на громогласный хронометр, а затем переведя его на своего более молодого товарища.

– Данай Эвклидович, что же вы домой не идете? – произнес он. – Скоро восемь уже.

– И что с того? – фыркнул заезжий лектор, уставившись на толстяка так, словно тот предлагал ему что-то абсолютно нелепое и даже неприличное для серьезного человека. – Куда мне идти? В съемную квартиру? Это мой дом на ближайшую неделю.

– Но здесь-то чего сидеть, в пыльном помещении? – пожал плечами толстяк.

– А вы… – заезжий лектор замялся, не зная, очевидно, имени своего собеседника.

– Кукушкин Павел Борисович, – с готовностью подсказал толстяк. – Я был у вас сегодня на лекции.

– Да, я помню, – хмыкнул заезжий лектор, вернувшись затем к своему так и не заданному вопросу: – А вы, Павел Борисович, чего сами-то припозднились?