Читаем без скачивания ПИК ВОЛОХОВА - Александр Балашов

Александр Балашов

Пик Волохова

«Вы слышали о графе Сен-Жермене,

о котором рассказывают так много чудесного?».

1

Детище отечественного автопрома, белая профессорская «Волга», уже давно не считавшаяся жителями дома «элитным средством передвижения», осторожно, почти крадучись, въехала во двор и замерла недалеко от парадного первого подъезда.

Двор медленно опускался в июньский вечер и чарующий душу медовый запах цветущих лип, посаженных жильцами ещё в их младые годы. Никто не обратил внимания на въехавшую во двор уже в солидном возрасте, но ухоженную «Волгу» – знали, что это машина профессора Волохова, замкнутого и странноватого, с точки зрения соседей, человека. Двор с незапамятных времён приклеил к Игорю Васильевичу прозвище – «Пан профессор». Хотя ни тогда, ни сегодня Волохов внешне не был похож на известный в своё время стране персонаж из телевизионного кабачка «Тринадцать стульев».

Странное дело, кличку «Профессор» ему дали ещё в Волоховском детском доме, куда в чёрном для страны сорок первом попал ещё немовавший, то есть не говорящий, малыш. Из Краснослабодского дома малютки вместо свидетельства о рождении в тощем «личном деле» мальчика лежала краткая история начала жизни нового человека страны Советов. Фиолетовыми чернилами и каллиграфическим почерком кто-то из сотрудников дома малютки написал: «Мальчик (на вид месяца 3–4 от рожд.) найден 18 сентября 1941 года у разбомблённого немцами эшелона с беженцами, в трёх километрах от станции Дрюгино Краснослободского района. При погибшей матери документов не оказалось. Установить личность отца не представляется возможным. Имени у мальчика нет, фамилия неизвестна». Имя ему придумал Василий Хромушкин, директор детского дома, назвав «мальчика без имени и фамилии» Игорем, а фамилию дали «Волохов» – по названию детского дома, эвакуированного в город Волхов. Свою фамилию Василий Петрович дать не решился. Подростком Хромушкин попал под поезд, лишился правой ступни и на всю жизнь остался хромым, оправдывая тем самым свою говорящую фамилию.

Игорёк запомнился детдомовским худеньким, смышленым мальчонкой, любимым занятием которого было чтение книг в неплохой по всем меркам библиотеке сиротского дома. Кличку «Профессор» книгочей получил ещё во втором или третьем классе. С того самого времени она, наверное, и определила судьбу человека, родившегося на Аномалии.

Блестяще закончив школу с золотой медалью, Игорь получил путёвку в жизнь – направление в главный вуз страны, как тогда называли Московский государственный университет. И там Игорь Волохов удивлял седых профессоров неординарностью мышления, свежим взглядом с неожиданным ракурсом на привычные вещи, тривиальные суждения. Была, правда, у талантливого студента, а потом блестящего аспиранта одна странность, которая настораживала идеологических вождей его факультета: парень увлекался чтением сказаний, легенд, мифов, философско-религиозных трактатов народов мира. Нет, точными науками, научными темами, спущенными кафедре в плановом порядке профильным научным комитетом, как и было положено младшему научному сотруднику Волохову, он занимался серьёзно, глубоко, а главное (был такой критерий оценки научной работы) – эффективно. Но всё своё свободное время от «плановых тем» посвящал изучению древних манускриптов и фолиантов.

Как-то его спросили: «Чего ты там ищешь, Игорь? Это ведь всё авторские или коллективные фантазии невежественных в научном отношении народов». – «Ищу то, что Шлиман нашёл в фантазиях гомеровской Илиады», – пожимал парень худенькими плечами. В конце концов, этот «пунктик» парню простили. Знали, что всякий гений, даже непризнанный, сходит с ума по-своему.

Более понятными и, так сказать, приличествующими научному окружению Волохова увлечениями считались альпинизм и автоспорт. Игорь души не чаял в покорении горных вершин, вместе с университетской командой облазил весь Кавказ, в числе избранных (опытных альпинистов) ездил в Тибет, был в Гималаях. А из автоклуба ушёл ещё на третьем курсе. А через несколько лет, за свою первую государственную премию, купил «Волгу», легендарный «аппарат» с прозаическим названием в техпаспорте – «ГАЗ-21».

…Белая «Волга», только что замершая у парадного монументального (когда-то элитного) дома была третья (или четвёртая?) профессорская машина, которая неизменно парковалась с левой стороны арки, у жёлтой стены, пёстро размалёванной ещё в лихие девяностые креативными уличными художниками. Игорь Васильевич ценил в жизни человека стабильность. Он был консервативен в выборе одежды и марки автомобилей – все машины Волохова были «Волги». Разных модификаций (в зависимости от лет выпусков), но – неизменно «Волга». А на голове – причём в любое время года – красовалась чуть надвинутая на лоб широкополая шляпа. Головные уборы, как и профессорские машины, тоже менялись. Но всегда профессор был верен одной модели. Той, которую носил ещё в те старые добрые времена, когда Волохов денно и нощно трудился в «почтовом ящике» – НИИ военного ведомства. Тогда его возила персональная чёрная «Волга» с шофёром, у которого было маршальское выражение лица, а дети профессора – девочка лет шести-семи и очаровательный мальчик, малыш лет двух-трёх – гуляли во дворе дома в сопровождении нанятой семьёй домработницы.

Никто из соседей не обратил внимания на давно знакомую двору белую «Волгу», которая припарковалась на своё привычное, законное место. Игорь Васильевич выключил ближний свет, подфарники, но из машины выходить не торопился – тревожное предчувствие надвигающейся беды не покидало его с самого утра. Теперь, всматриваясь в глубину двора, где на бортике детской песочницы сидел какой-то человек, одетый во всё серое, Волохов серьёзно забеспокоился. Этого «серого кардинала», как про себя называл профессор неизвестного соглядатая, неизменно оказывавшегося в «нужное время и в нужном месте» Игорь Васильевич, приметил давно. Ещё с той памятной поездки на научный симпозиум геронтологов и учёных, занимающихся генной инженерией, в Катманду.

Профессор задумался. А не раньше ли? Непал, Катманду, Гималаи, доктор Брахман, поразивший русскую делегацию своим «выходом» из «биологической оболочки», своего тела… Да-да, сам себе кивнул Волохов, именно с тех пор, он стал замечать за собой «хвост». Сначала решил, что это служба безопасности НИИ Жизни, где он теперь работал, приставила к нему личного охранника. Но вскоре от этой версии пришлось отказаться. Соглядатай в сером появлялся только тогда, когда постоянно работающая мысль профессора Волохова достигала своего пика, высшей точки напряжения, и наступал «момент истины», который Игорь Васильевич называл озарением.

Откуда рядовой охранник службы безопасности мог знать время этого озарения? Нонсенс, подумал профессор. Он будто читал мои мысли на расстоянии. Он вспомнил, как увидел фигуру «серого человека» даже в стенах его секретной лаборатории, где шли эксперименты по поиску путей к продлению жизни человека. Работы по пересадке стволовых клеток добровольцам старый учёный называл для простоты делового общения с коллегами «второй молодостью». Формально он был руководителем именно этого научного проекта. Но уже давно, по сугубо личной инициативе, занимался созданием атманоприёмника. Сложнейшего устройства, которое, по глубокому убеждению доктора технических и медицинских наук Волохова, должно было перевернуть представление человечества о жизни и смерти.

Тогда, в очередной пик озарения учёного, он нащупал «конгениальный», как говорил Остап Бендер, ход в решении конструкции волнового приёмника Атмана, избирательно работающего в нужном Х-диапазоне его кармы.

«Давненько тебя было не видно, дружок! – подумал Игорь Васильевич. – Уж, не болен ли был ты, вечный странник, мой Серый посланник?». Не спуская глаз с серой фигуры незнакомца, сидящего спиной к профессору, Волохов достал из брючного кармана мобильный телефон и в его записной книжке отыскал строчку – «Володя, сын». Телефон светился в темноте кабины, подсвечивая усталое лицо профессора, изрезанное горестными бороздками морщин у рта, старомодная шляпа была глубоко надвинута на крутой бледный лоб. С февраля он не давал себе никакой передышки – только работал, работал и работал. Вкалывал у себя в институте, занимая лабораторию в ночное время, за что приходилось постоянно материально стимулировать ночную охрану НИИ. В своей трёхкомнатной квартире, которая тоже был больше похож на научную лабораторию, он продолжал доделывать то, что не успевал «довести до ума» в НИИ Жизни.

Профессор спешил, вечно боясь не успеть и снова потерять. Это чувство поселилось у него в душе с того самого дня, когда Игорь Васильевич похоронил дочь, широко известную в научном мире доктора технических наук Ирину Долгушину, возглавлявшую в Академии наук России три последних года инициативную группу учёных, занимающуюся проблемами генной инженерии. Ирина, помогавшая отцу, как она сама говорила, в «коварном деле» (так она в шутку называла создание атманоприёмника) неожиданно умерла от скоротечного рака лёгких. В самом расцвете своих физических и духовных сил. Меньше чем за месяц проклятая онкология превратила тело дочери в серо-жёлтую мумию, уничтожив молодое и, как казалось ещё вчера, цветущее тело женщины. Тем страшнее и нелепее на похоронах над неузнаваемо постаревшем теле Ирины звучали слова коллег-академиков, что «именно она, Ирина Долгушина, ближе всех подошла к открытию тайны второй молодости человека».