Читаем без скачивания Младшая - Михаил Коршунов

Михаил Коршунов

Младшая

— Катя, просыпайся. Ну же, Катюша!

Катя открыла глаза.

Над ней склонилась няня Устя в белом наголовке, под которым уложены гладкие волосы, сколотые кленовым гребнем. От ситцевого крапчатого передника с кружевной выпушкой пахнет мятой.

Устя много лет живет в доме. Она нянчила еще Катиного брата Митю. Он был инженером и погиб при испытании самолета «Летающее крыло».

Катя знает брата по фотографии, которая висит в кабинете отца.

Митя был сфотографирован на аэродроме в зимней летной куртке с откинутым на плечи капюшоном. За поясом — перчатки из волчьего меха.

У Мити такая же, как у Кати, припухшая нижняя губа, ровный небольшой нос и светлые, с мягким прищуром глаза. Только брови у Кати узкие и короткие, а у Мити — широкие и длинные, как говорят в доме — отцовские.

Гибель Мити сильно подействовала на Никодима Родионовича, Катиного отца, профессора-авиаконструктора.

Устя рассказывает, что после катастрофы с «крылом» Никодим Родионович почти перестал бывать дома и на уме у него только «турбина со сквозняком». Устя называет так аэродинамическую трубу, в которой вентиляторы гонят воздух на модель самолета новой конструкции, чтобы определить воздушные силы, действующие на будущий самолет в полете.

— Ах ты, заспанаша! — говорит Устя и легонько щекочет шею Катюши морщинистыми теплыми пальцами, от которых тоже всегда пахнет мятой. — Пробуждайся, ластушка!

Кате нравится слушать Устю. Никто в семье не умеет говорить с Катей такими живыми словами-приговорочками: так и хочется их потрогать, подержать в ладонях.

Устя раздвигает на окне занавески, и весеннее солнце зажигает никель Катиной кровати и две зеленые литые пуговицы у настенного, деревенской стрижки, ковра.

Пуговицы — это глаза волка-овчара. Волк спрятался в кустах и подстерегает девочку с корзинкой из желтых соломчатых стеблей, в сарафане с лифом и в ботинках с тесемчатыми петлями на задниках.

Этот ковер подарил Кате Сергей Родионович, старший брат отца, директор МТС в Журавлихе, на Смоленщине.

— Что же ты, солныш мой, впросонках-то лежишь! В доме уже все поднялись. Пора и тебе, нечесе, приумыться и приукраситься.

Окно забрызгано талой водой. Каждая капля полна весеннего блеска, отчего стекла горят влажным, слепящим огнем. По улице проезжают автомобили и троллейбусы, разбрасывают сырой, тяжелый снег. С крыши обламываются сосульки, с хрустом расшибаются об асфальт.

Не напрасно мама предупреждает Катю: весной надо ходить подальше от стен домов.

— И мама встала? — спрашивает Катя.

— Нет, не встала. Гляди, день какой погодный народился! Хоть и на воробьиный скок, а против вчерашнего света прибавилось.

Про отца Катя не спрашивает: отец и в воскресные дни (а сегодня воскресенье) встает очень рано, запирается в кабинете и работает. Никто не смеет его беспокоить, даже мама.

В коридоре изредка потрескивает паркет. Это, соблюдая осторожность, ходят папин младший брат Арсений и мамина сестра Лариса. Еще, случается, пройдет Ванда Егоровна, Катина бабушка со стороны матери, которую Катя должна называть по имени и отчеству — Ванда Егоровна, — но никак не бабушкой.

По утрам Ванда Егоровна ходит редко. Сидит на диване, листает старые журналы мод или справочник по целебным растениям. Она часто советуется с докторами-гомеопатами о своих почечных лоханках. Катя пыталась выяснить у Ванды Егоровны, что такое почечные лоханки, но так и не выяснила.

С тех пор как Никодим Родионович получил эту большую, удобную квартиру, его младший брат Арсений, мамина сестра Лариса и бабушка Ванда Егоровна незаметно сделались ее жильцами. Стелили себе на диване, на тахте, на раскладной брезентовой кровати.

Утром тащили из комнат перины, тюфяки, подушки — прятали в коридоре в стенные шкафы. Арсений бродил по квартире, подбирал выпавшие из перин и подушек перья: Ирина Петровна, Катина мать, не терпела на полу мусора. Устя делала вид, что не замечает перьев, и не спешила подметать полы. Арсений складывал их в карман пиджака и уносил на работу.

Заселению квартиры родственниками Никодим Родионович значения не придавал, вообще мало интересовался домом. Родственников собрала Ирина Петровна. Она привыкла повелевать, а для этого нужны были люди.

В столовой отворялись и затворялись створки буфета, звякала посуда, хлопала дверца холодильника: готовились к завтраку. Это, конечно, Витоша, мамина подруга. Витоша постоянно бывает в доме, помогает Усте по хозяйству. Витоша вся какая-то тихая, робкая: ходит тихо, глаза у нее тихие, слова говорит тихие и улыбается тоже тихо, про себя.

Катя не спешит одеваться: мама еще не оделась, а без мамы завтракать не начнут, хотя отец и сердится, когда опаздывают к столу.

Арсений, Лариса и Ванда Егоровна стараются быть точными. Исключение составляет Сергей Родионович, когда приезжает погостить в Москву. Живет в доме своим распорядком и поступает так, как ему удобнее.

Кате он понятнее и ближе всех родственников: с ним интересно, весело и шумно. Он никого и ничего не боится. Громко и с удовольствием смеется. Громко двигает стульями и креслами. Разговаривает по ночам по междугородному телефону со своей машинно-тракторной станцией, выспрашивает о ремонте плугов и сеялок, о простое тракторов. Сердито кричит: «Лиходеи! Пшеничные души!» Покупает Кате леденцовые конфеты, которые Катя очень любит, а мама запрещает их есть, называет стеклянными.

Арсений, Лариса и бабушка Ванда Егоровна — люди скучные: по дому ходят бесшумно, прячутся на кухне или у Кати в комнате, когда с работы приезжает отец, усталый, медлительный и насмешливый по отношению к домочадцам, кроме мамы и Усти.

В воскресные дни, во время завтрака или обеда, все молчат и ждут, что скажет отец. Вечная настороженность, выжидание чего-то.

За Катей так и следят — в особенности Лариса, — чтобы правильно держала ложку, хлеб брала рукой, не дула на горячий чай и не крошила в него печенье. Нет конца придиркам и поучениям. Говорится это пронзительным шепотом, от которого долго свербит в ушах.

Тоскливо, очень тоскливо сидеть за воскресным столом. Куда лучше в будние дни: отец уезжает на работу, Арсений — тоже, Лариса и мама уходят в город, в магазины, а Ванда Егоровна — к врачу.

Катя ест на кухне. Кормит ее Устя. Можно дуть на горячий чай и крошить в него печенье, разговаривать с Устей, вскакивать со стула и подбегать к окну, посмотреть, чему так громко смеются во дворе ребята.

После завтрака можно помогать Усте готовить обед: мыть под краном картошку, привязывать за нитку луковицу, чтобы окунуть в суп, поварить сколько надо и вытащить. Отжимать клюкву на кисель и, между делом, похитить из кулька и сгрызть макаронину.

Кате хорошо, когда приезжает Сергей Родионович, привозит ей провяленные на солнце вишни-третихи, печатный в сотах мед-липец, белые кувшинки-купавки.

Отец любит дядю Сережу. Никогда над ним не подшучивает. Сам дядя Сережа подшучивает над отцом, над его полнотой. Пробует мускулы на руках, на груди.

Мама на все шуточки дяди Сережи поднимает брови, улыбается. Но Катя видит: улыбаются одни мамины губы, а глаза не улыбаются. Глаза точно ждут, что дядя Сережа сделает что-нибудь против правил приличия. И курит дядя Сережа очень крепкий табак. Называет его дубник-твердяк. Откроет на кухне форточку, станет возле нее и выпускает дым на улицу.

Арсений, Лариса и Ванда Егоровна сторонятся Сергея Родионовича. Он про них говорит, когда прячутся от отца:

— Испугались верблюды, разбежались кто куды!

Катя запомнила смешные слова про «верблюдов» и сказала Ларисе. Лариса ударила Катю по губам. Это было настолько неожиданно и необычно, что Катя едва не разревелась, но сдержалась и еще больше прониклась к Ларисе ненавистью.

Через дядю Сережу Катя узнаёт о настоящей жизни, которая окружает их квартиру, их город. Растет Катя одна. Никуда не ездила, кроме дачи. В детский сад ее не водят (мама боится инфекций), играть с ребятами во дворе особенно не разрешают (опять инфекции), а если и разрешают, то под чьим-нибудь надзором.

Она одна, маленькая Катя, а смотрят за ней мама, Лариса, Арсений, Ванда Егоровна, Устя. Только отец не смотрит: занят в конструкторском бюро.

Весна. Катя любит весну. Потом будет лето. И лето Катя любит. Но она ждет осень, потому что осенью пойдет в школу.

Недавно она случайно услышала разговор между матерью и отцом. Мама предлагала Катю в этом году в школу не записывать: Катя должна окрепнуть и набраться сил, а потом ее следует подержать еще дома и подготовить сразу во второй класс. Но отец заявил, что подобные выверты (так и сказал: «выверты») ни к чему. Если детям назначено учиться с семи лет в школе — значит, все обязаны это делать.

Катя встала с постели и в длинной ночной рубашке села на стул. Ночная рубашка сохраняла тепло, и сидеть было приятно. Волк-овчар продолжал сверкать глазами, следить за девочкой в сарафане.