Читаем без скачивания Теперь мы выбираем лица - Роджер Желязны

Роджер Желязны

Теперь мы выбираем лица

ПРОЛОГ

Дрейф… Безмятежный, но неумолимый. Мирный, но безжалостный. Дрейф.

Стрела молнии, за ней бесконечный вздох…

Рывок, падение…

Медленный душ из ажурных кусочков, некоторые из них складываются в картинку около меня…

…И я начинаю узнавать.

Однако так, как будто я все это пережил когда-то.

Потом картинка готова, и я созерцаю ее в завершенности, будто пользуясь правом, дарованным мне вечностью.

Существовала последовательность по принципу домино и не составило труда выстроить ее так, так и так.

Вот. Например.

…Уходим из клуба холодным субботним вечером в ноябре. По-моему, было немногим позже половины одиннадцатого. Эдди был со мной, и мы стояли у выхода за стеклянными дверями заведения, застегивая плащи и глядя на унылую улицу Манхэттена; порывы ветра гнали мимо нас обрывки бумаги, пока мы ждали, когда Дэнни подгонит машину. Мы молчали. Он знал, что у меня все еще скверное настроение. Я вытащил сигарету. Он торопливо дал мне прикурить.

Наконец, подкатил блестящий черный лимузин. Я как раз натянул одну перчатку, держа другую в руке. Эдди открыв дверцу, придержал ее для меня. Я вышел на улицу, и холодный ветер хлестнул меня по глазам, они заслезились. Я задержался, чтобы достать платок и вытереть их, отвлекаемый тогда ветром, ленивым гудением двигателя на холостом ходу и несколькими отдаленными сигналами автомобильного гудка.

Опустив платок, я сразу заметил, что в машине на заднем сидении сидел неизвестный, и в ту же секунду до меня дошло, что заднее стекло опущено, а Эдди отступил от меня на несколько шагов.

Я услышал выстрелы, ощутил, как в меня пару раз попали. Но еще много времени должно было пройти, прежде чем я узнал, что меня подстрелили четыре раза.

Моим единственным утешением за миг до того, как погасли все огни и когда я, корчась, валился на землю, стало то, что я увидел, как улыбка исчезла с лица Эдди, как его рука дернулась к его собственному оружию, но не успела, а потом медленное начало его падения.

И вот так я видел его в последний раз в жизни, падающим, за миг до того, как он рухнул на мостовую.

Вот еще.

Слушая Пола, я разглядывал прелестный вид на сверкающее под солнцем горное озеро, куда несет свои воды неширокий, но бурный поток, а рядом трепещет огромная ива, словно чувствуя озноб от воды, которой касается она зелеными и блестящими кончиками своих ветвей. Это было подделкой. То есть, все было подлинным, но изображение передавалось с места, находящегося в сотнях миль отсюда. Однако, это приятнее, чем вид из окна его квартиры на верхнем этаже, если все, что я могу видеть оттуда — лишь вполне ухоженный, симпатичный участок городского комплекса, протянувшегося от Нью-Йорка до Вашингтона. Апартаменты были звуконепроницаемы, с кондиционированным воздухом и, я полагаю, изящно декорированы в соответствии с самыми изысканными вкусами эпохи. Не мне судить, так как я еще не ознакомился с этой эпохой. Хотя коньяк в эту эпоху превосходен.

— …должно было сбить с толку ко всем чертям, — говорил Пол. — Я поражен тем, как быстро вы приспособились.

Я повернулся и снова посмотрел на него, на этого стройного, моложавого, темноволосого человека с обворожительной улыбкой и с глазами, в которых ничего нельзя было прочесть. Он по-прежнему очаровывал меня. Мой внук, а перед этим словом еще шесть или семь раз «пра». Я продолжал отыскивать общие черты и обнаруживал их там, где менее всего ожидал. Выпуклый лоб, короткая верхняя губа, полная нижняя. Нос у него свой собственный, но опять-таки у него была наша манера кривить левый уголок рта в моменты досады или изумления.

Я улыбнулся ему в ответ.

— В этом нет ничего такого уж поразительного, — ответил я. — То обстоятельство, что я предусмотрел все то, что я предусмотрел, должно свидетельствовать о том, что я все-таки немного задумывался о будущем.

— Полагаю, да, — сказал он. — Но, говоря по правде, мне просто кажется, что вы искали возможность перехитрить смерть.

— Конечно, искал. Я осознавал вероятность того, что со мной получится именно так, и хотя замораживание тела еще было лишь красивой сказкой тогда, в «семидесятых…»

— В тысяча девятьсот семидесятых, — перебил он, опять улыбнувшись.

— Да, у меня это действительно звучит так, словно прошли всего лишь пара лет, не так ли? Попробуй это как-нибудь и ты почувствуешь, что это такое.

Во всяком случае, я подумал, какого черта. Если меня подстрелят, то, что повреждено, может быть заменено когда-нибудь. Почему бы не устроить так, чтобы они меня заморозили и не надеяться на лучшее? Я прочитал несколько статеек на эту тему и мне показалось, что это может получиться. Так я и поступил. Кроме того, было забавно. У меня это превратилось в своего рода навязчивую идею. Я хочу сказать, что я начал много над этим размышлять, так, как истинно верующий человек может мечтать о рае, вроде как: «Когда я умру, я попаду в будущее». Потом меня стало все больше занимать, на что это может быть похоже. Я много думал и много читал, пытаясь вычислить разные возможности того, как это все может получиться.

— Неплохое хобби, — сказал я, наливая себе еще. — Это меня здорово забавляло и, как выяснилось, дело того стоило.

— Да, — сказал он. — Итак, вы не были слишком удивлены, когда узнали о разработке способов передвижения со скоростью, превышающей скорость света, и о том, что мы посещаем миры за пределами солнечной системы?

— Конечно, я удивился. Но я надеялся на это.

— А недавние успехи в телепортации на межзвездном уровне?

— Это меня удивило больше. Хотя и приятно удивило. Объединение отдаленных миров таким способом станет великим достижением.

— Тогда позвольте полюбопытствовать, что на вас произвело самое сильное впечатление.

— Ну, — сказал я, присаживаясь и делая очередной глоток, — кроме того обстоятельства, что мы ухитрились забраться так далеко, но все еще не нашли способа исключить возможность войны… — В этот момент я поднял руку, потому что он попробовал перебить меня, забормотав что-то о контроле и санкциях. Он заткнулся. Я рад был отметить, что он уважает старших. — Кроме этого, — продолжал я, — мне думается, что самое удивительное для меня то, что мы теперь более или менее легализировались.

Он ухмыльнулся.

— Что вы подразумеваете под «более или менее»?

Я пожал плечами.

— Итак? — сказал я.

— Мы столь же легальны, как и любые другие, — возразил он, — иначе мы никогда бы не смогли оказаться на Всемирной Акционерной Бирже. — Я ничего не сказал, но опять улыбнулся.