Читаем без скачивания Огни Москвы - Вера Ивановна Соломея

Надя лежала в больнице, её муж настоял на лечении в клинике неврозов. Её всё раздражало и наступившая весна, такая долгожданная в Москве, тёплая и звонкая совсем не радовала. Ей было окончательно ясно, что жизнь так и пройдет в заботе о муже и доме. Эта устоявшаяся, счастливая жизнь теперь казалась совсем несчастливой. У них не было детей. Нельзя сказать, что они страдали все эти годы, могли бы взять ребеночка из детского дома, но не сделали этого. И Надя, и её муж чувствовали себя молодыми и независимыми, им и в голову не приходило озаботиться, кто в старости подаст «стакан воды». Они жили друг для друга и были счастливы, как иногда бывают счастливы бездетные пары. Её муж был художник и Надя была его муза. Наде было за сорок, когда поступила в институт Алёнка, дочка её близкой подруги и Надина крестница. В начале весны Алёнка зашла неожиданно к Наде в гости и они долго сидели на кухне, и Надя слушала её историю. Вот уже неделю Максим не звонит, рассказывала она с со слезами, а на Чистых прудах клялся в любви и посвящал ей гениальные стихи. Надя не показала виду, что на неё нахлынули воспоминания и её ребенок мог быть такой же взрослый, как Аленка. Ей было жаль Алёнку и хотелось утешить, но еще больше было жаль её не рожденного ребенка. Господь дал мне ребенка, но я его убила. С этого вечера и началась депрессия. Ночью снилась её весна на Чистых прудах, а может и не снилась, а вспоминалась, как во сне. Борис писал ей много стихов. Они встречались у памятника Грибоедову и гуляли по Бульварному кольцу.

В то время Надя Титова была высокая, сероглазая блондинка и училась в педагогическом училище. Борис Разовский – в физико-техническом институте на втором курсе. Надя жила на старой Московской улице, выходящей на Садовое кольцо. Родители работали на заводе. В семье она росла одиноко, но были школьные подружки. Особенно любила уезжать на все лето к родственникам в деревню, убегать в сад и подолгу читать. Мать и тётя заставляли её по вечерам пойти погулять с девочками, но ей было с ними неинтересно. Была только одна подружка Мира, которая тоже приезжала каждое лето к родственникам. Её мама была русская, а папа – грек. Мира была худенькая, смуглая и черноглазая, очень тихая и молчаливая. Надя любила подолгу играть с ней на большом крыльце их дома, но потом они выросли и уже никогда не встречались. В школьные годы любила заниматься в разных кружках во Дворце пионеров в переулке Стопани – художественное слово, рисование, вышивание. Позднее ходили со школой в Третьяковку и Пушкинский музей, а, когда училась в училище, ходили на поэтические встречи в Политехническом музее.

Борис Разовский жил в новом районе в кооперативной квартире. Родители были научные сотрудники и хотели только одного, чтобы сын получил хорошее образование.

Они познакомились на встрече одноклассников Нади. Бориса пригласили его новые друзья. Хозяйка квартиры, одноклассница Таня была очень модной и красивой, но Борис сразу подошел к Наде и пригласил её танцевать. В конце вечера спросил её:

– Ты любишь бадминтон? –

– Люблю –

– Давай встретимся на Чистых прудах, я принесу ракетки-

– Давай –

Встречались у памятника Грибоедову, гуляли по Бульварному кольцу и Борис читал стихи, которые посвящал Наде. Она смущалась и не понимала, что это просто стихи, или чувства к ней. Борис любил поэзию и подолгу читал Бальмонта и Вертинского. Любимое выражение Бориса «это великолепно» казалось очень красивым и завораживало Надю. Иногда он приглашал её в ресторан Метрополь или Арагви, родители давали карманные деньги, и они слушали музыку и танцевали. Особенно запомнился вечер на открытой веранде «Огни Москвы», пили коктейли под самой крышей гостиницы «Москва» и любовались Кремлем.

Зимой поехали за город встречать Новый Год с институтскими друзьями Бориса. Вечером на подмосковной станции вышли на мороз, запахло дымком из труб и еловыми ветками. Шли по темной заснеженной улице, но во многих окнах горел свет и были видны наряженные ёлки. Залаяла собака, когда подошли к дому. Выбежала Аня – хозяйка дома в шелковом платье и модных туфельках, удивив промёрзшую Надю летним нарядом. Прошли через холодную терраску, заставленную блюдами с холодцом, кастрюльками и банками и оказались в большой жаркой комнате с пушистой нарядной ёлкой, с зеркалами и буфетом. Стол занимал её середину и был заставлен закусками и бутылками. Все им обрадовались, потащили к столу, гремел магнитофон и решили, что пора провожать старый год. Надя никого не знала, а ребята, проучившись вместе уже несколько лет, были заняты собой, рассказывали анекдоты и смеялись и никто не обращал на неё особого внимания. После двенадцати часов все опять чокались, ели салаты и холодец, а некоторые, откровенно обнимаясь, уже медленно танцевали. А потом, как-то незаметно парочки расползлись по разным комнатам и темным углам. Борис тоже мягко поманил её на кушетку в соседнюю комнату. Наде стало так мерзко, словно её незаслуженно обманули. Уезжали с первой электричкой. В холодном вагоне она не сдержала слёз, а он уже спал.

В конце зимы её родители уехали в дом отдыха. Всё произошло неожиданно быстро. Он поцеловал её и сказал, что не поедет домой, а останется ночевать.

– Может, поедешь домой, попросила она-

– Нет, уже поздно, метро закрывается –

И они стали встречаться у неё дома или у него, когда никого не было. Что это было – он никогда не говорил, она – тоже. Их тянуло друг к другу и он был очень активным. Надя словно впервые разглядывала свое тело и это было тайной и смятением в её душе. Где-то через полгода сразу же при встрече она сказала: «Борис, у меня задержка!». Он шел и просто молчал, не зная, что сказать на это. Надя страшно испугалась и дальше жила, словно в тумане. Тошнило, ноги подкашивались, когда пришла ко врачу.

– Да, у Вас беременность, четвертая неделя –

Сказала врач строгим голосом.

Дальше ещё хуже, тошнота подступала неожиданно на занятиях или на улице. Один раз на углу их улицы схватилась за водосточную трубу, её рвало, и люди шли и оглядывались на неё. Надя не думала о ребенке, как о живом человеческом существе, имеющем свою душу и тело, ей представлялся сгусток крови, который ничего не почувствует, когда его просто удалят. Больше боялась позора, если все так оставить, ходить беременной и родить ребенка без мужа.

Борис приходил к ней в больницу и она видела его под окнами веселым и красивым. Аборт не вызвал сомнения или разочарования у