Читаем без скачивания Сумма антропологии(кардинальная типология людей) - Борис Диденко

Диденко Борис Андреевич.

Сумма антропологии

(кардинальная типология людей).

Оглавление

Диденко Б. Сумма антропологии (кардинальная типология людей). — [М., 1993]. — 62 с.

Здесь “антропология” понимается согласно “пожеланиям” Г. К. Честертона: “Homo Sapiens может быть познан лишь в связи с sapientia... Должна существовать антропология, изучающая человека, как изучает Бога теология”, что, впрочем, слишком лестно для человека, и к его “делу” в таком же ключе следует приобщить психопатологию, криминологию и т. п. “человеческие, слишком человеческие” дисциплины.

© Борис Диденко, 1993.

“Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами”.

Введение.

Беспредельная жестокость, столь ярко и щедро демонстрируемая человечеством, не имеет аналогий в мире высших животных, но в то же время она странным, парадоксальным образом сопоставима — вплоть до буквальных совпадений — с нравами, царящими в жизни существ, весьма далеких от рассудочных форм поведения: насекомых, рыб, и даже одноклеточных организмов, типа бактерий, вирусов. “Человек разумный разумный” ведет себя нисколько не “умнее” пауков в банке. А по отношению к среде обитания - для Земли — “цивилизованное” человечество ничем не лучше канцера метастазийного типа. Что же кроется за этим невероятным, но очевидным совпадением?! Еще один эффектный образчик того, что крайности сходятся? Впечатляющий пример единства противоположностей? Или это все же не что иное, как вопиющее и знаменательное свидетельство того, что человек и его разумность не совсем естественно совмещаются и далеко не идеально подходят друг другу? Уж не взвалил ли человек на себя непосильную ношу? И не раздавит ли его бремя разума?!

Более 14,5 тысяч войн при четырех миллиардах убитых. За все историческое время в общей сложности насчитывается всего лишь несколько “безвоенных” лет. Люди “практикуют” 9 видов насилия при 45 их разновидностях — и эти цифры судя по всему устаревают, точно так же как и “набранное” количество войн. Всю эту чудовищность существования и “сосуществования” человеческих популяций невозможно понять без выяснения причин ее возникновения.

Многочисленность научных работ, посвященных вопросам антропогенеза, ни в малейшей степени не влияет на незыблемость местонахождения “воза” с проблемой происхождения человека. Хотя и нельзя сказать, что тянут этот “воз” так уж и в разные стороны.

Большинство палеоантропологов занимается всего лишь корректировкой и уточнением и без того немногочисленного списка возможных предков человека и его “отставших попутчиков”. Возраст человека постоянно отодвигается в глубь миллионолетий. В то же время практически нет возражений против утверждения о том, что становление человека современного типа дело времен не столь уж и минувших, и измеряется оно всего лишь десятками тысячелетий. И появление кроманьонца “в археологическом плане — это взрыв”!

По-видимому, критерием истинности такого рода теорий, т. е. касающихся вопросов неизвестного начала некоего длящегося процесса, может служить лишь их применимость и прогностичность по отношению к дальнейшим фазам описываемого этими теориями процесса. Это примерно то же самое, что используется в “гипотез-ном” методе физики больших энергий, микромира: теория признается тем ценнее, чем больше непонятных фактов ей удается объяснить и связать воедино. Но если в физических исследованиях можно смело надеяться на проверку выдвигаемых гипотез в будущем — на обнаружение кварков, открытие (или “закрытие”) монополей и т. д., то в вопросах анализа событий канувшего в небытие прошлого на подобную “рассудительность временем” рассчитывать явно не приходится, и поэтому объяснительное значение “измышляемых” здесь гипотез и концепций необычайно возрастает, становясь практически единственным корректным критерием их правоты, верифицируемости.

В этом плане весьма примечательна концепция становления “человека разумного”, выдвинутая в свое время профессором Б. Ф. Поршневым и являющаяся как бы “предельным” вариантом множества всех теорий, разделяющих идею генезиса сознания на базе раннесоциальных структур. Согласно этой концепции, человечество приобрело, “заработало” себе рассудок в результате прохождения в своем развитии страшной стадии “адельфофагии”, т. е. умерщвления и поедания части представителей своего собственного вида. Другими словами, в палеоантроповом — до этого “безгрешном” — стаде произошел вынужденный, обусловленный внешними экологическими обстоятельствами переход к хищному повелению по отношению к представителям своего же вида. Если же теперь внимательнее и пристальнее взглянуть на эти взаимоотношения последних палеоантроповых гоминид, а их неизбежные ближайшие следствия проэкстраполировать во времени, сопоставив их с событиями всего исторического периода и фактами современности, то сразу же возникает прочная “связь времен”, удивительная преемственность исторических событий, ставящая все на свои места, а многие ключевые, доселе непонятные вопросы в жизни люден и общественных отношениях получают наконец-то свое разрешение.

И хотя по своей значимости все это сравнимо со снятием шор с глаз человечества, но, к величайшему разочарованию, открывающаяся при этом “прозрении” картина человеческих взаимоотношений с видом на их механику и подоплеку оказывается столь удручающей и малоутешительной, что невольно возникает аналогия с приходом в себя смертельно больного человека и осознанием им всей жути случившегося с ним и безнадежности его нынешнего положения…

Происхождение человеческих видов.

“Если ты хочешь понять что-либо, узнай как оно возникло”.

Наиболее важным моментом, поспособствовавшим этому “грехопадению” палеоантроповых гоминид, можно считать то, что не будучи хищниками, включившиеся в биосферу как падальщики, использующие оппортунистическую стратегию добывания пищи путем собирательства и некрофагии, эти предтечи людей не имели, естественно, и тех врожденных запретительных механизмов для разрешения внутривидовых конфликтов, которыми обладают, за редкими исключениями, все плотоядные животные (“ворон ворону глаз не выклюет”), и поэтому практика убийства себе подобных при своем возникновении не встретила физиологического отпора. И именно таким вот “самоубийственным” образом и произошло расщепление вида позднейших палеоантроповых гоминид на почве “специализации” особой, поедаемой части популяции. В результате этого образовались два поведенчески резко отличающиеся друг от друга подвида “кормильцев” и “кормимых”, и будет совершенно правомерно говорить о превращении вида уже в семейство, которое можно определить, как “становящееся человечество”.

Именно эти взаимоотношения в “новоявленном” семействе и создали условия для возникновения мышления, для появления — в павловских терминах — “второй сигнальной системы”. У ее истоков лежит не надбавка к “первой сигнальлной системе”, не особый способ обмена информацией, а весьма специфический род влияния одного индивида на действия другого, именуемый “интердикцисй”, и уже на заре человечества появляются приказывающий и повинующийся. Вот отсюда-то и ведет свое “благородное происхождение” эта столь знаменитая непомерная агрессивность определенной части людей и — латентная, не раскрывшаяся полностью форма этого “реликта” — авторитарность.

Таким образом речевая материя, как и мышление, сводится в своей основе к повелению и подчинению. Речевое обращение — если и не приказ, то все же повеление принять к сведению информацию. Вопрос — повеление ответить. Этот повелительный характер звуковых сигналов человеческой речи есть следствие именно того, что “пра-речь” первоначально состояла лишь из приказов, требований и повелений. Это обстоятельство отчетливо прослеживается и в современных языках: horchen и gehorchen — в немецком языке, obedio (ob-audio) — в латинском, sma — в иврите, akoro — в греческом обозначают “слушать”, но в то же время имеют и смежное значение “повиноваться”, “слушаться”, что и было первоначально — в пра-яэыке — единственным и основным значением. И необходимо признать эту понятийную двусмысленность необычайно глубинной, раз она смогла сохраниться в языках, невзирая на нею калейдоскопичность процессов лингвистической дифференциации.

Судя по всему, разум и не мог бы возникнуть в результате постепенной, плавной эволюции гоминид. Об этом весьма убедительно говорит и соотношение времени “неразумного” существования гоминид с уже предостаточно большим мозгом — свыше миллиона лет, и времени становления “человека разумного” — всего лишь десятки тысяч лет. Эта разница — в два порядка — достаточно красноречива. Хотя и нельзя все же в полной мере отрицать вероятности и возможности того, что через миллион-другой лет гоминиды смогли бы прийти к “тихому”, неагрессивному рассудочному поведению и без эксцессов адельфофагии.