Читаем без скачивания Богоборец - Сергей Че

ТРИАДА ПЕРВАЯ. ВЕСТНИК

1.

Савелию Игнатьеву было пять лет, когда он впервые захотел убить бога.

- Бог дал, бог взял, - строго каркнула бабка Клава, глядя то на взъерошенную голову плачущего внука, то на изуродованный трупик котенка Барсика. На всю жизнь Савелий запомнил вонь пузырящихся кишок и плоский фарш, размазанный по асфальту широким следом протектора. Шоферюгу, виновато стоящего рядом – не запомнил. А вот оторванная кошачья головка с оскаленными зубками еще долго являлась к нему под утро.

- Клавдия Ивановна, ну что вы себе позволяете! – мамка чуть сама не разревелась, увидев Савелия рядом с трупиком. – Ну, так же нельзя, он же ребенок, нельзя смотреть, увели бы его что ли, глаза ему закрыли, а?

Она схватила сына за руку и повела прочь. Савелий еле передвигал ногами в белых сандаликах с красными пятнышками. Самое большое пятно расползалось по застежке и уже стекало на ступню.

- А что такого? – взвилась бабка. – Чай, не маленький. Должон понимать. Мир есть скорбь. Пущай привыкает.

И Савелий стал привыкать. Он не понимал, почему бедного Барсика забрал к себе какой-то бог. Ведь бог не покупал ему Барсика. Барсика купили папа и мама. Значит, бог не имел никакого права забирать чужую собственность, но раз забрал, значит, был хулиганом. Вроде Митяя из второго подъезда, который как-то раз опрокинул Савелия в лужу и забрал его трехколесный велосипед. Только бог в отличие от Митяя был невидимым, а значит еще более жутким и непредсказуемым. От него нельзя было убежать или спрятаться за маминой юбкой. Он являлся нежданно и забирал все, что было Савелию дорого. «Это тебя бог наказал за то, что меня не слушаешь», - говорила бабка Клава. Через неделю после гибели Барсика бог окончательно забрал у Савелия трехколесный велосипед - у того лопнула рама («Всё, - сказал отец. – Придется выкидывать»). Осенью бог забрал единственного друга Володьку (тот переехал в другой город в самом начале старшей группы). Потом бог уволил любимую воспитательницу Людмилу Георгиевну, и теперь в детском саду безраздельно правила нянька Монстриха, обожавшая издеваться над детьми, и особенно – над Савелием. Бог стоял за любой неприятностью. Мелкой, вроде ссадины на коленке. Или крупной, вроде лета, проведенного в душной, вонючей больнице. С двумя операциями, ежедневными процедурами и капельницами. С осунувшимися, будто почерневшими родителями. И придурком-соседом по палате, который как-то ночью прошептал Савелию: «Прикинь, врачиха говорила, что ты скоро умрешь».

Но Савелий тогда не умер. Его выписали к осени, и он доходягой бродил по двору, переживая из-за насмешек. «Эй, скелет! Погреми костями!» Он даже бегать не мог, не говоря уж о том, чтобы догнать и подраться.

- Баб Клав! Скажи, за что бог меня ненавидит? – спросил он как-то за завтраком.

Бабка поперхнулась чаем.

- Тьфу ты, пропасть! Да что ж ты ересь какую порешь? Бог тебя любит. Он всех любит. А наказывает за непослушание. Будь хорошим мальчиком, и бог тебя наградит.

Савелий изо всех сил старался быть хорошим мальчиком. Но бог продолжал издеваться.

На следующий день после того, как Савелий пошел в первый класс, бог забрал отца. Утром расторопные дядьки в спецовках привезли в квартиру красный гроб, а уже к обеду было не протолкнуться от понаехавших родственников. Знакомые, полузнакомые и совсем незнакомые люди ерошили ему волосы, спрашивали о первых уроках, качали головами и приговаривали «бедный мальчик». Мать весь день не выходила из своей комнаты, а бабка Клава бродила из кухни в зал черной тенью, шевеля губами и кланяясь иконам. До сих пор Савелий икон не видел. Бабка прятала их в древнем обшарпанном сундуке, где хранились настолько старые вещи, что по всей квартире расползался затхлый воздух всякий раз, когда сундук открывали. Теперь иконы были выставлены на стоящий в углу телевизор, закрытый сверху донизу белой скатертью. Икон было две. Маленькие, с ладонь величиной, почерневшие от времени, с погнутым серебряным окладом. Рассмотреть их было трудно, а подойти ближе Савелий боялся. Между ним и телевизором стоял на табуретках красный открытый гроб с телом отца.

- Баб Клав, что это? – он дернул бабку за рукав. Та отмахнулась как от назойливой мухи. Зато ответила толстая тетка Зоя, сестра матери.

- Иконы это, Савка. Картинки такие нарисованные. Со святыми угодниками. С Господом нашим… Мы ему поклонимся, а он там наверху позаботиться о твоем папеньке.

Савелия ошеломило. До него уже доходили слухи, что его вечный недоброжелатель живет на небе, вместе с птицами и крылатыми насекомыми. Но о том, что существуют портреты небесного хулигана, он слышал впервые.

- Там нарисован бог? Я хочу посмотреть!

Тетка шмыгнула носом, видимо, подумав, что ребенок заинтересовался загробной жизнью.

- Да что ты, Савка. Рано тебе пока о таких вещах думать.

С тех пор забраться в бабкин сундук и подробнее рассмотреть иконы стало для Савелия идеей фикс. Сложность заключалась в том, что бабка запирала сундук на висячий замок размером со школьную тетрадь. А всякий раз, когда доставала иконы для молитвы, выгоняла внука из комнаты. Лишь однажды ему удалось издалека разобрать на иконе согбенную фигуру какого-то старца, но это была лишь черная тень на черной лакированной поверхности с непонятными золотыми вкраплениями, после чего дверь захлопнулась. На любые просьбы «баб, дай разглядеть деревянные картинки», бабка шипела и выгоняла Савелия быстрее обычного. Однако, почуяв интерес к религии, однажды вечером зашла в его комнату, неся толстенную книгу в золоченом переплете.

- Вот. Тут всё. О боге. Об апостолах, о деяниях. Святая книга. Должон каждый почитать.

В школе Савелий только-только закончил проходить букварь, а из книг читал «Колобка», «Красную шапочку» и сборник произведений Агнии Барто. Увесистый фолиант под названием «Библия» произвел на него неизгладимое впечатление. Полгода Савелий осторожно кружил вокруг него, брал в руки, безуспешно искал картинки, открывал первую страницу и пытался читать, разглядывая вроде бы знакомые буквы. Первое слово, первая строка, первый абзац. По слогам, сверяясь с букварем, Савелий